Могучий дуб, столб пыли поднимая,
И гнал зверей и мирных пастухов…
Затем поэт, глядеть мне разрешая,
Сказал: «Смотри на пену тех валов,
Где гуще водяные испаренья,
Принявшие вид мутных облаков».
Как бегают у берега в смятенье
Лягушки, увидавшие ужа,
И, роясь в тине, ищут в ней спасенья,
Так легионы призраков, дрожа
От ужаса, вдруг бросились толпами
Бежать, худые члены обнажа,
От призрака. Он тихими стопами
Чрез Стикс, как через сушу, проходил;
Он воздух отвевал перед глазами
Своей рукой: так зноен воздух был,
И тем движеньем словно утомлялся.
Когда на нем я взгляд остановил,
Не знаю почему, я догадался,
Что это ангел Божий шел вперед.
Учителя я тотчас попытался
О том спросить таинственно, но тот
Мне подал знак, чтоб молча я склонился.
И ангел шел чрез пену мутных вод;
Чело его сияло; он стремился
Ко входу в град. Коснулся он ворот
Своим жезлом, и тихо отворился
Пред нами недоступный прежде вход;
И на пороге ставши в это время,
Воскликнул он: «Погибший, жалкий род!
Проклятое, низвергнутое племя!
Вы Небесам противитесь опять!
Иль высшей власти тягостное бремя
Крамолами вы думаете смять?
К чему вели все ваши возмущенья?
Они могли лишь только умножать,
Усиливать в Аду для вас мученья.
Припомните: ваш Цербер – адский зверь
След роковой неравного боренья
На шее носит даже и теперь!..»
И, не сказавши более ни слова,
Покинул он открытую им дверь
И по волнам назад пустился снова.
Казалось, озабочен сильно был
Он думами значения иного
И о судьбе двух странников забыл.
А мы, им успокоены, вступили
В обитель ту, куда он путь открыл,
Где духи тьмы уже нам не грозили.
Желая знать про участь тех теней,
Которых в эту крепость заключили,