Тираннозавр

подобно тому, как

чтобы сломать сломанного,

чтобы разбить разбитого,

чтобы привести в действие самоубийцу —

нужно вместо помощи предложить ему денег,

мама ответила мальчику самое страшное из всего, что могла:

иди в комнату.

Но в мировой клетке. В клетке мира. В комнате. Когда чувствуешь, что жизнь закончилась, но она продолжается, но она закончилось. Человек несмотря ни на что. Несмотря ни на что, несмотря на клетку, несмотря на конец, несмотря на людей, есть Человек. Человек несмотря ни на что. Он живет дальше смерти, дольше жизни. Саша со слезами идет в комнату.

каждый чувствует себя, как хомяк в клетке,

по которой он бегает,

а клетка все меньше и меньше,

а каждый не знает, что делать, что делает. Жизнь каждого заслуживает такого глупого описания. Потому что эта метафора так же банальна, как и жизнь каждого. Но не тираннозавра.

Когда же это закончится? Вопросом задаются взрослые, задаются дети. Только Бог знает. Что-то Бог знает слишком много. Да. Только где он? – Вот, в чем вопрос. Все меняется быстрее, чем люди успевают говорить об этом. Но одно остается неизменным: Бога нет. Детям никто не способен помочь и не должен.

мальчик вбегает в комнату.

впору порох после боя

вдохнуть

и задышать по-новому.

но

Саша не воин,

Саша воет.

Однако, если мальчики не могут быть мужчинами, то кто тогда вообще на это способен? Судьба мужчин в руках ребенка. Смысл в том, чтобы выжить. Воля к жизни – это костная реакция на перелом. Без травмы нет личности. Нас рожают травмы. Травмы живут наши жизни. Быстрое лечение, как у птицы. Невероятная иммунная система, как у аллигатора. Но это не все. Есть еще третье.

Так как Тирекс не был холоднокровным животным и мог поддерживать крайне высокую температуру тела, – Тирекс теплый, даже горячий. – Он был вынужден постоянно есть. Но если был ранен, то кто-то приносил ему пищу: либо члены семьи, либо члены стаи. Семьи? Стаи? И хоть большинством ученых оспаривается стайность тираннозавров. Раскопки у Драмхеллера доказывают обратное. Там было найдено свыше десятка скелетов предков Тирексов – Альбертозавров. Среди них как малолетние, так и крупные особи. В момент смерти они были вместе. А это значит, что тираннозавры были социальными животными. Они создавали семьи, подобно птицам, и охотились сообща.

Рексу позволяют выжить три вещи. Третье – это семья. Последняя деталь. Пока он ранен, кто-то лижет его раны. Три составляющие. Три. Этот зверь так силен, потому что не может быть убит, хоть и должен умирать.

Замереть. Все они смеялись и говорили, что динозавров никогда не было. И теперь Саша видит одного из них. Лучшего, сильнейшего. Окровавленная гигантская птица. Задние конечности стерты о каменный пол. Замереть. С замиранием мальчик наблюдает за его страданием. Глядит на сомкнутость его век, на то, как тот ослабевает. Повернись, пожалуйста, посмотри на меня. Сердце мальчика не хочет биться. Ему нужен кто-то, ему надо домой, но у него нет дома.

Все попытки собрать горячие мысли в холодный кулак оборачивается тем, что мысли сплетаются в клубок зубастых червей. И жрут тебя, жрут тебя, жрут тебя. И вдруг зверь дарит Саше свой последний взгляд. Глаза в глаза. В нем рыдает вечная печаль. Их глаза застывают в объятиях. Зрачки больше не ползают по лимонной орбите. У зверя останавливается дыхание.

Нет! Нет! Нет. Осталось всего ничего. Папа вот-вот придет. С минуты на минуту. Нужно бежать! Шестьдесят шесть миллионов лет назад. В окружении давно умерших джунглей. Поздний Меловой период. Северная Америка. Мир тогда был совсем иным. Мир всегда иной. Страдания тогда были огромными, все тогда было огромным. Гигантская борьба сотрясает почву. Исполинская кровожадная смерть ходит по земле с тридцатисантиметровыми клыками. Здесь его дом.

Саша видит все вещи глазами сверхзверя. Саша плачет древним дождем. Всю его жизнь до песчаных подробностей. И этот бой, и тот миг, когда его конечности утянуты в пески папоротников. Напротив зверя – другой, враг. Два сверххищника вгрызаются друг в друга. Все их силы и гнев – пущены по толстым венам. Но враг оказывается хитрей. Он узнает тот момент, когда может вонзиться в хвост. Пила делает свое дело. Хлещет кровь, покрывая напуганные лица папоротников. У кости нет больше сил, она сдается. Каждую клетку атакует невозможная боль. Хвост падает на сырую почву. Рекс падает вслед за хвостом. Если зверь сейчас же не встанет, то будет съеден. Он больше не может. Видимо, это все.

Что-то невероятно сильное бьет в дверь. Несколько невыносимых раз. Древний ужас рвется в квартиру толчками. Рыдает звонок. Отец пришел.

Время иссякло, как воздух в гробу. То, что осталось – последний глоток под землей. А дальше: жестокая, как судорога – смерть от удушья.

и что?

чужой среди чужих.

чужой среди своих.

никому не нужный.

с энциклопедией никому не нужных историй о мире.

он мог бы остаться в комнате.

так Саша был бы не виноват.

и оставалось бы еще пространство для маневра.

но для какого?

сломать себе позвоночник?

выбор.

это его шанс на выбор

и он его использует.

Как только ухо мальчика слышит звонок. И мурашки зудят от ужаса. Мальчик несется к дверной ручке комнаты. Из тьмы на свет. Лампочные лучи полнят глаза. Кажется, удивлена не одна только мама, но и мамин халат. Неужели Саша бежит встречать отца? Да!

Пасть двери распахивается. Стоящая возле дверной глотки мать не понимает. Что происходит? Саша нагибает голову и прыгает в окно между рукой и торсом отца, которые встречаются и становятся прямым углом – подмышкой. Мальчик пролетает мимо и вырывается в открытое небо подъезда.

Недоумевающая рука отца тянется, тянется, тянется, длинится, чтобы ухватить сына за спину, за кожу, за мышцы – и метр, и два, и три в длину – как спагетти. Ты куда?! Ты куда! – Но рукам отца ничто не подвластно. Не существует никаких расстояний, когда ты летишь. Саша летит. Вот так вот просто.

Зверь лежит без сил. Кровь успокоилась. Сгладилась штилем на порванной коже. Он смог подняться. Он смог убежать. Но. Ему все еще больно. Нет, не все еще. Теперь. Теперь ему больно.

Он рухнул в свалку кустарников. Среди огромных деревьев древнего леса. Где почти что нет света. И худшее, что его ждет, – это голод. Но зверь не может охотиться. Ведь хвост это все. Без хвоста он не сможет поймать никого. Без хвоста не встать, без хвоста не бежать, не повернуться, не жить. И голодать он не может, иначе умрет.

Саша падает вниз по ступенькам. Свободный, как заключенный. Мальчик летит, как скала, между старых дверей и дыр на стенах, заткнутых бетоном и монтажной пеной. Он еще не отрастил себе крылья, но скоро. Скоро он вырвется из лестничной клетки.

Все кончено. Зверь спасся, но теперь умрет от голода. Горящие веки еще шевелятся. Но чем больше приходит свет, чтобы порезать глаза, тем дальше уползает надежда. Его найдут, и добьют, и съедят, и.

И вот, он видит, как в мутной жиже юного рассвета. С ореолом рассветных лучей вокруг громадного тела. Толстенные когти, бороздящие землю. Утиные, малютные лапки. Зуб за зубом, засевшие в дряхлой мертвой плоти. Туша в гигантских ножах. С первым лучом света. Это другой. Вернее, другая. Его другая. Его спасение. Его семья. Она убила, чтобы он – ел. Она живет, чтобы он – жил. Последний шаг. Саша выбегает во двор, а там ничего нет.