Илларион

– «Прометей», – прочитала она, нарушая задумчивую тишину.

– Это подарок.

– От возлюбленной?

– От отца, – ответил Айзек. Он вовремя распознал скрытый мотив собеседницы, интересовавшейся его семейным статусом, и тут же исправил положение: – Вот это подарок от возлюбленной. – Айзек приподнял руку, чтобы Сибилла разглядела его наручные часы. И, не оставляя пространства для домыслов, добавил: – Мы поженимся в сентябре.

Айзек вновь не удержался от улыбки при мысли о том, как увидит прекрасную Карен в белоснежном свадебном платье.

– Видно, что ты по уши влюблен, – в словах Сибиллы проскользнула язвительная колкость.

После прибрежного бара они отправились в прогулку по пляжу. Прохаживаясь по остывшему песку, приятно щекотавшему пятки, Сибилла посвятила писателя в историю ее покойного мужа, Гаспара Дельгадо. Не сказать, что род Дельгадо был бедным, отнюдь, однако существенный вклад в семейный капитал внес именно Гаспар. Он вовремя вложился в строительство казино в Барселоне, когда под громкий скандал в пух и прах был разбит предыдущий мастодонт рынка азартных игр. Тем Гаспар и приумножил сумму на банковском счету. У него имелись нужные связи, позволившие добиться успеха на поприще игорного бизнеса. Конкуренции толком и не было – политические друзья Гаспара оказались, бесспорно, лучшим и надежнейшим залогом победы в схватке за первенство. Однажды супруг решил переписать казино на Сибиллу. Что подвигло его на этот шаг, жена так и не поняла. Она всегда держалась подальше от дел Гаспара и, доверяя мужу в любых решениях, не совала носа куда не следует. Сейчас, после его смерти, Сибилла хотела сбросить с себя бремя бизнеса, которым не умела и не желала управлять. Она пыталась продать его по выгодной цене. Основная сложность заключалась в том, что неофициальный и единственный партнер Гаспара по бизнесу Овидайо Каррерас, имевший смутное бандитское прошлое, а теперь пробивающий путь к рычагу политической власти, требовал от Сибиллы передать бизнес его человеку почти за бесценок. Он давал вполне разумное объяснение этому грабительскому трюку – вложения, которые он делал на развитие казино при Гаспаре, вернутся к нему только через несколько лет, но он не сможет получить их, если Сибилла перепродаст казино не в те руки. Причин для стоического хладнокровия у девушки накапливалось все больше.

Айзек смотрел на Сибиллу при свете луны и представлял, какой мрак скрывает ее жизнь.

– Этот Каррерас, он давит на тебя? – спросил он.

– Его угрозы не принимают свою истинную форму, он прячет их между строк. Три месяца назад я решила избавиться от казино. Пока Каррерас не видит необходимости скатываться в криминал и угрожать мне цементными ваннами, но очень скоро он пустит в ход свое извращенное воображение, чтобы меня запугать. В этом я уверена. Учитывая, что кровавые расправы ему не в новинку, мне пора бы паковать вещи. – Ни одно слово не выдавало и тени страха. Ведьма так спокойно говорила о смертельной опасности, что невольно производила впечатление человека, абсолютно не дорожащего своей жизнью. – Скажи мне, Айзек, как ты пишешь свои книги? Каков секрет твоего успеха? – резкий поворот на другую тему не показался писателю странным, наоборот, убедил в том, что Сибилла чувствует себя загнанной в тупик.

– Успех? Не мои ли книги ты недавно назвала детской беллетристикой?

– Три фильма подтверждают их успех, разве нет?

– Хотелось бы и мне придерживаться этого мнения, но я считаю иначе. А что касается секрета, то есть парочка уловок, которыми я пользуюсь. Они и помогают мне писать. На самом деле все достаточно просто и методично – ты помещаешь себя в центр книги, а воображение делает всю работу за тебя. Начинается с одной маленькой сценки, затем вокруг нее постепенно возникают персонажи, цепочки событий, места, и все это объединяется в один последовательный сюжет. Концепция твоего мира проявляется и обрастает непротиворечивыми, связанными друг с другом деталями со временем, когда театр фантазии и играющая в нем труппа актеров обретают харизму, профессионализм, сценическую живость и вместе с ней правдоподобие. По той причине, что тебе как создателю хочется проживать эти истории, у читателей появляется желание в них поверить. Надо понимать, что художественная книга – творение одного конкретного человека, и без частички его души, щепотки жертвенности, самораскрытия это творение получится мертвым и пустым. Уверяю тебя, любое гениальное творение литературы является метафорой внутреннего мира писателя. Книга – зашифрованное письмо из самой глубины его сущности. К тому же не надо забывать, что фантазия – не что иное, как защитный механизм психики, призванный восполнять то, чего нам не хватает в реальности. Ты наверняка замечала это обманчивое чувство – красочно представишь что-то, и уже кажется, будто это исполнилось.

– Занятно, – отозвалась Сибилла. – Метафора внутреннего мира, сущность, защитный механизм психики… Ты случайно не психолог по образованию?

– Вовсе нет, я экономист, и не самый удачливый, как ты можешь заметить. – Улыбнулся Айзек, поднимая бутылку бурбона над едва склоненной головой в знак насмешливого самоуничижения. – А вот мой папа – психиатр. Мы с ним частенько развлекались дискуссиями на психологические темы. Он много рассказал мне о психоанализе, клинической психологии, психических защитах, психодинамике, структуре характера, детерминизме, психофизической проблеме и прочем. У папы, конечно, неоценимый арсенал научных теорий, и он очень ловко ими пользуется.

– Любопытно наблюдать, с какой любовью ты рассказываешь про своих близких. – Только слепой не разглядел бы в словах Сибиллы грусть, но алкоголь туманит взор, а писатель был уже изрядно пьян.

– Ох, ты не представляешь, как это круто – обожать и одновременно уважать своего отца! Он настолько классный человек! Слегка депрессивный, конечно, но, как говорится, «во многих знаниях – многие печали»! Когда копаешься в патологиях с утра до ночи, трудно самому остаться чистеньким. Психологическая гигиена, знаешь ли, важная процедура для тех, кто постоянно работает с больными, но стопроцентную эффективность не гарантирует. А Карен! Она неподражаема! В ней столько добра, нежности, открытости и энергии, что нам на двоих ее запасов с лихвой хватает! Феликс – вообще отдельная история! – сорвалось с губ Айзека, и он тут же поймал себя на мысли, что вовсе не собирался рассказывать Сибилле ни о любимой, ни тем более о друге.

– Кто такой Феликс?

– Мой лучший друг. О нем я потом расскажу…

– Лучше расскажи мне, как ты умудрился стать писателем, отучившись на экономе? Мне сложно представить, что на сочинительское ремесло тебя подвигли математические модели.

– Нет, конечно, вовсе не циферки меня вдохновили, а критичный взгляд на мир, который проявил невиданное упорство в том, чтобы раскидать куски отборного пахучего дерьма всюду, куда ни плюнь. Меня тошнило буквально от всего, к чему глаз прикоснется. Реклама, телевидение, музыка, искусство, люди, разговоры, тексты. Все пропитано неврозом, который современная потребительская культура закачивает галлонами в головы людей с самого детства. Целые поколения безвольных рабов, которые только и думают, откуда взять деньги на новый телефон или где выпить на выходных.

– А ты тот еще мизантроп. Что же так сильно тебя ранило? Бессмысленная работа? Несправедливость классового расслоения? Тщетность гуманизма? Или банальная зависть к элите?

– Мне не знакома страсть к излишеству. Совру, если скажу, что жил бедно. Мои родители черствый хлеб на обеденный стол не выкладывали, но какое-то пессимистичное начало во мне с ранних лет ощущало смрад того откровенного навоза, в котором человечество утопает по самый подбородок. Не знаю, откуда во мне эта пакость, но она была моим проклятием до того, пока я не ушел с работы, чтобы заняться книгой как следует.

– Кем же ты работал? Финансистом? Бухгалтером? Аудитором?

– Лучше – менеджером по продажам. Я продавал услуги кадрового агентства, а заодно и свои мечты в обмен на нестабильный заработок. – Айзек чуть не засмеялся от воспоминания, всплывшего перед глазами. – Однажды я взорвался! Вскочил на кресло и прокричал на весь офис: «Секунду внимания! Вы все участвуете в неравноценном обмене! Все вы жертвы чудовищного обмана! Вы спускаете в унитаз время на таймере вашей жизни ради денег, за которые это же время выкупить невозможно! Не живите иллюзией, что завтра осуществите свои мечты! Освободите свой ум и упорхните в мир, где вы стоите больше месячной зарплаты и годовых бонусов! Исполните свои мечты! Не существуйте, а живите!» Загнул что-то в этом духе. Коллеги, наверное, решили, что я умом тронулся. Больше они меня не видели.

– Как давно это произошло?

– Пять лет назад, как раз после того, как я познакомился с Карен. Думал, бросит меня. – Довольно улыбнулся Айзек. – Оказалось, ей было абсолютно все равно, смогу ли я водить ее в рестораны на выходных или заваливать дорогими подарками. Карен такая. Она любит всей душой.

– Уйти с работы – это так феерично! Мало того, что ты мизантроп, ты плюс ко всему и отпетый бунтарь! – удивилась Сибилла. Копилка эпатажных выходок писателя была забита подобными чудачествами, ему было чем подкормить тягу Сибиллы к бунтарству. – Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так поступал. Ты первый. – Карие глаза девушки излучали явную симпатию.

Бладборн устало склонилась к плечу писателя. Айзек почувствовал прикосновение ее щеки. Мгновенно его охватила неловкость, ведь он вовсе не планировал производить на нее впечатление. Может, дело в алкоголе? Они оба были хорошо навеселе. Айзек даже не задумывался о том, что девушка могла превратно понять его прыть в общении, – она весь вечер держалась на расстоянии, не кокетничала, не стреляла игривым раздевающим взглядом, не пыталась залить в него как можно больше алкоголя. Словом, не проскочило ни одного намека. Возможно, в вопросах секса Сибилле не престало брать инициативу на себя, и она не выказывала знаков откровенного влечения к писателю, пока он сам держал себя в руках и не пускал в ход навыки соблазнения.

Айзек и не заметил, как оказался в просторной усадьбе Сибиллы, которая встречала гостей широкими коваными воротами, брусчатой дорогой, ведущей сквозь аллею из высоких дубов, и раскрывала свои угодья во всей красе, когда подходишь к основному дому в центре, стоявшему покоем. В ночном полумраке Айзек разглядел несколько пристроек, помимо двухэтажного здания, в котором Сибилла пряталась от общества словно отшельник: гараж, зона барбекю с беседкой, небольшой домик для прислуги. Обширная территория была щедро усыпана деревьями и зарослями кустарника. Здесь давно не наводили порядок.

Внутри хозяйского дома было темно, даже когда Сибилла включила верхний свет. В коридоре и у лестницы, уходившей на второй этаж, горело всего по паре лампочек, которые едва разгоняли зловещие тени на полу и стенах. Бладборн объяснила, что незадолго до смерти Гаспара в усадьбе начались проблемы с проводкой. Электрики взялись за дело, раскурочили половину стен, а затем Гаспар умер, работы остановились, и Сибилла до сих пор не позвонила в обслуживающую компанию, чтобы попросить возобновить ремонт.

Во внутреннем дворике дома располагалась уютная терраса с бассейном. Там школьные друзья и закончили вечер.

4. Взаперти

Обманчивый сон, подражавший яви во всех ее мельчайших подробностях, вернул писателя в логово его творчества – двухуровневую квартиру в западном Хэмпстеде. Когда-то это место было мастерской воображения, оно обладало непревзойденной созидательной магией и являлось источником творческой энергии, порталом из идейного в реальное, операционным столом, на котором мертвое становилось живым. Здесь на свет появилось немало страниц из «Диалектики свободы», здесь оживали персонажи, вершились судьбы и оживали легенды.

Айзек огляделся. Кроме него, других людей в мастерской не наблюдалось. Сон создавал неприятную вязкость в движениях – ноги едва волочились по полу, руки, вопреки велениям хозяина, двигались с запозданием, закостеневшие пальцы разгибались с неохотой, голова поворачивалась медленно, будто горло плотно обмотали жгутом. Писателю пришлось подстраиваться под неудобное управление собственным телом, навязанное ему таинственным механизмом сновидения. Он с трудом побрел в сторону входной двери. Что-то за пределами квартиры звало его. Откуда-то издалека доносился приглушенный стук, который будто просил о помощи.

Вскоре Айзека начала раздражать пелена перед глазами, мешавшая смотреть на сцену сновидения чистым, незамутненным взглядом, а заторможенность движений иссушила последние капли терпения. Отчетливо осознав то, что он находится во сне, Айзек прибег к отработанному годами методу, который помогал взять контроль над происходящим в свои руки. Писатель знал и другие хитрости погружения в глубоководные слои разума, техника осознанных сновидений была ему вовсе не в новинку. Айзек сосредоточился, выставил непослушные ладони перед глазами и пристально посмотрел на них. Постепенно зрение обрело четкость, а конечности вернули себе гибкость. Процедура прошла быстрее, чем он ожидал, – буквально через мгновение Айзек ориентировался в пространстве сновидения почти как наяву.

Выйдя на лестничную площадку, он с удивлением обнаружил на ней третью дверь. На месте ступенек, которые в оригинальной версии дома вели вниз, находилась стена. Если соседняя квартира, как и полагается, принадлежала Феликсу, то откуда взялась еще одна дверь? Куда она могла вести, если Айзек жил на третьем этаже? За этой таинственной дверью Айзека ждал чудесный мир сновидения, нарисовавший густые заросли тропических джунглей, сквозь которые били яркие лучи солнца, и васильковую тропу, бравшую свое начало прямо у ступенек дома и пропадавшую где-то в дебрях леса. Пейзаж захватывал дух, и Айзек, околдованный им, задержался на пороге, чтобы сохранить его в памяти. Спустившись по ступеням вниз, к тропе, он, обернувшись, посмотрел на дом и увидел, что первые два этажа словно утонули в земле. Привычной высоты здание с кирпичным фасадом выглядело обрезанным посередине. Становилось ясно, почему подсознание вмонтировало третью дверь туда, где ее быть не могло.

Айзек видел лишь один возможный маршрут – через роскошный васильковый ковер – и двинулся вперед, беспощадно топча цветы. Чем больше он удалялся от собственного дома, тем становилось темнее, и наконец вокруг раскинулось пространство, где не было ни деревьев, ни васильков, ни солнца. Здесь тускло светила луна, а тропа была выложена мелкой щебенкой. Писателю пришлось вглядеться, чтобы среди темноты различить очертания двухэтажного здания. Постепенно привыкая ко мраку, он подмечал новые детали: строение выглядело точь-в-точь как дом Сибиллы в Мемория Мундо, однако, кроме него, больше из усадьбы Дельгадо здесь ничего не было. Ни ветвистых дубов, ни пристроек с беседкой и барбекю, ни домика для прислуги.

Писатель всматривался в окна, прикидывая, ждут ли его внутри. Стук между тем прекратился, а мрачное здание посреди безграничной пустоши не вызывало ровно никакого доверия, в отличие от своего брата-близнеца, которого Айзек навестил минувшим вечером. Внезапно в окне на втором этаже появился женский силуэт. Завидев гостя, дама принялась отчаянно колошматить стекло кулаками, но оно даже не дрогнуло. Лишь вновь раздался тот самый стук, который и заманил Айзека в это темное место. Неужели кто-то там, на втором этаже, нуждался в помощи?

Молниеносная отзывчивость, при которой Айзек порой забывал самого себя и терял способность здраво оценивать ситуацию, понесла писателя к входным дверям. Он спешил добраться к человеку на втором этаже, выкинув из головы очевидность того, что пребывал в сновидении. Здесь все происходило не взаправду, и никакой нужды спасать кого-то не имелось. Однако объятый идеей спасения Айзек ломился в парадные двери, которые не поддавались его напору. Тогда он остановился и обогнул здание. Со стороны бассейна часть первого этажа была открыта и сливалась со внутренним двором и террасой.

Пробежав мимо бассейна, Айзек потянул на себя стеклянную дверь и очутился в коридоре. Из темноты выступали нечеткие, едва различимые контуры предметов. Пришлось прокладывать путь, исследуя пространство наощупь. Совсем недавно, перед тем как заснуть, они с Сибиллой ходили по этому холлу на кухню за льдом и бокалами. Айзек не поднимался на второй этаж, но помнил примерное расположение лестницы. Медленно двигаясь в черном, бесцветном чреве мрачного дома, он то и дело кривился от пронзительного скрипа досок, по-старчески ворчавших на своем деревянном языке. Стук на втором этаже изменился – кто-то там, взаперти, часто забарабанил по двери. Айзек ускорил шаг, но внезапно все его тело охватил паралич животного страха, задавить который можно было, только договорившись с инстинктом самосохранения. Дрожь пробежала по коже. Дыхание перехватило, будто писатель получил меткий удар в солнечное сплетение. На лбу выступили капельки пота, покатившиеся по лицу вниз, к подбородку. Мышцы напряглись до предела. Айзек обернулся. Сзади посередине коридора стояло нечто, имевшее фигуру человека, но чутье подсказывало, что существо в шляпе с длинными полями и в сюртуке длиной до бедер имело сходство с человеческим видом исключительно внешнее. Темный дым вокруг фигуры зловеще сгущался и угрожающе полз к писателю. Старый деревянный пол при этом заскрипел так, будто по нему волочили что-то тяжелое и шероховатое, оставлявшее после себя глубокие царапины. Нечто ползущее к Айзеку в темноте осыпало штукатурку на потолке и обдирало обои на стенах. Вокруг раздавался пугающий, хищный треск. Нечто явно не было настроено заключить писателя в теплые нежные объятия. Намерения существа в сюртуке были ясны.

Угроза возбудила в Айзеке естественную тягу к выживанию, она-то и швырнула писателя к лестнице со всех ног. Как только он рванул с места, позади раздался грохот – шипастая черная змея ударила в то место, где писатель только что стоял, и оставила в полу зияющую дыру. Следующий удар раздробил деревянные перила в щепки. Айзек несся по ступенькам наверх, не оборачиваясь.

– Уноси ноги, Айзек! Спасай себя! – раздался отчаянный женский крик где-то на втором этаже.

Голос показался до боли знакомым, однако критическая ситуация и нехватка времена лишали писателя возможности вспомнить, где он слышал его раньше. Каждая секунда замешательства могла стоить жизни. Твари, прятавшиеся во тьме, уже выползли с лестницы и двигались по коридору второго этажа, загоняя жертву в тупик.

– Где ты?! Какая дверь?! – Айзек не терял надежду спасти пленницу. Он ломился в каждую дверь, которую встречал по пути, однако ни одна не поддавалась его усилиям.

Добравшись до последней двери, в самом конце коридора, Айзек гневно дернул ручку и, когда никакого результата снова не последовало, принялся изо всех сил бить по двери ногой, то и дело поглядывая на тянущиеся к нему чудовищные пасти и зловещую фигуру у лестницы, неподвижно наблюдавшую за его никчемными потугами спастись. Нанеся несколько сильных ударов и не заметив никаких повреждений, Айзек смирился с тем, что дверь не откроется перед ним. «Почему у меня не получается проснуться?! Проснись, Айзек! Проснись!!!» – судорожно повторял себе он. Паника еще глубже погружала Айзека в трясину безысходности. Никакие техники осознанных сновидений теперь не работали – мало того, что писатель не имел никакой власти над происходящим, он к тому же не мог сделать главного – открыть глаза и очнуться в реальном мире. Темная сущность подкрадывалась все ближе, а Айзек не видел ни единого пути спасения. Он оказался в ловушке старомодного монстра в нелепой большой шляпе и старинном сюртуке.

Внезапная догадка поразила его. Он быстро запустил пальцы в карман куртки и нащупал успокаивающе гладкие грани «Прометея». Зубастая пасть пронеслась над головой Айзека, он едва успел увернуться и повалился на пол. Лежа на спине, вытащил бензиновую зажигалку и зажег ее. Яркое пламя осветило отвратительные черные щупальца, усеянные острыми шипами и костями. Монстры издавали невообразимый треск. Казалось, в их неспешном поведении крылось какое-то покровительствующее удовольствие: так хищник наслаждается перед тем, как окончательно забрать у жертвы жизнь.

Новая волна ужаса захлестнула Айзека. Машинально отползая назад, он не думал ни о чем, кроме как о божественном вмешательстве, о счастливой случайности или о космическом чуде, которое бы принесло ему спасение. Случившееся дальше оказалось тем самым спасением абсолютно волшебной природы, на которое писатель надеялся всем дрожащим от страха сердцем, но в натуре никак не ожидал. Пламя «Прометея» вдруг вспыхнуло сильнее, с каждой секундой разраставшиеся языки его пламени ударили по щупальцам, и те, болезненно вздрогнув, отступили. Очевидно, монстр тьмы боялся света, но прежнего огня зажигалки было для этого мало. Таинственная сила «Прометея» пришла писателю на помощь. Пламя разгорелось как факел, все больше и больше увеличиваясь, и наконец огонь принял нечеткую форму человека в каске пожарного с пламенным топором в руках. Огненный человек отмахивался от демонических тварей, тщетно пытавшихся поглотить его горящее тело. Отпрянувший сюртук не ожидал подмоги, выскочившей из маленькой зажигалки, и отступал все дальше. Пожарный накинулся на фигуру в шляпе и, сцепившись с ней, кубарем скатился по лестнице вместе с путаным клубком из шипастых щупалец. Айзек услышал, как в отдалении монстр вопит от боли, и побежал за спасителем на первый этаж.

«Прометей» швырнул темную фигуру через кухонный стол, освободив Айзеку путь к бегству. Монстр полоснул пламенного стражника поперек тела, но щупальца прошли сквозь огонь, не нанеся ему никакого видимого вреда. Однако с каждым ударом монстра пламя заступника заметно слабело. «Прометей» не был бессмертен.

Не чувствуя ног, то и дело спотыкаясь, писатель выскочил из дома и помчался к лесу. В безумной спешке Айзек, безропотно следовавший приказам непреклонной силы выживания, не придал никакого значения тому, как быстро оказался у васильковой тропы, ведущей в его собственную крепость. Путы страха, так жестко схватившие Айзека за трясущиеся поджилки, ослабли. Напряжение, прежде колотившееся в висках, будто из них вот-вот брызнет кровь, отпустило и дало свободу для обдуманных действий. Прежде чем трусливо сбежать по тропе через джунгли, Айзек обернулся и в последний раз окинул темный дом взглядом. Первый этаж продолжал полыхать, вспышки борьбы пожарного с монстром озаряли окна пламенными сполохами. Запертая на втором этаже фигура не изменила своего положения – она продолжала стоять там же, но теперь уже не взывала о помощи. Женские ладони обреченно касались запотевшего стекла, оставляя на нем размытые следы.