Дети Солнца

«…Наблюдай со стороны, как я унижаюсь.

Останься в стороне, не теряя присутствия духа.

И кровь пусть не стынет в жилах…

Потому что мне не нужно твое прощение,

Чтобы ты тонул со мной…»

Когда голос Скин еще звучал в динамиках, Эрнест вспомнил сон, в котором шел по берегу моря. Волны были большими, все покрытые белоснежной пеной. Но между бурунами иногда виднелись лазурные пятна воды. Из-за сильного ветра он не мог расслышать свой голос. Ревело море, выл ветер. Эрнесту было страшно-тоскливо. Капли воды лежали на его лице, как слезы. Он увидел себя как бы со стороны, стоящим на большом плоском камне и шевелящим губами. Из-за бушующей стихии разобрать слова было невозможно, но у него в голове прозвучал голос Цоя:

– Закрыв свою дверь, ты должен выбросить ключ…

В этот момент на экране смартфона появилось сообщение от незнакомого абонента: «Вы любите танцевать под дождем?»

Сначала Эрнест подумал, что это какой-то бред, и, возможно, он видит сон внутри другого сна. Потому что в реальной жизни такое совпадение невозможно.

Вслед за первым сообщением пришло второе: «Пока не увидишь однажды небо без туч».

Эрнест сел на кухонный табурет, держа в руке нож, которым намазывал на поджаренный тост фетаксу.

Каким образом кто-то мог узнать, прочесть дословно его мысли и тут же среагировать на них, отправив сообщения?

Прошлым вечером у него состоялся долгий разговор с Апанасьевым, который предлагал использовать НЛПишные техники для закрепления лояльности паствы Филадельфии, вкрапляя микрокоманды в проповеди. Эти скрытые команды должны были, минуя критическое сознание, действовать на подсознание, вызывая ощущение эйфории, повышая эмоциональность речи с помощью субъектных паттернов, воздействуя сразу на все каналы восприятия. Для возникновения устойчивой связи, Петр Никанорович предлагал использовать в ходе проповеди формат диалога с вовлечением слушающих в обсуждение затрагиваемой проблемы, быстро подстраиваясь в этом диалоге под их способ изложения мыслей, отзеркаливая и постепенно становясь для них «братом по крови, своим в доску».

В кульминационной точке, по мнению Апанасьева, нужно было фиксировать «якоря», с помощью определенного действия вроде аплодисментов или выкрика «амэн», чтобы это ресурсное состояние можно было воспроизвести при необходимости в нужный момент, используя «якорь».

Возможно, такое читерство в игре заинтересовало бы кого-то другого. Но Эрнест, услышав предложение Апанасьева, почувствовал тошноту.

Отключив без предупреждения личный чат, Эрнест попросил Настю включить музыку, чтобы тошнота, подобная той, что подступала к Сартровскому Рокантену, отступила. Он открыл нараспашку окно в свою спальню.

Как общаться с Петром Никаноровичем в дальнейшем было не понятно, потому что всякий раз, когда Эрнест возвращался в мыслях к их последнему разговору, к горлу подкатывала тошнота.

Именно этот, внезапно полученный им дар и был даром «различения духов».

Всякий раз, когда Эрнест в дальнейшем сталкивался с «нечеловеком», который мог существовать в теле человека, но в речи которого слышались звуки абсурдности его существования, к горлу Эрнеста подкатывала тошнота.

Так он понял, что аподиктические идеи Лонгина объясняются тем, что это бот-программа с идеальным голосовым синтезатором, но далеко не идеальным искусственным интеллектом.

От тошноты Эрнеста вернее всего спасало вступление из песни «Музыка волн, музыка ветра». Наверно это был тот самый закрепленный якорный рефлекс, о которых толковал Апанасьев, когда Настя включила в ответ на мольбу Эрнеста о спасении от тошноты песню Цоя.

Следующую неделю бригада, в составе которой в информационном агентстве трудился Эрнест, должна была начать свою недельную вахту, но один из операторов подхватил инфекцию. Поэтому руководству агентства пришлось оставить на работе предыдущую бригаду. У Эрнеста освободилось десять дней для необходимой обсервации, и все это время он потратил на погружение в Игру.

По итогам проведенных в игре восьми дней показатели его общины были средними: количество последователей не менялось, интеллектуального роста членов группы особо не наблюдалось, поскольку почти все были со схожим мировоззрением, в основе базирующемся на классическом университетском образовании.

Исключением являлись только Апанасьев и Евгений. Первый по отношению к остальным был явно более эмоционально устойчив, критичен к восприятию нового и тщеславен. Это проявлялось в покровительственном тоне и в том, как Петр Никанорович влиял на ход беседы в общем чате, выступая арбитром, если возникали какие-либо разногласия.

Евгений, наоборот, впитывал новые идеи как губка, часто задавал вопросы, не стесняясь выглядеть невеждой. Он с радостью поддерживал беседу в общем чате и волновался о здоровье членов Филадельфии, когда кто-то в течение дня не выходил онлайн.

Его открытость и искренность поражали Эрнеста, но вместе с тем и настораживали. В восприятии Эрнеста Евгений был хрустальным человеком, с чистыми помыслами, но оттого хрупким и ранимым.

Однажды в личном чате, далеко за полночь, они разговорились о воспоминаниях детства. Евгений рассказал, что запомнил момент, когда с любимой няней смотрел передачу про торнадо и испугался могучей и неуправляемой силы этого природного явления.

На это Эрнест ответил, что похожие страхи перед стихией он также испытывал до того момента, пока шаман Игнат в своем чуме не показал, как можно взаимодействовать с природой. Он тогда взял походную кружку и положил в заваренный чай кубик сахара-рафинада.

Затем спросил:

– Что сейчас произошло?

Я тогда сказал ему, что Игнат подсластил чай.

Игнат улыбнулся и ответил:

– Во-первых, чай еще не стал сладким, пока сахар не растворился. Значит всему нужно время. Во-вторых, сахар упал в кружку не сам собой, а только благодаря моему желанию и действию рук. Значит хотеть мало, нужно действовать. Ну и третье, мы своими поступками можем ускорять или замедлять процессы в природе. Например, для того, чтобы сахар растворился быстрее, нужно размешать его чайной ложкой.

Пока Эрнест вспоминал этот случай, его воображение сопоставило кружку с размешивающимся в ней сахаром и воронку от торнадо. Сходство было поразительным. Не долго думая, он спросил Евгения:

– Как можно быстро остановить вращение крупиц сахара в процессе размешивания чая в кружке?

Евгений, подумав пару секунд, ответил:

– Нужно начать вращение чайной ложкой в противоположную сторону.

Эрнест подхватил эту мысль:

– В принципе, люди в Африке, которых мы зовем колдунами, а основное занятие у них – управление погодой – так и поступают. Когда нужен дождь, они представляют вращение воздуха, создающее нисходящий поток, под облаком, или наоборот, для того, чтобы прекратить затянувшийся дождь, представляют вращение воздуха, создающее восходящий поток. Я читал об этом в какой-то книге. А ведь с торнадо можно поступить так же. Представить внутри вращающейся воронки другую, закручивающуюся в противоположную сторону, и подождать, когда торнадо ослабнет. Кстати, в книге, которую я читал об этом вихревом воздействии на природу, было написано, что таким образом можно делать из обычной воды в центрифуге живую или мертвую воду, меняя ее Ph, в зависимости от направления вращения. Этот эффект наблюдался при попытке очистить эмульсию от примесей. Кислотность раствора менялась в различных опытах, несмотря на то, что изначально в центрифугу брался раствор из одной и той же емкости.

Евгений недоверчиво переспросил:

– Вот так просто? Представил и все получилось?

Эрнест улыбнулся:

– Если бы всех людей в школе учили не только логическому мышлению, но и развивали способность к воображению несуществующего пока еще в природе, в мире было бы гораздо меньше менеджеров и гораздо больше изобретателей. Я ничего не имею против управленцев с их железной логикой, но миру явно не хватает фантазеров, воплощающих свои мечты в реальность.

– Кажется, я тебя понимаю, – улыбнулся в ответ Евгений. А кто такой Игнат, о котором ты говорил?

– В двенадцать лет я со своим отцом ездил на Север и жил там у оленеводов. У меня дома хранится фотография, сделанная папой на Обской губе. Я там с посохом и в серой ненецкой малице. Игнат, у которого мы жили, договорился тогда со своими родными, чтобы мы не замерзли, одеть нас в теплые зимние национальные одежды. Когда мы ехали по снегу, началась метель и, если бы не его забота, нам бы тогда было несдобровать.

– А я своего отца не помню, – улыбка Евгения стала грустной. Он жил в другом городе, и мы с ним редко встречались. Мама рассказывала мне о нем, но из воспоминаний у меня осталась лишь наша поездка в пещеры. Он тогда посадил меня на плечи и сначала спустился с одной горы, а потом поднялся на другую гору, сказав, что в жизни всегда так – то вверх, то вниз. Главное не останавливаться.

– Меня папа тоже любил катать на своих плечах, когда я был маленький. А что сейчас с твоим отцом?

– Мама сказала, что он погиб в аварии. Я об этом узнал только через год, после того, как все произошло.

– Мой отец пропал десять лет назад по дороге на Байкал.

Евгений не моргая, уставился на Эрнеста: