Душа мертвеца

На экране появилась длинная полоска титров, и Мила прочла практически машинально «Старший следователь городской прокуратуры Степан Смехов». Полоска исчезла, в кадре снова возникло лицо корреспондента:

– Будем надеяться, что основной заказчик будет найден.

Мила нажала на кнопку пульта, экран погас. Всё это она давно уже знала с тех пор, как три месяца назад вернулась из Москвы в свой родной городок и вновь пришла работать в прокуратуру следователем по особо важным делам. Хотела побыстрее освободиться от шумной суеты столичной жизни, стереть всю память о муже, чтобы каждый уголок пространства кричал ей, что для неё начались другие времена, времена свободной независимой женщины почти бальзаковского возраста, особенно когда тебе почти год назад стукнуло тридцать пять и разочарования в безоблачное семейное счастье уже успели поселиться в твоей душе.

Мила повернула в сторону почтамта – довольно старого здания с такими же обшарпанными стенами, поморщилась, видя как мрачное давно знакомое по детству строение встретило её. То ли дело в Москве на Центральном почтамте. Везде тебя окружают аккуратные стены, идёшь медленно к окошечку почтальона, с тобой мило беседуют, принимая от тебя очередной заказ, и ты уже не замечаешь, что кругом суета, море народа, равнодушного, занятого лишь своими мелочными проблемами, ты видишь только этот лоск нового народившегося капиталистического мира с волчьими законами, и не все ещё успели привыкнуть к этим законам. Москвичи привыкли. Это в далёкой глубинке до сих пор ощущается страх, растерянность перед сильными мира сего, кто уже негласно называет себя капиталистами. Всем хочется богатства, власти, но не все могут пойти на сделку с собственной совестью или с тем, что осталось от совести.

В первый раз рассматривая с близкого расстояния почтамт после прибытия в Каменск, Мила подумала: «Куда делись средства, ведь здание нуждается в капитальном ремонте? А впрочем, это риторический вопрос для России». Ей даже не пришлось открывать дверь, потому что навстречу ей вышло несколько человек, и она успела прошмыгнуть внутрь серенького такого же мрачного, как и остальное здание помещения. Кто-то довольно настойчиво задержал её за рукав пальто, и ей пришлось остановиться.

– Здравствуй, Мила, я так рада тебя видеть? Давно ты в Каменске и надолго ли? Хоть бы зашла ко мне, а то старухе небось скучно сидеть в четырёх стенах. А тут ещё такое творится, по телевизору жуткие сообщения передают, аж противно смотреть.

На неё смотрела маленькая хрупкая женщина в драповом пальто и белом пуховом платке, скрывавшем густые седые волосы, глаза подслеповатые, лицо изъедено глубокими морщинами, в руках кошёлка с продуктами.

– Боже мой, Зоя Всеволодовна, Вы ли это! Я Вас даже поначалу не узнала. Как поживаете?

Мила действительно с трудом узнала мать Нади. Как она постарела за это время с тех пор, как с Надеждой произошла трагедия, сгорбилась даже, а горевший когда-то в глазах огонёк, угас, теперь взгляд её был каким-то пустым, далёким что-ли. Когда-то Зоя Всеволодовна была учительницей в школе, преподавала русский и литературу, знала много стихов, устраивала домашние Пушкинские чтения. На эти чтения собиралось много учеников, приходили и старшеклассники приобщиться к красивой русской поэзии, затем устраивались чаепития с горячими пирожками, бубликами и обязательно вареньем, которое Зоя Всеволодовна готовила своими руками. Как это было давно. Двадцать лет назад. А словно совсем в другой жизни.

– На пенсии я теперь, вот пришла получать, сказали рано. Надюша-то мне каждый месяц деньги высылала, хоть я её и просила не делать этого. Откуда у неё такие деньги? А ты здесь какими судьбами, родители твои и брат в Москве обосновались, когда ты в университет поступила.

– Я месяца три уж как тут живу в Каменске, решила вернуться в родной город. Зоя Всеволодовна, я ведь в разводе, свободная женщина.

– Другие наоборот в Москву за престижем едут, а ты в провинцию.

– Надоел он этот престиж, тесно там как-то дышать нечем, люди злые, вечно куда-то спешат, за чем-то гонятся. В общем, написала заявление, собрала вещи и приехала сюда.

– Ты работаешь?

– Да вот попросила административный отпуск, нужно свои нервы в порядок привести. Вы ведь знаете, следователи так живут. Они должны быть всегда хладнокровными, иначе….

Мила не договорила, в глазах Зои Всеволодовны блеснули слёзы.

– Смотрю я на тебя, а думаю о Наденьке, вы ж подругами были, она тебя очень любила. Неужто такая трагедия могла разом приключиться, мужа недавно схоронила, и вот теперь думаю, за что мне это. До сих пор не могу оправиться.

Мила огляделась вокруг, на них никто не обращал внимания, народ входил, выходил, хлопал дверями, обычная нудная обстановка.

– Зоя Всеволодовна, так Вы считаете, что автокатастрофа случилась не просто так?

– Я в этом уверена. Кто знает, с какими людьми она там в Москве общалась, кому мешала. Она ж у меня красивой была, а возле красивых всегда вьются бандиты всякие, их сейчас много развелось.

– Честно говоря, я тоже в этом уверена, но как следователь могу сказать одно, у меня никаких улик нет, а в прокуратуре это расценили как обычную трагедию, хотели было дело завести, да главный отказал. Мало ли на дорогах ДТП.

Зоя Всеволодовна понизила голос:

– Вот что я тебе скажу, не лезь в это дело, Надьку мою уже не вернёшь, а ты работай спокойно. Говорила я ей, не кидайся в омут головой, а она своё. Разве в наши дни молодёжь старшее поколение слышит? Им бы только больше денег, да роскошной жизни, которая каждый день в рекламах мелькает. Ладно, не буду загружать твою голову, заходи почаще, чай попьём, Пушкина вместе почитаем, это куда лучше. Помнишь старые времена?

– Помню. Обязательно зайду, как только свободное время будет. А варенье у Вас всегда вкусное получается.

Когда они распрощались, Мила с сожалением подумала, что как раз со свободным временем у неё большая проблема, да и Денисову нужно многое объяснить, а за этот день у неё родилось столько новых идей насчёт следствия, вот только надо всё по полочкам разложить, нарисовать схему заказного убийства, расставить по местам заказчика и исполнителя, в центре нарисовать мотив. Всё как в знакомых романах Агаты Кристи, которыми она зачитывалась с утра до ночи ещё со школьной скамьи. Только уж больно запутанная история получается, слишком много неизвестных. В маленькое пластиковое окошко из-под очков на неё посмотрела почтальонша. В такой мороз Мила была без шапки, и это сразу бросалось в глаза.

– Что у Вас?

– Бандероль нужно отправить в Москву.

– Давайте, – равнодушно произнесла почтальонша.

Мила протянула небольшой свёрток, который тут же попал на весы.

– Сорок восемь рублей, пятьдесят копеек.

Она пошарила в кошельке, который как всегда наполовину пустовал, протянула мелочь. В свёртке была завёрнута репродукция Леонардо да Винчи «Мадонна с младенцем», её любил брат Димка и просил выслать при первой возможности. Димка учился на втором курсе физмата, мечтал стать программистом и уже подрабатывал в какой-то крупной фирме, занимающейся программным обеспечением, подавал большие надежды. «Я никогда не советовала бы ему стать следователем», – решила Мила. Послышался запах сургуча, её свёрток через пять минут уже лежал в груде остальных свёртков и посылок. Она снова вышла на свежий воздух, надела капюшон, после Рождественских торжеств морозы ударили, как никогда, а ей нравилось смотреть на побелённые инеем ветки деревьев особенно на фоне густо синего неба.

Вообще Каменск отличался своей особенностью. Маленький городок почти в самом центре России, ухоженный, летом утопающий в зелени деревьев, зимой в сугробах, весной в сумятице и грязи, а осенью в кучах пожелтевшей пожухлой сухой листвы. Вот Комсомольская площадь с памятником Ленину. Сколько раз сюда приходили молодые пары и приносили свежие цветы. Но это тоже было, кажется, совсем в другой жизни, в другом времени. Несколько выросших, как грибы магазинчиков с яркими витринами и надписями типа «Пельменная братьев Глухарёвых», «Рюмочная», «Обувная лавка» и т. д. Улочки узкие, мощёные кое-где, поток народа небольшой в сравнении со столицей. Всё зависит от погоды, если ветер, людей мало, кое-где пробегают бездомные собаки, по углам сидят попрошайки с протянутыми руками, грязные, оборванные, пропитые, дышащие перегарным смрадом. На проезжей части дороги абсолютно новенький «мерседес» серого цвета, совсем не вяжущийся с окружающей обстановкой, потому что в Каменске мало иномарок, а уж тем более таких и подавно нет. В Москве – другое дело, там даже внимания никто не обратит, привычная картина. Высокий представительный мужчина в чёрном пальто и запахнутым воротником прямо посреди дороги выяснял отношения с какой-то темноволосой женщиной, одетой тоже не для провинциалки.

Природная наблюдательность заставила её остановиться. Мила пригляделась. В мужчине мелькнуло нечто знакомое, не Димка ли это Степанов, да и что он здесь может делать, когда он живёт в Москве и, скорее всего, давно женат и счастлив. Мила сразу же отогнала от себя эту мысль и внимательно посмотрела на женщину в длинном кожаном пальто. Но её лица с далёкого расстояния она не смогла рассмотреть. Мужчина жестикулировал, она не двигаясь смотрела на него, всё походило на типичную семейную ссору, однако не посреди же тротуара.

Пошёл мелкий снежок, становилось теплее, Мила сняла капюшон и зашагала дальше вдоль улицы Кирова. В конце концов, какое ей дело до того, что происходит в чужих семьях, а может, это была вовсе не семья, а парочка проштрафившихся любовников, один из которых мечтает связать другого прочными узами брака, а другой с таким же успехом освободиться от этих уз. Мила встряхнула головой, ей не хотелось вспоминать Сергея бывшего мужа, не хотелось думать о семейных ссорах, которые были давно уже позади, и кто знает, повторятся ли они когда-нибудь. Не дай бог. Хочется пожить спокойно для себя.

«Теперь только для себя». Мила дала себе такой зарок сразу по выходе из ЗАГСа, когда государство развело их с Сергеем в разные стороны, да и что до этого государству. Жили люди, разошлись, не сложилось у них, кому какое дело.

Мила с сожалением представила себе лицо мужа. Наверное, сейчас у него есть кто-нибудь. Скорее всего, она тихая уютная женщина, ничего не требующая взамен, привыкшая довольствоваться малым, лишь бы только рядом был кто-то. Несомненно, она блондинка, у неё лицо Барби с несколько глуповатым выражением, какой по мнению всех мужчин должна быть идеальная женщина, во всяком случае, она никогда не должна показывать, что у неё есть ум и прикидываться, что во всём согласна со своей второй половиной.

С сожалением Мила поняла, что сердце её всё ещё сжимается от ревности, значит, она не вырвала из своей груди память о Сергее, обо всём, что было и могло быть у них. А могло ли? В порыве она открыла свою сумочку, где среди привычной косметики было небрежно брошено маленькое карманное зеркальце. Взглянула на своё некрасивое лицо с большим ртом, который она всегда старалась уменьшить, используя светлые тона губных помад, непропорциональный нос делал её лицо ещё более некрасивым, только густые обесцвеченные волосы сглаживали общее впечатление. Нет, несомненно, она не выдерживает никакой конкуренции со своей воображаемой соперницей. Да и нужно ли думать об этом, когда всё уже кончено, и нет пути назад?

Села в автобус, проехала четыре остановки от Комсомольской площади до Дубровки, пересекла небольшой тротуар и оказалась внутри церкви, которая располагалась прямо среди Каменска. Церковь построили лет пять назад на месте бывшей разрушенной во времена Салинских репрессий по эскизам художника Васильева, и она уже приобрела респектабельный вид. Народ шёл сюда хорошо особенно после праздников и в Рождество, когда устраивалось всенощное бдение, горело множество свечей возле тёмных от копоти икон святых.

В Москве Мила не часто посещала храмы, раньше её привлекало лишь художественное оформление, пение хора на клиросе, теперь нечто совсем другое, она не могла объяснить себе что конкретно, потому что это невозможно выразить простыми человеческими словами, ведь язык чувств намного богаче нежели слова. Креститься рука не поднялась, потому что была не крещёной, купила две свечи, сдачи не взяла.

– Оставьте на реконструкцию храма, – бросила Мила продававшей свечи бабке.

Та перекрестилась, пробормотала:

– Дай бог тебе здоровья.

Мила нагнулась к ней и прошептала, чтобы не помешать службе:

– Где тут у вас за упокой свечи ставят?

Бабка указала на самый дальний угол, где стоял деревянный крест с распятым Христом. Возле креста располагался аналой, на плоской позолоченной поверхности размещались красиво оформленные углубления для свечей.

– А вон там в углу.

Мила тихо почти на цыпочках пробралась к кресту, стараясь обойти присутствовавших прихожан, подошла к аналою, поставила свечу. Вторую свечу она поставила к иконе какого-то святого, просто она больше всех понравилась ей.

Вышла из церкви, задумалась. Снег по-прежнему падал мелкими хлопьями. Значит, совсем будет тепло, ей всегда нравилось смотреть прямо на слепящее Солнце…

ГЛАВА 2

С трудом Мила узнала свою бывшую школу, здесь всё как-то изменилось, стены покрашены тусклой светло-зелёной краской, а раньше они были голубыми, из боковых фонтанчиков всегда лилась вода, и когда ты испытывал жажду, ты мог напиться среди десятиминутной переменки. Всё ещё в ушах стоял детский смех, топанье ног, как наяву Мила «увидела» игру «в резинки», «услышала» замечания учителей, строгие взгляды. Испытала вторичный страх, когда тебя вдруг вызывали к директору за какую-нибудь оплошность. Ей хотелось вернуть всё, прожить заново, совсем не так, не сделав столько ошибок, избежать стольких глупостей. Вечером школа смотрелась иначе, деревянные полы были выкрашены коричневым цветом, коридоры тёмные, потому что встреча выпускников проходила на третьем этаже в актовом зале, где был накрыт стол, вернее несколько столов, соединённых вместе буквой «Т». За первым сидели преподаватели, пожилых было мало, всё в основном молодёжь, только историк Фёдор Тимофеевич Зиганов пришёл, математичка Светлана Леонидовна Малышева, физрук Александр Борисович Щукин и классная Людмила Алексеевна Прохорова, уже сильно располневшая со времени их последней встречи в 1985 году на выпускном балу. Молодёжь больше шутила, опытный преподавательский состав отделывался от этих шуток, вспоминал былое. Светлана Леонидовна рассказывала среди всеобщего гула в зале о своём первом уроке, когда она, совсем юная выпускница педагогического института, тряслась перед многочисленной аудиторией подростков и строгих внимательных взглядов, подмечающих малейшую ошибку, руководителей практики. На столах стояла выпивка, в основном шампанское, водка, без которой в России не обходится ни одно торжество, закуска, салаты.