На разрыв

Варвара хмурится.

– Люди?

– Она титулованная, талантливая и работящая. Перспективная. Тут даже характер не испугает. К ней очередь из партнёров выстроилась раньше, чем мы поняли, что вообще происходит.

Титулованная, талантливая и работящая, звучит очень даже неплохо. Да и «с характером» – тоже, потому то без характера в спорте всё равно ничего не добьёшься. А если не стараться по максимуму, вспоминает она недавние слова Оскара, то какой тогда смысл?

– Ну, – осторожно говорит Варвара, – раз она никому не отвечает, то, может, ещё не всё потеряно?

Рома во фляжке остаётся на последний глоток, и этот глоток она оставляет Янке без колебаний.

– Может, и так. Перебесится, и ответит кому-нибудь. Не удивлюсь, если через два года выйдет за Канаду или Британию.

Варваре интересно, почему именно через два года, или почему именно за Канаду или Британию (неужели там своих девочек нет?), но разговор не об этом, так что она и не спрашивает.

Спрашивает другое:

– А что, кроме неё, нет вариантов?

Янка допивает ром и закрывает глаза. Лицо у неё осунувшееся, усталое.

– Что есть, что нету… Ты Егора видела вообще? Не хочу, говорит, разбивать чью-то пару. Я его спрашиваю, одиночницу, что ли, возьмёшь? Чтобы еле ехала и ничего не умела?

Почему одиночницы еле едут и ничего не умеют, если в телевизионных шоу даже певицы и актрисы вытворяют такое, что самой Варваре не снилось, опять не понятно, но если Янка так говорит, значит, так оно и есть. Спорить о том, в чём подруга разбирается лучше, нет никакого смысла. Здесь вообще нет никакого смысла о чём-либо спорить.

Можно только придвинуться поближе и осторожно обнять.

– Десять лет, – повторяет Янка, опуская голову. – Десять лет.

Боль и отчаяние можно потрогать руками.

– Слушай, – говорит Варвара, чтобы что-то сказать, – ну так десять лет мы и в школе учились. Это же не значит, что нам там теперь до конца жизни сидеть. Я бы сейчас даже вернуться в свои школьные времена не хотела. Может, пройдёт ещё десять лет, и вы счастливы будете тому, что так получилось? В конце концов, хорошо, что она через десять лет ушла, а не через пятнадцать.

Никто ни от чего не застрахован. Уходят и через пятнадцать, и через двадцать, и через сорок, но это же не значит, что нужно опускать руки?

Янка тихо всхлипывает.

– Ну, а мне-то что делать?

Старшая сестра, она привыкла контролировать и помогать, привыкла принимать решения или хотя бы участвовать в их принятии.

Варвара пожимает плечами.

– Отпустить? Пусть сам решает, большой уже мальчик.

Звучит, наверное, грубо, но Янка не обижается. Только снова всхлипывает:

– Так страшно.

– Ничего страшного, – уверенно отвечает Варвара. – Ты же рядом. Ты же всегда будешь рядом.

Просто это его жизнь, и выбор должен сделать он сам. Мы можем только – сперва, – посоветовать, а потом принять то решение, которое сделают близкие (даже если оно нам не нравится), и всегда держаться поблизости, чтобы помочь, поддержать, утешить, протянуть фляжку с ромом, если понадобится.

– Я всегда буду рядом, – медленно, по словам повторяет Янка её же слова, и Варвара не знает, кому оно адресовано: ей или Егору.

5. Рая

Пожалуй, самое отвратительное в фастфуде – это очереди, которые приходится выстоять, чтобы его получить.

В ресторанном дворике торгового центра работают несколько кафешек самого разного плана: от традиционной русской кухни до суши, не обойтись ни без пиццы, ни без бургерной, есть даже отдельный ресторанчик здорового питания, но очередь Рая стоит не к нему. Точнее, уже отстояла.

Она сидит на деревянной лавочке, широкой и неудобной, держа в руках тёплый бумажный пакет с картошкой фри, ароматным бургером (его наименование в меню невозможно с первого раза ни произнести, ни тем более запомнить) и обжаренными в панировке кусочками курицы. Проблема выбора решилась удивительно просто: Рая просто пристроилась в конец самой длинной очереди, про себя посмеиваясь желанию людей ждать по сорок минут вместо того, чтобы подойти к полупустой линии раздачи любого другого заведения и получить там что-то другое, но всеобщее помешательство сыграло ей на руку – по крайней мере, не пришлось мучительно решать, что конкретно попробовать

И заказ она повторила в точности тот, что делала девушка до неё. Разве что вместо кофе выбрала колу.

А вот взять еду на поднос, чтобы сесть за столик неподалёку и съесть прямо там – не смогла, попросила «с собой». Ну что ж, с собой так с собой, только теперь непонятно, где оно, то самое место, где можно развернуть пакет и насладиться запретным.

В общем, да, она сидит на деревянной лавочке, широкой и неудобной, и, видимо, ждёт, пока купленная еда остынет и станет невкусной (хотя, кто знает, может быть, она и горячая ей не понравится), а заодно – смотрит вперёд, туда, где в десятке метров, за многолюдным коридором с блестящими витринами раскрывается слепящее, сверкающее пространство. Каток.

Круглый год сюда можно прийти со своими коньками или взять коньки напрокат, и кататься, кататься, кататься, пока не надоест.

Рае не слишком хорошо видно, но, кажется, там хватает народу. На массовых катках, в общем-то, почти всегда хватает народу: резвящаяся детвора и взрослые, уставшие от своей взрослой жизни, влюблённые парочки и решившие повеселиться подружки… Иногда на таких катках тренируются даже профессиональные фигуристы – те, кому в их собственных школах не выделяют достаточно ледового времени. Или те, кому времени всегда недостаточно, те, кто готов использовать любые возможности, будь то оплаченный каток своего спортивного клуба, или площадка в торговом центре, или замёрзшее озеро возле дома, или какая-нибудь лужа, неважно.

Рая смотрит вперёд, на этот отделённый от неё десятками метров каток, пока глаза не начинают слезиться, а когда наконец-то встаёт, почти врезается в смутно знакомого человека.

– Привет, – говорит человек, забрасывая внушительную спортивную сумку на лавочку, и по традиции обнимая её, чтобы поцеловать в щёку.

Они все так здороваются. Фигуристы, тренеры, родственники. Даже если ненавидят друг друга. Ритуал не имеет ничего общего с реальными чувствами: просто подойти, просто обними, просто поцелуй в щёку или хотя бы сделай вид, что целуешь.

Просто скажи:

– Привет.

Егора Архипова она, конечно, не ненавидит. Разве что за то, что не смог посадить свою Злату на цепь или, на худой конец, не завёл с ней отношения – чтобы она не смогла завести отношений с её братом.

Какая встреча.

Рая говорит это вслух.

Несколько секунд они просто смотрят друг на друга, не зная, что сказать, а потом Егор неловко пожимает плечами. У него получается выдавить маленькую улыбку, но Рая не уверена, что сможет улыбнуться в ответ.

В конце концов, она всё-таки улыбается. Между ними есть что-то общее, и это «что-то» практически ощущается кожей. Оба брошенные, оба одинокие, оба уставшие и потерянные. Рае не нужно смотреть в зеркало, чтобы узнать, как она сейчас выглядит: достаточно посмотреть на Егора, потому что мешки у них под глазами абсолютно одинаковые, впрочем, как и запавшие щёки, как и сухая, сжатая линия губ.

Иногда так бывает: приснится кто-то и ты наутро ощущаешь особую общность, даже если вы с этим человеком близкими никогда не были. Но он же побывал в твоих снах, а значит, уже совсем не чужой, и ты весь день не можешь отделаться не только от мыслей о нём, но и от тёплого, родственного ощущения, появляющегося внутри каждый раз, как в голове всплывает его имя.

Рая смотрит на Егора – и у неё такое чувство, будто он ей приснился.

Но он стоит рядом, живой и настоящий, можно потрогать, если захочется, и смотрит на неё так, будто собирается что-то сказать. И, собственно, говорит: