Империя. Роман-утопия

– Моё почтение, княже!

– Здравствуй, старина, здравствуй!

Они пожали друг другу руки.

– Где пропадал, пройдоха? – Гаврилов грузно опустился на стул. – Давненько не заглядывал.

– Роман дописывал, – молвил князь. – Затворником жил, кабинета почти не покидал.

– О, очередной философско-порнографический шедевр?! – сказал трактирщик и крикнул служащему: – Миша, стакан сельтерской!

– На сей раз получился скорее психологический триллер, – Гостомысл Алексеевич пыхнул трубкой – две небольших затяжки и одна глубокая. – Но с элементами эротики, конечно, – он усмехнулся, – куда ж я без неё?

– Ну, с психологизмом в твоих книгах всегда всё было в порядке, – Гаврилов отпил воды из принесённого половым высокого стакана. – Но триллер… как это тебя угораздило?

Князь подумал.

– Жанры в литературе вещь весьма условная, – сказал он, – ты не находишь, Nicolas?

Возникла пауза. Трактирщик достал пачку «Петра1» без фильтра (самые популярные сигареты Российской Империи[3 - Выпуск начат в 1927 году, импорт во все страны мира]) и вынул сигарету. Наконец, поняв, что вопрос про жанры отнюдь не риторический, переспросил, хотя и прекрасно помнил вопрос:

– Что?..

– Жанры в литературе весьма условны, не так ли? – повторил Понуров. – Или ты не согласен, Nicolas?

– Согласен, отчего же-с, – поспешно согласился Николай Гаврилович.

– Ты-то что засловоерсил?! – изумился князь. – Ошалел, что ли?..

– Забей, княже! Так, по привычке…

– По какой привычке, чёрт тебя дери! – произнёс Гостомысл Алексеевич с возмущением. – Ты же дворянин, будь ты неладен!..

– Ну, посетители вроде тебя частенько заходят, – почти извиняющимся тоном молвил трактирщик, – приличия ради приходится…

– Может, ты мне и «вы» будешь говорить, в таком случае?

– Как изволите-с, – нарочито подобострастно проговорил Гаврилов и расхохотался. – Что ты до меня дое… (он ввернул мужицкое словцо). Право, забей, княже!

– Забил! – сказал Понуров и тоже рассмеялся.

– На самом деле, это просто психологический роман, вроде «Преступления и наказания», – сказал он, возвращаясь к теме. – А триллер – скорее, для рекламы.

– Ну, «Преступление» тоже триллер своего рода.

– Конечно. Психологический триллер. Чистой воды. – Гостомысл Алексеевич выпустил клуб дыма и указал мундштуком трубки на плакат с Ярилой Громовым. – Помнишь фильм?

– Ещё бы! Я его раз семь пересматривал, если не больше. Один из моих любимых фильмов.

– Так вот, яркий пример. А картина да, хороша. И Ярила там бесподобен.

– Одна из лучших его ролей, – заметил Гаврилов.

– Согласен. Лучший Свидригайлов из тех, что я видел. Но коль уж речь зашла о триллерах… у тебя, говорят, конкурент объявился?

– Да ну, какой Горкун мне конкурент! – беспечно махнул рукой трактирщик. – Моему кабаку сто лет, полгорода завсегдатаев! Вообще не пойму, зачем ему это понадобилось – четвёртый трактир в небольшом городе. И размах совсем не горкуновский – я ещё могу понять ночной клуб со стриптизом и шлюхами…

– Ночной клуб его, кстати, мне по душе, – заметил князь, пригубив пива. – Первостатейное заведение.

– Да разве ж я спорю?! – охотно подхватил Николай Васильевич. – Сам к нему туда заглядываю, бывает. Но одно дело ночной мясотряс, и совсем другое – традиционный русский кабак. А впрочем, – он ехидно ухмыльнулся, – великие в желаниях не властны.

Заиграла мелодия входящего звонка на умофоне Понурова. Он взглянул на экран: звонила Ада Злацкая-Турин, одна из его трёх постоянных любовниц.

– Извини, – молвил князь товарищу и отошёл в сторону. – Слушаю, – сказал он, ответив на вызов.

– Внимательно? – насмешливо раздалось на другом конце провода.

– Весь внимание, Ада Николаевна!

– Куда пропал, касатик? – голос у Злацкой был низкий, грудной, томно-иронический – приятный голос.

– Работал, касатка, работал. Можно сказать, в поте лица.

– В попе лица, можно сказать? Похвально-с!

– Вы все сговорились сегодня словоерсить?.. – раздражённо произнёс Гостомысл Алексеевич в трубку.

– Кто это «мы» и сколько нас? Я просто пошутила, не валяй дурака, please, – сказала Ада Николаевна и, секунду подумав, добавила: – Просто пошутила-с.

– В каждой шутке есть доля шутки, – сухо заметил Понуров.

– Ох уж мне эти аристократы-с, – откровенно гаерски проговорила Злацкая.

– Ещё один словоерс, графиня, и я положу трубку, – отчеканил Гостомысл Алексеевич ледяным тоном. – Я не шучу.

– Мужик, а ты зануда! – сказала Ада Николаевна весело и немного удивлённо. – Слышал этот анекдот?

– Нет.

– Расскажу потом.

Она замолчала; гневно молчал и князь, злясь уже не столько на любовницу, сколько на самого себя: дались ему сегодня эти чёртовы словоерсы! Половому сам бог велел, а трактирщик с Адкой просто дурачатся – не в лакеи же они к тебе набиваются, в самом деле! – так чего ж ты так взъелся?! Графиня, конечно, потом стала назло повторять, но это же её сиятельство Злацкая-Турин, пора бы привыкнуть – love her or leave her.

– И почему я до сих пор тебя терплю, Гостомысл Алексеич, – молвила Ада Николаевна с шумным вздохом. – Грубиян, невежа, хам – даром, что князь… ты здесь ещё?

– Да, – отозвался Понуров и добавил мягко: – Прости, Ада. Я был не прав.

– Ладно уж, – произнесла Злацкая грустно, отчего её томный голос потерял всякую ироничность.