На разрыв

– Твой брат, – говорит он сквозь смех, который всё же самую малость кажется нервным, – полный придурок и просрал всё на свете. Когда он приползёт проситься обратно, а он приползёт, пожалуйста, не сдавайся с первого раза. И со второго.

Лучше всего вообще не сдавайся, говорят его глаза. Тёплые, карие, отчаянные и безнадёжные.

– Мне говорили, что из меня выйдет отличная одиночница.

– А ты встала с братом, – его голос звучит мягко, но всё равно с неуловимым оттенком не осуждения, но «сглупила ты, Рая, а брат твой того однозначно не стоил».

Сейчас она, конечно, и сама понимает: не стоил, но ничего уже не изменишь.

Или, сказать по правде, она бы и не стала менять.

Осознание настолько внезапное, что она просто не может не сказать о нём вслух:

– Я не жалею, – говорит она, и сама поражается тому, как уверенно это звучит.

Егор кивает, мгновенно становясь серьёзным.

– Если честно, я тоже.

Градус серьёзности снижает их неуклюжесть: запутавшись в собственных ногах, они теряют равновесие, и Рае за считанные доли секунды приходится принимать чертовски сложное решение, а именно, что спасать – себя или драгоценный стакан с шоколадом?

Пожалуй, принимать пищу на катке, как и в кровати, плохая идея.

Она думает об этом, когда понимает, что с равновесием всё снова в порядке и никаких решений принимать не нужно, все и без того спасены. Выровнявшись сам, Егор ловит её так, как будто занимался подстраховкой всю жизнь и чуточку больше.

– Ох, – только и может сказать Рая, а потом они начинают смеяться. Звонко, заливисто, вместе.

Как маленькие, они не думают ни о чём, просто стоят друг напротив друга и заливаются хохотом. От стакана в левой руке Раи веет теплом, но ещё больше тепла исходит от ладони Егора, сжимающей её правую руку.

Он держит её за руку совсем не так, как Олег.

Олег всегда накрывал своей ладонью, держал сверху, и тогда это казалось проявлением заботы и силы, а теперь кажется эгоизмом и подавлением. Егор держит её руку ненавязчиво, снизу, поддерживая и помогая, а вовсе не пытаясь показать, кто здесь главный. И – не отпускает, не отпускает, не отпускает.

– Слушай, – говорит он с улыбкой, когда они наконец успокаиваются, – я ведь серьёзно. Даже не смей думать, что ты плохая фигуристка или плохая партнёрша. Это тебе я говорю, а я несколько лет был твоим прямым конкурентом.

В эти секунды он выглядит совсем другим человеком, не тем, кто садился рядом с ней на лавку меньше часа назад. Как будто, убеждая Раю в её исключительности, он в чём-то убеждается сам, как будто в нём что-то меняется, расцветает, тянется к солнцу.

Рая качает головой, протягивая ему горячий шоколад.

– Спасибо, – с трудом говорит она, – но до совершенства мне всё-таки далеко.

Он делает щедрый глоток (выступающий кадык поднимается и опускается), а потом облизывает губы, и от его ладони становится ещё горячее.

– Совершенство – приманка, придуманная исключительно для того, чтобы мы куда-то стремились.

– Скажи ещё, его не существует.

– Скажу, что оно недостижимо, и это разные вещи.

Мимо них проезжает щебечущая стайка детей – явно из тех, кто недавно начал заниматься фигурным катанием, мельтешат разноцветными толстовками подростки, медленно проезжают задумчивые девчонки и парни в наушниках.

Рая чувствует всё, что происходит вокруг, но вместе с тем ощущает себя в безопасности.

Именно поэтому она наконец-то решается.

– Когда я сказала тебе, что у меня нет коньков, я не имела в виду, что у меня нет их с собой.

Егор опускает голову, наклоняясь к ней и вопросительно приподнимая левую бровь.

– Хочешь сказать…

Он может предположить что угодно – от продажи коньков до полного уничтожения их с помощью пилы, молотка, ножниц (бесполезно, наверное), да хоть мясорубки, и где-то между этими вариантами, возможно, притаится и правда, но Рая не хочет ждать, пока Егор угадает.

Шумно выдохнув, она говорит:

– Сегодня днём я выбросила их в мусорный бак во дворе.

Егор смотрит на неё, по-птичьи склонив голову на бок.

– Когда приезжает мусоровоз?

Рая замирает, выбитая из колеи странным вопросом. Но ответ она знает.

– Примерно в пять утра, каждый день.

Ещё бы она не знала, если окна комнаты, которую выделил ей Валерка, выходят прямо на мусорные баки. Тот ещё вид, но и его можно было бы пережить, ведь она, в конце концов, не сказочная принцесса, у которой из всех дел – только сидеть у окна и любоваться пейзажем (читай: выглядывать принца), а вот с шумом, скрежетом и рёвом моторов примириться гораздо сложнее.

Валерка обещает, что рано или поздно она привыкнет, но пока что Рая просыпается каждый раз, когда под окнами начинают опорожнять баки.

– Отлично! – Егор разворачивается и тянет её за собой, к выходу со льда.

– Отлично?

– Конечно, отлично. До пяти утра полным-полно времени, а значит, мы успеем спасти твои коньки. Если, конечно, до нас их не успеет спасти кто-то другой.

Устоять перед его напором невозможно. Сопротивляться его напору не хочется. Чего Рае по-настоящему хочется – так это поверить Егору, когда он, уже на выходе из торгового центра, поворачивается к ней и говорит:

– Коньки не виноваты в том, что произошло. И ты тоже не виновата.

Тусклое весеннее солнце мягко прикасается к его волосам, и Рая отводит глаза.

6. Варвара

Говорят, взрослому человеку достаточно трёх минут, чтобы понять, что он влюбился. Варваре хватает трёх мероприятий, на которые зовёт её Оскар.

Первое из них – совершенно безумный перфоманс с театральными актёрами, джазовыми музыкантами и публикой, одна часть которая одета так, будто они пришли на вручение Золотого Глобуса, а другая – в спортзал или выбросить мусор.

Между книжных стеллажей, шумных компаний и искрящихся бокалов шампанского Оскар встречает её с шальными сияющими глазами.