Илларион

Телефон в кармане допрашиваемого спасительно завибрировал. Пришло СМС от Карен. Айзек был рад отвлечься от нежелательной темы хоть на минуту. «Пирог! Еще один месяц – и будем праздновать наше воссоединение! Постарайся быть где-нибудь на юге в этот момент! Как твоя работа? Сколько успел настрочить? Как там Феликс, не часто зудит по пустякам?» Писатель улыбнулся и тут же написал ответ. «Bonjour! У тебя экстрасенсорный дар, снежинка! Этот офисник как раз принялся за свое!»

– Хорошо. Мы с тобой вдвоем в этом дерьме увязли, так что ты заслуживаешь честного ответа. – Айзек отодвинул в сторону ноутбук и внезапно обнаруженную перед собой тарелку с пастой, чтобы никакие препятствия не лежали между ним и Феликсом. Затем он с многозначительным видом поставил на стол металлическую коробочку, не убирая пальцев с ее гладкой поверхности. Бензиновая зажигалка всегда успокаивала и внушала своему хозяину чувство защищенности, словно окружая его неприступной надежной стеной.

Со слегка наигранной внимательностью, с которой обычно выслушивают секреты маленького ребенка, Феликс наклонился к собеседнику.

– Кажется, мои теоретические представления о механизме фантазии оправдываются в полной мере.

– Таак… – протянул заместитель, ожидая продолжения.

– Фантазия глохнет каждые пять минут, словно старый драндулет, по той простой причине, что у меня все есть. У меня все идет отлично! А вот истории других людей… они не содержат меня.

– Но достойные истории ты все же встречал?

– Встречал, и много.

– Так почему бы не поставить себя на место других людей? Представить, что ты проживаешь их жизнь…

– Я пытался. Что-то дельное и правда выходило, я даже делал заметки на будущее…

– Ну так попытайся развить эти темы!

– Нет, – резко замотал головой Айзек. – Я пробовал, но ничего по-настоящему эффектного, взрывного не рождалось. Получаются увлекательные рассказы с неожиданными поворотами и яркими, живыми персонажами, но меня самого в них нет, и потому наслоить на них фантазию с моим почерком не получится.

– А может, и не надо этого делать? – вопрос Феликса прозвучал словно удар из-за угла прямо по темечку. – Забудь про чужие истории и вымысел. Автор лучших историй в мире – генератор необыкновенных случайностей, который мы называем жизнью. Согласись, у тебя необычная жизнь, Айзек. Почему бы не рассказать о ней миру? Такая книга не просто взорвет рынок. Она, как ядерная бомба, оставит после себя повышенную радиацию на долгие-долгие годы.

Друг нервно потер подушечкой пальца грань зажигалки. Его глаза судорожно забегали по помещению.

– К моему и твоему счастью, я не страдаю комплексом бога и не стремлюсь показать всем вокруг, насколько интересная и необычная у меня жизнь. Каждый человек видит свою судьбу необычной и почему-то считает, что она должна стать предметом всеобщего внимания. Моя жизнь ничем не отличается от жизней миллионов таких же людей, как я.

– Не согласен. Я вижу, как ты страдаешь, Айз, – голос Феликса стал серьезным до предела. – Если новая книга действительно представляет для тебя такую значимость, то можно рассмотреть биографию…

– Биографию? Хочешь, чтобы я занялся мемуарами? Не говори ерунды! Моя настоящая жизнь никому не интересна! Закончим на этом! – не сдержавшись, воскликнул Айзек, тут же испуганно оглядев гостей ресторана.

Феликс никогда не брался за дело, если наперед знал, что не сумеет выполнить его идеально. Оголтелый перфекционизм запрещал ему соваться в сомнительные предприятия, итог которых решался в результате непредсказуемого сочетания неконтролируемых условий. Однако даже у самого преданного служителя системы иногда проклевывается трещинка в повседневном непогрешимом распорядке, и в размеренный порядок вклинивается нечто не увязывающееся с остальными ее элементами. Сказать, что Феликсу малопонятна проблема Айзека, было равносильно утверждению, будто дельфину немного тесновато в чугунной ванне. Тем не менее остаток пути до судьбоносного города на севере Испании заместитель наложил строгий запрет на использование алкоголя, повсюду ходил вместе с Айзеком, то и дело пускался в рассуждения о законах бытия, о неразрешимых нравственных дилеммах, феноменальной хрупкости человеческой психики и прочем, что всегда именовал интеллектуальным онанизмом.

Проехав Париж и не удостоив его вниманием дольше, чем на одну, теперь трезвую, ночь, по просьбе писателя вектор движения Феликс направил на запад, к побережью. Айзека так и тянуло к воде, подальше от городской духоты и бетонных нагромождений, к простору, свободе и морскому бризу.

Безалкогольный метод никуда не годился – мало того, что творец, как и раньше, не мог выдавить из себя ни строчки, он стал все больше задумываться над безвыходностью своего положения. Мысль написать что-то, отходящее от его понимания шедевра, уже перестала казаться такой дикой. Айзек понимал, что способен породить произведение, которое непременно завоюет пьедестал книжных продаж хотя бы по той причине, что после своей ошеломляющей трилогии псевдоним Бладборна стал своего рода гарантом качества. Факторами успеха часто оказываются не сюжет, не смысловая наполненность, не живость персонажей, не красота слога, а социальные переменные – репутация автора, ожидания аудитории, оценки в СМИ, PR и тому подобная, никак не относящаяся к самой книге чушь. Но не ради денежной прибыли Айзек так кропотливо искал особенный сюжет. Новая глава его писательского пути служила великой цели стать доказательством того, что он не являлся писателем одного стиля, что он способен вырваться из проработанного, масштабного и детализированного мира сотворенной им антиутопии.

Паломничество по Европе, прогулки по улицам городов со многовековой историей и посещение безлюдных провинциальных закутков не окунули Айзека в пропасть времени, и рекомендованная Феликсом задача – поставить дедлайн бесплодным изысканиям того особенного, неуловимого сюжета – становилась все более осязаемой. Айзек не мог бесконечно глядеть в пустой экран и ожидать озарения. Совсем скоро придется бросить тщетные поиски идейного сокровища и приступить к написанию книги. Писатель твердо решил, что остановится, когда они достигнут Италии. Он даже не предполагал, что испанский город Мемория Мундо станет финальной точкой их путешествия и до Италии они так и не доберутся. В городе, лишенном особого исторического шарма и налета древности, обитал тот, кого Айзек искал и кого меньше всего ожидал обнаружить именно здесь, – обладателя будоражащей, шокирующей, немыслимой жизни, частью которой писатель стал с самого момента их встречи. Он встретил Сибиллу Бладборн.

3. Мемория Мундо

Название города приглянулось Айзеку сразу, как только маленькая прибрежная точка отыскалась на карте между Сан-Себастьяном и Бильбао. Мемория Мундо – имя, буквально окутанное мистическим шармом. Решение навестить манящее место было принято незамедлительно.

Город прятался от глаз туристов к западу от популярного Сан-Себастьяна, принимавшего на себя основной удар отдыхающих, и залег на горной возвышенности, гладко ниспадавшей к песчаному берегу Бискайского залива. В нежных лучах заходящего солнца Мемория Мундо выглядел настоящим Эльдорадо, городом, высеченным из золота. Оптическая иллюзия не отвлекала от причудливых архитектурных сооружений, теснившихся в одном ряду со старыми каменными зданиями и обветшалой церквушкой, единственной на всю округу. Вдалеке от центра, на холме раскинулись дорогие виллы, летние берлоги финансовых хищников из бетонных джунглей. Повсюду красовались современные дома с необычными, футуристичными фасадами, уютные рестораны со стильными интерьерами, бары с невиданным выбором коктейлей, сетевые кофейни, благоустроенные зоны общественного отдыха, походившие на картинки из книг по урбанистике, и прочие места, придававшие Мемория Мундо образ лощеного хипстера, который убежал от офисной каторги мегаполиса и прихватил с собой все свои дорогие побрякушки. Признаки старости – полуразрушенные стены, древние постройки с огромными дверьми и исцарапанная, местами побитая брусчатка – изредка проглядывались в чертах города, как мелкие морщинки – на лице, в которое ботокс колют по строгому расписанию. Гостеприимные вывески, приятный холмистый ландшафт, позволявший наслаждаться безупречным видом на океан с высоких утесов или смотровых площадок, разреженное движение автомобилей, много велосипедистов и бегунов.

Это была любовь с первого взгляда – на немногочисленных стеллажах своего сердца Айзек моментально выделил особую полку для испанского городишки и уже представлял восторженное лицо Карен, когда он покажет ей это место. Писатель искренне сожалел, что с Мемория Мундо придется попрощаться, если он не сумеет распахнуть врата Трисмегиста. Разочарование, преследовавшее от самого Осло, сопроводит его на выход из этого безмятежного рая и пнет под зад, как блохастую дворнягу. Пока же этого не произошло, Айзек наслаждался теплым приемом Мемория Мундо. Он заявил Феликсу, что не нуждается в надзоре грядущим вечером, ведь его ждет свидание с таинственным и интригующим городом.

– Позвольте, я за Вами все же пригляжу, – саркастически возразил заместитель, не принимая попытки от него отделаться. – Алкоголь в это время года особенно агрессивен и может напасть на Вас по любому поводу и в любом неожиданном месте.

– Я не изображаю из себя капризного засранца, Феликс. Я просто хочу побыть немного один, – спокойно объяснил Айзек.

– Нет уж. Ты достаточно гонял балду. Пора серьезно взяться за работу. – Переход в родительский режим Феликса всегда сопровождался изменением голоса – чуть больше строгости, щепотка приказного тона и щедрая пригоршня воспитательской снисходительности.

– Гонял балду? Ты вроде мой ровесник, а фразеологизмы у тебя как у дедули за семьдесят.

– Не меняй тему, хитрец, – подловил его друг.

– Buenas tardes! Будьте добры два номера, каждый с двухместной кроватью, – обратился Айзек к старушке, встречавшей гостей отеля за стойкой ресепшен.

К их удивлению, но совершенно не случайно, она знала английский и без смущения ответила на нем, допустив лишь парочку незначительных ошибок. Айзек постепенно утверждался в предположении – Мемория Мундо оккупирован иностранцами, которые, вероятно, приезжали сюда не ради туризма. Здесь они отводили душу, спасаясь от унылой офисной пятидневки, грязного воздуха и стеклянных небоскребов. Они выкупали землю, возводили нехилые усадьбы с огромной территорией вокруг. Там имелись и бассейны-джакузи, и благоухающие сады, и пышные фонтаны, и парковки на целый автопарк.

– Может, не нужно два номера? – вмешался Феликс. – Возьмем один. Будьте добры один номер с двумя отдельными кроватями.

Бабулька посмотрела на Айзека поверх очков. Возраст давал ей соблазнительную привилегию быть прямолинейной с молодежью, и она со строгим видом ждала ответа от туриста, который не мог определиться с тем, чего хочет.

– Хорошо! – Усталость после длинной дороги победила, и писатель сдался без боя. – Давайте один номер с двумя кроватями.

Феликс знал, что Айзек непременно попробует отвязаться от него вечером. Отпускать друга одного было все равно, что отдать ему прямой приказ напиться до потери пульса. Последние дни Айзек стоически воздерживался от алкоголя, и заместитель имел твердый настрой предотвратить ремиссию. Тем не менее Феликс дал слабину. Айзек завел рассудительные речи о том, какой эластичный каркас составит собранный, просеянный через призму фантазии материал жизненных историй, как крепко будущая книга ухватит читателя за вожжи любопытства и естественной тяги к достраиванию цельной картины, когда налицо имеется лишь несколько ее кусочков. Сквозь толщу едкой самоиронии и фрустрации, принявшей вид сокрушений о тщетном поиске творческого клада, Феликс разобрал в словах друга решимость приступить к настоящей работе, к написанию книги реальной, а не того эфемерного шедевра литературы откуда-то из альтернативной вселенной его воображения.

Айзек почти смирился с проигрышем в поединке с несбыточной амбицией. Он находился в шаге от того, чтобы наконец-то взять одну из сотни добротных идей, собранных за поездку, и начать обтачивать ее с разных сторон, высекая филигранный сюжет из неприступного гранита. Впервые за месяц друг говорил понятным Феликсу языком. Заместителю откровенно надоело каждое утро находить горе-писателя пьяным, спящим на нерасстеленной кровати прямо в одежде, рядом валяется пустая бутылка, а запах такой, будто Айзека окатили спиртом из ведра. Эта мерзкая картина бессилия и депрессии с уклоном в алкогольный эскапизм вселяла в Феликса тревогу. Он потерял контроль над ситуацией. Теперь, когда речью Айзека овладел взрослый человек, заместитель расслабился и, не без некоторых усилий над собой, позволил другу провести вечер без надзирателя. Их пути разошлись, как только приятели проводили солнце за горизонт. От лавочки на набережной они двинулись в разные стороны. По привычке не попрощались, поскольку знали, что совсем скоро увидятся вновь.

С курткой через плечо и ноутбуком в руке Айзек гулял по милым улочкам города и наслаждался теплым солоноватым воздухом, пока пустой желудок не начал жалобно хныкать и взывать к хозяину с просьбой обеспечить его провиантом. Маленький ресторанчик с узорчатым деревянным интерьером и массивными декоративными люстрами стал местом вечерней трапезы. Однако аппетит вновь испарился, как только Айзек заказал еду, открыл ноутбук и опустил пальцы на клавиатуру. Казалось, внутри скопилось столько эмоций, столько кипящих идей, и слова вот-вот польются на электронные странички, стоит только взяться за работу, призвав на помощь редких союзников – усердие, усидчивость и терпение. Нет. Ничего не вышло. Он не написал ни слова. Бесспорно, Мемория Мундо был волшебным местом, но привести в движение шестеренки вдохновения своей магией он не сумел.

Отмахиваясь от отчаянных мыслей, словно от роя назойливых мошек, писатель выскочил на улицу, чтобы отвлечься и покурить. «Прометей» элегантно запалил кончик сигареты, но Айзек никогда не видел этот животворящий момент, поскольку каждый раз закрывал глаза. Зато он мог часами просто наблюдать за ходом городской жизни, смотреть на рождение улыбок и слов, провожать взглядом одну за другой проезжавшие мимо машины или велосипеды, которых здесь, в Мемория Мундо, было в избытке, наслаждаться цветами разнообразной одежды на прохожих, получать удовольствие от прикосновения к губам сигаретного фильтра. За вечер Айзек так часто выходил из заведения, чтобы покурить и заодно поглазеть на местных жителей, что выкурил всю пачку, осталась одна сигарета. Благодаря никотину, прогонявшему аппетит, к еде он так и не притронулся.

Отлипнув от экрана ноутбука и с недоверием оглядев полную тарелку паэльи, Айзек перевел скучающий взгляд на гостей ресторана. Все столики были заняты, и каждый из них будто намеренно притягивал к себе внимание писателя с конкретной задачей – подольше отвлекать его от дела. Преимущественно парочки, компании друзей, несколько семей за большими столами. Все пьют вино, о чем-то увлеченно разговаривают, официанты снуют туда-сюда – обычная картина ресторанного вечера. Стол в самом дальнем углу отличался строгой официозностью, портившей непринужденную атмосферу, как черная клякса на пестрой скатерти. За ним сидели пять человек: пожилые мужчина и женщина, супружеская пара лет сорока, держащая друг от друга явно осязаемую дистанцию, и привлекательная молодая особа с собранными в пучок волосами на макушке. Все, словно соблюдая некую договоренность, облачились в черное. Черные костюмы, галстуки, платья – комитет тьмы, так их сразу же прозвал Айзек. Девушка в компании угрюмых, неразговорчивых людей, не выдавивших за весь вечер ни единой улыбки, на неприлично долгую минуту примагнитила взгляд Айзека. «Любопытно, какова ее история? Что за нелегкая занесла незнакомку в круг скучных прихвостней тьмы? Силы зла заточили прекрасную принцессу в темницу уныния? А может, она такая же, как и они? Холодная, закрытая, отстраненная?»

Он продолжил этот внутренний монолог по пути в туалет. Скользнул глазами по выразительному лицу девушки, которая так и не удостоила его ответным взглядом, и направился в ту часть ресторана, откуда мрачный столик уже не было видно. «Как же я ненавижу, когда значки на туалет вешают такие, что ни хрена не разберешь, где мужской, а где женский!» – подумалось Айзеку, пока перед дверями в туалет он старательно изучал таблички, совершенно неясно обозначавшие пол посетителей. Так и не поняв логику дизайнера, Айзек рискнул и зашел в первую попавшуюся дверь. Наличие писсуаров подсказало, что выбор был сделан правильно. Когда он вышел из кабинки, чтобы помыть руки, то обнаружил, что не только у него вызвали непонимание значки на дверях – та самая принцесса в черном облегающем платье с огромным вырезом на рельефной спине забрела в мужской туалет по ошибке. Она стояла напротив зеркала и копалась в сумочке столь маленьких размеров, что с ее вместительностью мог посоревноваться любой карман на джинсах Айзека.

Теперь, находясь от незнакомки на расстоянии вытянутой руки, писатель мог хорошенько разглядеть ее – и увидел несколько броских деталей, которые ранее скрывались от него в тенях мягкого освещения зала. Сразу Айзек прибавил ей лет десять – девушке явно было не меньше тридцати, на что указывали неглубокие горизонтальные морщинки на лбу и утомленность в карих глазах, свойственная тем, кому довелось многое пережить. Не было в них легкости, заразительного оптимизма юности, открытости. В остальном – аккуратная искусственная грудь. Тонкие губы. Объемистые густые брови. Узкая талия. Экспрессивная татуировка с изображением ветвистого дуба, покрывавшая почти всю кожу на спине. Айзек допустил ошибку, назвав ее принцессой. Незнакомке скорее шла роль злой ведьмы. Гордая осанка, спортивная фигура, пронизывающий властный взгляд, аура непреклонности и пережитой трагедии, обратившей сердце в камень. Вызывающая сексуальность всегда отталкивала Айзека в девушках. Он бы ни за что не познакомился с ней в иных обстоятельствах. Порыв заговорить был лишь следствием неисправимой привычки писателя трепаться с незнакомыми людьми без особой на то причины.

– В Испании женщинам дозволено пользоваться мужским туалетом? – кое-как удерживаясь от того, чтобы не засмеяться от той неловкой ситуации, в которой оказалась ведьма и которой он сам избежал волей случая, Айзек растянул губы в улыбке.

– Ты сумел расшифровать закорючку на двери? Эксперт по идиотизму, видать, – не отрываясь от сумочки, девушка защитилась издевкой. – Может, это и женский туалет. – Наконец-то она подняла свой ледяной взгляд и беспощадно пронзила им писателя.

– Не нужно быть экспертом по идиотизму, чтобы знать, ради кого здесь писсуары. – Айзек ткнул большим пальцем за спину, указывая на ряд фарфоровых сосудов на стене.

На лице дамы не проявилось ни единого признака смущения. Она лишь бесстрастно моргнула и развернулась к зеркалу, чтобы провернуть какие-то манипуляции с макияжем.

Пожав плечами, Айзек принялся мыть руки, подставив ладони под кран. Странным образом этот незатейливый процесс раздул очаг воспоминаний, которые уже очень давно сладко дремали под толщей прочих знаменательных событий жизни. Дама в платье напоминала ему ту самую нимфу юношества, подарившую ему настоящий, взрослый, страстный и, самое главное, первый и потому незабываемый поцелуй. Это случилось целую вечность назад, прошло восемнадцать лет с того вечера. Айзек вместе с компанией приятелей проник на выпускной старшеклассников, чтобы поживиться бесплатным алкоголем и поглазеть на пьяные выходки выпускников. Одну из таких пьяных выходок выкинула Сибилла Бладборн, у всех на виду прилипшая к губам Айзека, парнишки на два года младше нее. Тогда их разница в возрасте казалась пропастью, но алкоголь построил через эту пропасть надежный мостик. Давно запылившиеся теплые воспоминания о внезапно возросшей самооценке ожили с такой яркостью, будто отпечатались на полотне памяти только вчера. Айзек во всех деталях вспомнил нежное прикосновение губ Сибиллы, ее пальцы в своих волосах, игривый огонек в красивых глазах. Поцелуй в обществе зрителей из одноклассников и учителей был только началом той незабываемой ночи. Парочка упорхнула с вечерники и перебралась в укромный уголок без лишних свидетелей и мертвецки пьяных школьников. Череда картинок прошлого заставила Айзека понять, что перед ним стояла она – Сибилла Бладборн, истинная и законная владелица его псевдонима.

Писатель не мог поверить своим глазам. Неподъемный багаж жизненных неурядиц и необыкновенных ситуаций лишал его способности удивляться многим вещам – как тем, что лишь слегка выступают за рамки посредственного, так и тем, что раскрывают циникам челюсть словно домкратом. Однако эта неожиданная, по-своему роковая встреча вызвала в нем откровенное изумление, бороться с которым было невозможно и глупо.

– Я знаю тебя, – фраза Айзека прозвучала как обвинение. Ведьма обернулась.

– Это не взаимно, – равнодушно отозвалась она.