Цикл «Ядовитый Джо»

Цикл «Ядовитый Джо»
Данияр Каримов

Дорогой читатель! В цикл «Ядовитый Джо» вошли рассказы, посвященные космической тематике и поиску места человека во Вселенной. Его общий дух созвучен одноименному рассказу, наверняка известному читателям по популярным площадкам. Цикл не предполагает философские диспуты, но легким настроем будет приятен во время отдыха или дороги. Попробуем взглянуть на себя под другим углом, и с удовольствием?

Паразит

Сердитая собака не боится палки.

В треклятом вое туземной псарни слышались вселенский плач и смертная тоска. Вибрато тысяч глоток забивало любые звуки, напоминая о чуждости всего, что бы не встречалось в дважды подлунном мире. Я сделал музыку громче, чтобы хоть как-то заглушить истеричный хор инопланетного зверья, но едва гитарный рев и барабанный бой смолкали, в сознание врывались чужие визгливые ноты. Чертовы собаки, пусть даже псевдо! В любом обличье воют на луну, будто из одной глины слеплены.

Над единственным городом Трампа висели две полные луны. Пара небесных глаз навыкате, немигающих и желтовато-мутных от пыли, заливали бледным светом безликие кривые улочки, заставляя дома со слепыми стенами отбрасывать причудливые тени. Другого освещения здесь не было. Планета жила ночной жизнью в унисон с ее владетелем – расой причудливых существ, которых хомо, и не спрашивайте почему, считают ценными союзниками.

Лично на меня друзья цивилизации наводили дурноту. Было в обитателях Трампа что-то жуткое, чудовищное, пробуждавшее позорную для прогрессивного хомо ксенофобию. Бр-р-р! Прямоходящие инсектоиды, пафосно именующими себя владетелями (за глаза их называли кузнечиками, а то и саранчой), белесые, покрытые тонкой полупрозрачной кожей с фиолетовыми прожилками, с огромными фасеточными полусферами на четверть лица. Им ведь даже оглядываться не приходилось, только головку слегка поворачивать.

Низкая гравитация Трампа одарила туземцев рудиментарными крыльями, тонкими и голубоватыми на просвет, не способными долго удерживать тела в воздухе. Обманчиво хилые владетели проворно передвигались по горизонтали на нижних конечностях. Верхними, кстати, они управлялись не менее ловко, время от времени напоминая об этом в абордажных боях с каперами – частыми гостями в этих краях.

Каких животных одомашнит такой вид? Можете представить бройлерную помесь многоножки и мастифа? Собаками их окрестили первые контактеры – за треклятый вой лунными ночами и постоянное присутствие рядом с аборигенами. Туземцы ласково именовали братьев меньших иным словом, по смыслу больше подходящим к земной люльке. Почему? О, этим вопросом безуспешно задавался не один ксенолингвист! Мне же было ультрофиолетово. Придерживая одной рукой лязгающие металлом наушники, я трясся в открытом ветру багги, поминая всуе местные власти, запрещающие использовать антигравы и телепорты.

Трамп закрыт для чужих технологий, провести что-то можно только в себе. Хомо, правда, это ничуть не пугало: вид, искушенный киборгонизацией, страшит только безвременье. Поэтому кузнечики, столкнувшись в первые годы контакта с массовым наплывом туристов, алчущих адреналина, теперь придерживались жесткой иммиграционной политики даже в отношении союзников. Одновременно на планете разрешалось находиться не больше трем хомо, и все они – вот так совпадение! – были штатными сотрудниками скудного персонала торгпредства. До ЧП.

Три недели назад владетели вежливо, но непреклонно попросили покинуть Трамп среднего агента торгпредства. Туземцы оказались неплохо осведомлены о реальном и не вполне гражданском статусе второго хомо в представительском корпусе. Не откликнуться на просьбу крылатых друзей при таких обстоятельствах было бы крайне неприлично, и через каких-то полчаса агент, неприятно ошарашенный стремительностью событий, поднимался на борт челнока, готового к запуску на орбиту. «Черт возьми!» – буркнул он через плечо вместо «До свидания!». А ведь счастливчика отзывали домой.

Причина его вполне оправданной экспрессии находилась в это время на противоположном краю планеты в запрещенной для посещений чужаков зоне. Именно там высадился нелегал, назвавшийся ксенологом и не скрывавший принадлежность к виду хомо. Нарушитель, как выяснилось очень скоро, слыл непревзойденным экспертом в истории бессистемной экспансии. В его энциклопедической памяти хранились данные из бездонных архивов тех еще времен, когда хомо распыляли семя везде, куда могли дотянуться. Но, как и экспансия, в мозге эксперта информация архивировалась бессистемно, посему объект питал страсть к сумасбродным гипотезам, за что не раз был предан осмеянию в научных кругах.

В рапортах древних звездоплавателей изыскатель отрыл туманные данные о некой цивилизации, обитавшей на планете, похожей на Трамп. Поисковики упоминали ее в связи с развитыми биотехнологиями, интересными человеческому сообществу. Однако экспедиция, посланная для изучения перспективного мира, даже не рискнула спуститься с орбиты. На планете свирепствовала неизвестная болезнь, приведшая к массовому вымиранию практически всей фауны.

Охотник за секретами мироздания убедил себя, что чумной мир и есть Трамп, только аборигены по какой-то причине начали историю с чистого листа. Биотехнологии им сохранить удалось, но о пандемии ни-ни, что явно неспроста. Не прихоти ведь ради планета закрыта для посещений. Что за рыбку прячут туземцы в мутной водице темного прошлого?

Азарт стоило бы отнести к опаснейшим эволюционным дефектам. Вы можете со мной не согласиться, но… Вне зависимости от того, где он проявляется – с игральными костями или с удочкой в руках, азарт легко овладевает слабым сознанием, а у особо впечатлительных натур способен вызвать идефикс. Горе-ксенолог, судя по всему, страдал им в тяжелой форме и потому, наверное, выбрал для поисков истины ландшафт суровый: горный, холодный и дикий. Так что к месту высадки отчаянного нелегала поисковый отряд владетелей добрался только через несколько часов.

Сам хомо исчез и, скорее всего, был мертв. На запросы не откликался ни один нейроимплантат, а ксенолог перед экспедицией набил ими голову, как мешок. На иной планете списали бы все на несчастный случай, что, увы, во внеземелье не было редкостью. Но туземная саранча славилась формализмом, возведенным в абсолют. Пока тело хомо не найдено, гипотетически допускалась возможность, что чужак где-то топчет поверхность планеты вопреки запретам и букве закона. Непорядок!

– Будет конфуз, – пророчески пропыхтел сигарой глава торгпредства, справив ее антистрессовым бокалом раритетного коньячка.

Ксенолог перед полетом застраховал жизнь и ему вместе с полисом всучили очередную ультрамодную штучку: браслет экстренного т-прыжка с автонастройкой на ближайший стационарный телепорт. Подобные вещи легко продаются под истории о счастливом спасении из-под трамвая – в любых его формах и проявлениях. Я лично слышал байку, как однажды во время официального приема в посольстве на Ригеле-IX материализовался хомо, которого в подвале соседнего здания вот-вот должен был прикончить местный мафиозо. Бедолагу с перепугу пристрелила охрана.

Правда в том, что большинство нажать на кнопку не успевало. Не отличался скоростью реакции и нелегал. Его браслет фонил запрещенной на Трампе технологией где-то в зоне высадки, ожидая, когда его подберет какой-нибудь глазастый следопыт. Владетели, похоже, подозревали, что ксенолог был с сюрпризом и, возможно, именно это послужило поводом для неожиданного звонка от чиновника из местной поисковой службы. После недолгих протокольных расшаркиваний с «глубокоуважаемыми и прогрессивными представителями опытной цивилизации», абонент назначил встречу.

– Крылатики взбесятся, если обнаружат браслет, – флегматично пыхнул сигарой глава торгпредства.

Крылатики! Хомо-матерь! Я давно подозревал, что за годы пребывания на Трампе (а старикан тут едва ли не с основания торгпредства) он давно сбрендил. Или сконьячился. Но свое мнение оставил при себе, как и следовало младшему агенту, попавшему на Трамп скорее вопреки, чем благодаря, всего-то месяц назад. Дернул черт польститься на соцпакет внешторга, втюхивать туристам брелоки из импактита на Луне было куда лучше.

Городское движение было броуновским. Никакое другое описание к нему просто не подходило. С геометрией на Трампе не дружили, поэтому улиц в понимании хомо здесь не было. Их заменяли кривые, небрежно мощеные проезды между хаотично налепленными цилиндрами зданий. По разбитой мостовой растекались широко пестрые ручейки прохожих в тогах разных профессий и сословий, торговые тележки, груженые снедью, биомеханоиды всевозможных форм и расцветок, заменявших владетелям транспорт. Сверхчувствительные контактные линзы позволяли видеть окружающее как днем, но, полагаю, фасеточные глаза обитателей Трампа передавали переливание красок более полно.

Я отсалютовал натужно летящему мимо гигантскому гибриду черепахи с жуком. В полом прозрачном брюшке, едва не задевающем дорожный камень, покачивались кузнечики в серых тогах стойкости. Недалеко от аккуратного купола торгпредства размещалась какая-то военизированная структура. Постные морды аборигенов были обращены в сторону от меня. Всякий пришелец на механической тарантайке был в этом муравейнике лишним.

Ехать приходилось крайне осторожно, чтобы не сбить не к месту задумавшегося пешехода и разминуться с летящим на автопилоте биомеханоидом, но к назначенному времени я успевал. До места встречи оставалось несколько кварталов, когда на дорогу перед багги выскочил туземный пес рыжего окраса. За псиной под колеса бесстрашно несся тощий абориген в темно-зеленой тоге ловкости, отчаянно размахивая цепью, пытаясь то ли сбить зверя с ног, то ли заарканить. На дорогу камикадзе не смотрел. Я ударил по тормозам и вывернул руль. Багги бросило в сторону и перевернуло. Транспорт со скрежетом и искрами протащило несколько метров по мостовой.

Стальные трубы, венчающие кабину, выдержали удар, обеспечив безопасный просвет между моей макушкой и булыжниками. Я цел и невредим висел вниз головой на ремне безопасности, намертво вцепившись в баранку. Наушники слетели, но в ушах громко выстукивало морзянку сердце.

Передо мной возникла отвратительно склизкая и пахнущая сыростью туша с ошейником вокруг подобия шеи.

– Мэолчи, – выдохнула она мне в лицо. Две фасеточные сферы глаз, казалось, источают жалость и, одновременно, нетерпение.

– Что? – вскрикнул я – больше от неожиданности, чем от изумления. Псина будто пыталась что-то сказать, минуя автопереводчик, имплантированный в мочку уха. Молчи? Ведь так?! Немыслимо!

– Мэолчи, – требовательно повторил пес и прижался ко мне. Мое лицо уткнулось в пучок щелкающих члениками лапок. Подавив рвотный позыв, я отвернулся и увидел тощие ноги владетеля, торчащие из-под подола тоги. Потом они сложились и в поле зрения появилась бледная невыразительная физиономия с огромными полусферами глаз. Кузнечик выстрелил очередью раздраженных щелчков, которые переводчик расшифровал, как крайне грубое ругательство, и накинул цепь на собаку.

– Мэолчи, – чуть слышно просипела многоножка и высунула язык. Зверь коснулся уха, кольнув мочку чем-то холодным и твердым.

– Запрос обновления, – неожиданно пискнул имплантат. – Разрешить?

Цепь, тянущаяся к ошейнику, тревожно натянулась. Потом туземец рванул за «поводок» и туша отвалилась от меня, перевернулась на спину и беспомощно засучила лапками. На камень подо мной упал с тихим звоном крохотный кристалл памяти.

– Запрос отменен, – меланхолично доложил имплантат.

– Давай, родимый! – Владетель рывком выволок пса из-под багги и, не давая ему залиться лаем, наградил пинком. Пес взвизгнул. Абориген потащил его в сторону. К моей персоне он был стоически равнодушен.

Я освободился от ремня, плюхнулся на мостовую, положил кристалл в карман и выполз на четвереньках на свободное пространство. К перевернутой машине спускалась спасательная платформа в виде сплющенной стрекозы. Вой, стоявший над городом, подозрительно стих.

Поверив на слово, что со мной все в порядке, спасатели обидно быстро потеряли ко мне интерес. Эвакуация машины с улицы им казалась важнее судьбы пришельца. Предоставленный самому себе, я отряхнулся и, заинтригованный происходящим, приложил кристалл к мочке уха. Имплантат вновь пискнул, сообщая об обнаружении базы обновлений. Пару секунд я колебался, а потом разрешил перенос данных с кристалла. Через несколько мгновений имплантат заверил, что в его арсенале появился новый язык, происхождение которого чип определить затруднялся.

Аккуратно спрятав кристалл во внутренний карман, я отложил решение загадки на потом.

Визави назначил рандеву в VIP-ложе городского колизея – самого, пожалуй, популярного места отдыха владетелей. Он, несомненно, хотел подчеркнуть свой статус, вряд ли предполагая, какое впечатление окажет на самом деле. Развлекались туземцы варварски, стравливая своих же соплеменников, признанных умственно отсталыми или помешанными. Кузнечики с удовольствием наблюдали, как бедолаги на арене рвут друг друга в клочья.

Над площадью перед колизеем стоял стрекот, словно город превратился в ночной луг, облюбованный мириадами цикад. Пространство перед центральным входом кишело публикой, страстно желающей заполнить трибуны. Где-то слышалась перебранка, над толпой то тут, то там взмывал нетерпеливый кузнечик, которого сразу же хватали за ноги, заставляя опуститься. Я искренне возрадовался, что в кармане комбинезона отливало люминесцентной краской особое приглашение. Оно давало право попасть внутрь через боковой вход, минуя давку.

VIP-ложа отделялась от кругового прохода тяжелой плотной занавесью в пол. Море ее спокойствия охраняли два владетеля в красных тогах решимости. В отдалении я заметил еще пару в желтых тогах внимания.

Моего явления ждал тучный абориген, буквально колыхающийся под радужной тогой власти. Он выдавил подобие улыбки, чему, наверняка, обучился специально, чтобы произвести эффект на пришельца. С мимикой у владетелей было туговато.

– Вы пунктуальны, и это прекрасно! – переводчик припудрил его стрекотание понятными человеку эмоциями.

– Благодарю, – радушно ответил я. – Вы сообщили, что располагаете информацией о пропавшем хомо.

– Он найден, – чиновник раздраженно раскрыл крылья. – Хотя, наверное, точнее сказать, найдено то, что от него осталось. Тут все, что удалось… собрать.

Визави указал на пластиковый мешок, лежащий на столике рядом с входом в ложу. Изнутри он был заляпан бурыми пятнами.

– Где его нашли? – спросил я. Собеседник изучающе смотрел на меня пару секунд, видимо пытаясь понять, почему хомо одушевляет ошметки, после чего отвернулся к арене.

– Я бы предпочел вернуться к разговору о вашем… гм-м… сородиче позже, поскольку время уже не играет роли в его судьбе. Располагайтесь и наслаждайтесь зрелищем на арене. Я слышал, что у хомо было что-то подобное. У любой материи есть изнанка. Сделаете ставку?

– Пожалуй, нет, – сказал я.

– Ха-ха, – сказал владетель, натягивая улыбку. – На кого ставить, если в этой игре никогда не бывает фаворитов? Участь любого участника печальна. Не так ли? Вы не любите риск!

– А вы?