Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим

Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим
Дарина Григорова

Новая книга Дарины Григоровой посвящена феномену «русского Феникса»: падению и возрождению российской государственности в промежутке между 1991-м и 2014 годом (с глубокой исторической ретроспективой), политическим, социальным и национальным процессам, протекающим на постсоветском пространстве России, Украины, Беларуси и, в меньшей степени, Казахстана. Вопросы, поднятые в книге, архиважные. Что из себя представляет самая большая страна мира: империя это или национальное государство? А может быть это феномен, рожденный наложением имперскости и русской державности? И вообще – оправдано ли противопоставление применительно к России понятий имперского и национального, российского и русского? С чем связаны взлеты и падения русской системы? Что является ее фундаментом? Чем определена двойственность украинской идентичности? Опираясь на богатый теоретический и эмпирический материал, автор дает свои ответы на эти и многие другие вопросы; ответы, вскрывающие проблемы современного развития евразийского континента. Но самое главное, Д. Григорова как истинный ученый не стремится прикрывать исторические факты фиговым листом политкорректности и называет вещи своими именами. Честная история от честного историка – на страницах этой книги.

Дарина Григорова

Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим

Предисловие

Чему, чему свидетели мы были!
Игралища таинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людей то Славы, то Свободы,
То Гордости багрила алтари.

    А.С. Пушкин. Была пора. (1836)

25 ноября 2015 г. в Софии состоялась презентация важной и во многих смыслах удивительной и для Болгарии, и для России книги – «Империя-Феникс: между советским прошлым и евразийским будущим»[1 - Григорова Д. Империя-Феникс: между съветским минало и евразийского бъдеще. – София: Военно издателство, 2015. – 191 с. (В России данная работа выходит с названием Русский Феникс.)]. Автор этой фундаментальной научной работы – доцент исторического факультета Софийского университета им. Климента Охридского, специалист по русской истории Дарина Григорова.

Чем же удивительна эта книга? Во-первых, официальная София и обслуживающие ее «научные» круги уже давно продали истину и историческую правду за тридцать сребреников европейских грантов и активно включились в набирающий обороты процесс по фальсификации как собственной, так и мировой истории. Выдавливание из науки, научной публицистики, медийной сферы специалистов, стремящихся к объективному анализу прошлого и настоящего, стало нормой для современной Болгарии.

Очередным актом зачистки экспертного поля стало закрытие в декабре 2015 г. программы «Деконструкция» на Болгарском национальном радио. Это была одна из немногих передач, ведущий которой П. Волгин и его гости, среди которых была и Д. Григорова, не боялись открыто критиковать власть и представлять альтернативную ЕСовской позиции точку зрения на многие проблемы мировой политики. Фактически, во всех ведущих вузах и СМИ действует запрет на профессию для тех, кто подвергает сомнению (даже самому мягкому) позицию ЕС и НАТО по самому широкому кругу современных проблем. Поэтому для болгарского автора анализ «двух ликов постсоветского орла – имперского и национального», «честной истории», которая рассматривается сквозь призму взаимоотношений власти и различных общественных групп относительно оценки давних и недавних исторических событий, а тем более «украинского Януса между Галицией и Малороссией» требует не только научной, но и гражданской смелости.

Весьма показательным является и следующий факт. 25 ноября 2015 г. в Софии в Центральном здании Болгарской академии наук состоялась еще одна презентация. Книгу премьер-министра Турции, лидера правящей Партии справедливости и развития А. Давутоглу «Стратегическая глубина» с большой помпой представлял президент БАН С. Воденичаров.

Это мероприятие проходило на следующий день после неоправданного и жестокого акта агрессии Турции против России, когда в небе над Сирией был сбит бомбардировщик Су-24, а один из российских летчиков был расстрелян в момент катапультирования. Резкое осуждение со стороны России этого, по словам Президента РФ В.В. Путина, «удара в спину» словно подзадорило организаторов мероприятия. Из випов на нем присутствовали последний болгарский царь Симеон II (годы правления 1943–1946) и министр образовании и науки Болгарии Т. Танев. Профессиональный политолог как мог восхищался данным опусом, по сути отрицающим болгарскую государственность. И если для представителя Саксен-Кобург-Готской династии, который в принципе не ассоциирует себя с Болгарией, исторические фальсификации – политическая повседневность, то для руководителя всей научно-образовательной сферы в стране это недопустимо и непростительно. Впрочем, какой руководитель, такой и в современной Болгарии научный официоз. В таких условиях работа Д. Григоровой приобретает особую ценность и несет особую миссию.

Во-вторых, значение книги определено тем, что многие вопросы, поднятые в монографии, для целого ряда российских исследователей являются либо табуированными (например, понятия имперскости, соотношение русскости и российскости), либо утрированно политизированными – в этом ряду пальма первенства принадлежит украинскому кризису, изучению «лоскутности» современной Украины. Вопросы, поднятые в книге, как бы сказал Ульянов-Ленин, архиважные. Что из себя представляет самая большая страна мира: империя это или национальное государство? А может быть это феномен, рожденный наложением имперскости и русской державности? И вообще – оправдано ли противопоставление применительно к России понятий имперского и национального, российского и русского? С чем связаны взлеты и падения русской системы? Что является ее фундаментом? Чем определена двойственность украинской идентичности?

Опираясь на богатый теоретический и эмпирический материал, автор дает свои ответы на эти и многие другие вопросы; ответы, вскрывающие многие проблемы современного развития евразийского континента. Но самое главное, в отличие от ряда отечественных авторов, Д. Григорова как истинный ученый не стремится прикрывать исторические факты фиговым листом политкорректности и называет вещи своими именами. Отталкиваясь от русской истории и анализа российско-украинских отношений, она размышляет о фундаментальных основаниях и путях развития мироздания – о национальном сознании, о причинах дуализма идентификации, о политической и геополитической идентичности. Таким образом, книга имеет непреходящее значение и будет актуальна для следующих поколений пытливых исследователей.

И наконец, еще один аргумент, определивший особое внимание к данной работе, заключается в том, что взгляд на историю нашей страны и постсоветского пространства дан со стороны. Автора книги нельзя обвинить в ангажированности, в проплаченности позиции. Д. Григорова никаких грантов от российской стороны на проведение исследования не получала. Книга родилась исключительно как продукт интеллектуального поиска автора и высокой научной ответственности. Поскольку монография представляет несомненный научный и публицистический интерес, очень важно, что теперь она издана на русском языке.

Приглашая читателей в увлекательное интеллектуальное путешествие, отмечу, что особое значение данная книга имеет еще и потому, что это взгляд со стороны – о России, о постсоветском пространстве, о евразийской интеграции, о наших проблемах и бедах пишет болгарский исследователь. Однако это не просто кабинетный ученый, но человек, хорошо знающий как нарративные источники, так историю и структуры повседневности изучаемого предмета, прекрасно владеющий русским языком и тонко чувствующий русскую культуру. Ее встречи и контакты с представителями разных народов – башкирами, белорусами, казахстанцами, русскими, татарами, украинцами – позволили пропустить через себя многие наши проблемы, устремления и надежды. В этой связи вспоминаются слова Г.В. Плеханова: «Между наукой и жизнью существует теснейшая, неразрывная, ни для одной из них нимало не унизительная связь; чем более наука служит жизни, тем более жизнь обогащает науку».

Соединение фундаментальных знаний, культурного опыта и исследовательского азарта позволили автору посмотреть на многие исторические факты под новым углом зрения; «вскрыть» ментальные коды; увидеть сегодняшние и завтрашние проблемы евразийского континента сквозь призму длящегося прошлого.

Великий русский поэт, дипломат, ученый Ф.И. Тютчев в 1866 г. написал строки, ставшие своеобразной визитной карточкой нашей страны:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

На самом деле все не так однозначно. Россию нельзя понять на западный буржуазный лад. У нее, как сказал другой великий русский – А.С. Пушкин, «своя формула истории», которую нужно не только знать, но проникнуться ее духом, прочувствовать. Именно этим – пониманием, проникновением и прочувствованием – отличается работа Д. Григоровой. И это настоящая победа автора, победа Ученого.

И еще один не маловажный момент. Книга «Империя-Феникс» глубоко оптимистична, поэтому российское издание называется «Русский Феникс», что в условиях геополитической тектоники имеет особый метафизический смысл. Автор вскрывает многие проблемы современности, указывает на многочисленные ошибки давнего и недавнего прошлого, выявляет причинно-следственные связи рванного цикла русской истории, но при всем этом она видит и предвосхищает грядущее возрождение России – ее евразийское будущее. Поживем – увидим, но в любом случае хочется пожелать Д. Григоровой новых свершений и провидческих работ.

Елена Пономарева

доктор политических наук,

профессор МГИМО

Введение

Обе стороны постсоветского орла: имперское и национальное

Какова постсоветская Россия? Империя или национальное государство, или особый евразийский дуализм: имперско-русский? Следует ли противопоставлять «имперское» и «национальное» на русской почве или они могут сочетаться и дополняться, как и «российское» с «русским»?

Этот вопрос остается спорным на протяжении последней четверти века существования новой России и был одной из причин, побудивших меня исследовать постсоветский период России с точки зрения взаимоотношений власть – национальная идентичность. В России, независимо от исторического периода, именно власть несет ответственность за все, что происходит в государстве, и эта гипертрофия является естественной для обширных российских пространств.

Другим признаком русской власти является сакрализация государства и в некоторой степени ее персонализация с царем, императором, генеральным секретарем или президентом России. Личностный фактор и иррациональное отношение к государству (между двумя крайностями – обожествлением и демонизацией) являются частью российской идентичности и ее способности мобилизироваться в суровых исторических испытаниях.

Погрузившись в евразийскую тему историософского наследия ранних евразийцев в постбольшевистской эмиграции[2 - Григорова, Дарина. Евразийството в Русия. София, 2008.], я нашла свое объяснение архетипа «русская национальная идентичность», а именно – «нация-феникс», т. е. русский национально-образовательный процесс всегда будет открытым, незавершенным, приобщающим через русскую культуру, которая является европейской, и сохраняющим этническую суверенность каждого народа в рамках России. «Феникс» – поскольку она способна возрождаться после исторических катаклизмов (1812,1917,1941–1945,1991…), не переходя на колею европейского национализма, поскольку подобно тому, как российская колея советского времени шире европейских (вопрос национальной безопасности), так и на российской территории этнонациональный (завершенный) тип идентичности несовместим с русскими пространствами – он возможен только на ограниченных территориях и приводит к распаду.

Неслучайно Збигнев Бжезинский поддерживает тезис о противопоставлении «имперского» и «национального» в российском контексте – о постсоветской России как бывшей империи, которая должна превратиться в национальное государство. Бжезинский доходит до того, что определяет русскую аристократию имперского периода как балтийскую, немецкую, польскую и грузинскую элиту («вон это элита!»), которая «не становится никогда аутентично русской, несмотря на русскую религиозность [имеет в виду православие] и самоопределение». Отсутствие российской элиты, по его мнению, продолжается и в СССР, при большевиках «иностранцы у власти», было несколько русских, а после Ленина пришел грузин[3 - Russia is going to a very difficult process of recovering it’s own national identity. Russia for a long time has an Empire but elite was mostly from the baltic states and the Germany… from Poland, Georgia – that was elite! not authentically Russian even though Russia’s religiously and in terms of identity.Zbigniew Brzezinski on Russia and Ukraine, Center for Strategic and International Studies, CSIS, December 19, 2014. http://csis.org/ multimedia/zbigniew-brzezinski-russia-and-ukraine.].

Если бы Сталин был просто грузином, то бывший президент Грузии Михаил Саакашвили не снес бы его памятника в центре Гори после цветной революции роз, потому что именно сталинская политика является антиленинской и пророссийской (в национальном, а не в этническом смысле), направленная на возрождение русской идеи со второй половины 30-х годов до окончания войны[4 - Вдовин, А.И., Зорин В.Ю., Никонов, A.B. Русский народ в национальной политике XX век. М., 1998. С. 211–278.]. Интерпретация Бжезинского – это выступление в стиле этноцентрического национализма, которое спекулятивно можно было бы применить ко многим странам с маргинальными националистами, в том числе и в США (можно подумать, что кто-то оспаривает американо-польский дуализм самого Бжезинского), но здесь интересна сама тенденция, которая внушается, а не ее академическая точность.

Постсоветской России, действительно, предстояло решение кризиса национальной идентичности и выход из дебата «спасение империи или строительство национального государства»[5 - A policy of ‘empire saving’ versus one of ‘nation-building’: Dunlop, John B. Rise of Russia and the Fall of the Soviet Empire. Princeton University Press, 1995, p. 287; Russia’s future as a liberal democratic country precludes her transformation into a Russian national state: Anatoly M. Khazanov. Ethnic Nationalism in the Russian Federation. Daedalus, Vol. 126, 3 (Summer, 1997), p. 139.] начала 90-х после исчезновения «советской» в 1991 г. В действительности, я не уверена в том, что советская «исчезает» – не с точки зрения живой психологии т. н. «совков»[6 - «Куда делся «совок», когда исчез СССР? Да никуда не делся. Если не бросаться словами, а подумать, что мы вкладываем в понятие «совок». Одни люди совковостью называют узость любого мировоззрения – тупое мещанское, крестьянское, мракобесное, охот-норядское, любое консервативное, вязкое, возможно, эпилепто-идное мышление. Когда люди засирают лестничную площадку, потому что считают, что их мир кончается внутри квартиры, а снаружи чужой, враждебный мир, куда надо выбрасывать кал и другие помои. Это интересное вообще культурное явление, если культуру понимать как устройство человеческого бытия, бытования…Неуважение к человеческой личности встречается в различных странах и во многих культурах, но у нас оно очень сконцентрировано и отнесено к понятию «совка»: Татьяна Толстая. Куда делся «совок», когда исчез Союз. Лекция в цикле «Гибель империи», Фонд Егора Гайдара, 20 апреля 2012 г. http:// lectures.gaidarfund.ru/articles/1168], а из-за самой важной характеристики советской нации как нации-победителя после 9 мая 1945 года, до тех пор существовали только советские граждане, а не национальная общность.

Пуповиной новой России с СССР является не геополитическое пространство, усеянное более 20 млн. русских, а День Победы, который до сих пор остается единственным праздником, объединяющим все слои российского общества, независимо от политических и других различий между ними. Именно поэтому геополитические противники России предлагают «мягкий» вариант обезличивания 9 мая массово навязываемым тезисом о тождественности нацизма и сталинизма (а мыслящие в категориях холодной войны добавляют и путинизм).

Идея Декларации Европейского парламента от 23 сентября 2008 г. провозгласить 23 августа днем памяти жертв сталинизма и нацизма принадлежит странам Балтии и Польше (последняя избирательно не помнит, что после Мюнхенской конференции 1938 г. по благословлению европейских великих сил вместе с Германией и Венгрией вторглась в Чехословакию; таким же образом и Россия «не помнит» 17-е сентября 1939 года, а также и то, что для СССР война становится Великой Отечественной после 22 июня 1941 года). «Битва за сердца людей», а иногда и за их умы, является неизменной частью истории человечества.

Витторио Страда сравнивает антикоммунизм с антифашизмом как «либеральный и демократический антитоталитаризм» и сожалеет, что в России не проводилось публичных дискуссий (или покаяния) о прошлом, «аналогичных дискуссиям в Германии»[7 - Страда, В. Настоящее как история. // Россия на рубеже веков, 1991–2011. Ред. и сост. А. Зубов и В. Страда. М., 2011. С. 16–17.]. Юрий Пивоваров разделяет сходное видение, клеймя «советское» как «более широкое, глубокое, органичное, устойчивое и опасное, чем коммунистическое», как «насилие par excellence… насилие над «злом» и борьба со «злом» forever»[8 - Пивоваров, Ю. С. Советская посткомунистическая Россия. // Россия на рубеже веков, 1991–2011. Ред. и сост. А. Зубов и В. Страда. М., 2011. С. 48–49.]. Если Юрий Пивоваров рассуждает с либеральных позиций, то с ним единодушен по этому вопросу и консервативный Сергей Кортунов, для которого «отказ от больной советской идентичности» должен довести до «восстановления исторической российской идентичности»[9 - Кортунов, С. В. Становление национальной идентичности: Какая Россия нужна миру. Учебное пособие для студентов. М., 2009. С. 304.].

Эффект подобных сравнений на первый взгляд подобен упаковке общественных зданий художника Кристо – тонкая ткань покрывает каменное здание, не разрушает его, но делает его невидимым, а для того, чтобы пожелать убрать завесу – словесную, живописную, цифровую, необходимо помнить его.

Отсюда и первый объект моего исследования отношений власть – национальная идентичность: историческая память постсоветской России, понятие «честная история», судьба «архивной революции», концепция единого учебника истории России, национальные мифы, объясненные широкой аудитории – почему память нации является мифологической, школы создают ее, университеты ее разрушают (но только в рамках академического сообщества). Историческая память не может обойтись без «исторической цензуры», поэтому я их рассмотрела с четырех различных точек зрений: с точки зрения центральной власти, провинциальной, с одной стороны, и либеральной и неосталинистской общественной мысли в постсоветской России, с другой.

Вторым объектом монографии является влияние переходного периода в России на моделирование российской идентичности, с ее советскими, русскими и российскими чертами, сочетающимися в национальные праздники, государственную символику, понятийный аппарат власти, это первый срез. Вторым срезом является переходный период в России через ключевые личности: Гайдар (как представитель и власти, и либеральной постсоветской интеллигенции), братья Никита Михалков и Андрей Кончаловский – как лучший пример советско-русских режиссеров, каждый со своей концепцией новой России. Третий срез – это политическая идентичность постсоветской демократии, и четвертый – феномен «декабристов Болотной» 10 декабря 2012 г. как гражданская идентичность постсоветского общества.

Третьим центром отношений власть – национальная идентичность в постсоветской России, по моему мнению, является Украина – российская Македония. События после второго майдана 2013–2014 и последовавшая гражданская война (активная на Юго-Востоке и пассивная в остальной части Украины) показали, что русская национальная идентичность не может быть исследована в целом без украинской национальной идеи в ее обоих проектах XIX в: две империи (Россия и Австро-Венгрия) – две украинские нации (Малорусская и Галицкая). Если Россия не может быть понята без Украины, то Украина не может быть очерчена без Беларуси, ввиду чего особое внимание я обратила на белорусскую идентичность постсоветской Беларуси, которая является второй нацией после украинской, возникшей как дочерняя русской, и, которая имеет совсем другую судьбу после 1991 г.

Книга заканчивается рассмотрением евразийской геополитической идентичности новой России, где я пытаюсь показать, каковой она является: неосоветская или постсоветская и где место русской нации между советским прошлым и евразийским будущим. «Большая Европа» или «Большая Евразия»? Это вопрос не только о российской геополитической идентичности, но и о европейской, и о евразийской…

Новым в исследовании является подход при историческом срезе отношений власть – национальная идентичность – общественная мысль плюс зеркальные, но уже самостоятельные украинская и белорусская идентичности, как и типологизация не только постсоветской идентичности (национальной, политической, гражданской и геополитической), но и украинских идентичностей, как различных национальных моделей (малороссийская и галицийская XIX – нач. XX в., с одной стороны, и русинской XX – нач. XXI в., с другой).

До сих пор исследования постсоветской России, затрагивающие национальную идентичность, подходят с точки зрения:

• политической и партийной истории: история политических партий всего спектра, среди которых и националистический[10 - Judith Devlin. Slavophils & Commissars: Enemies of Democracy in Modern Russia. Palgrave Macmillan, 1999.]; как «этнонационализм»[11 - Valery Tishkov. Ethnicity, Nationalism and Conflict in and after the Soviet Union: The Mind Aflame. SAGE Publications Ltd. (UK), 1996, pp. 229–230: Ethnonationalism becomes a set of simplistic but powerful myths arising from and reacting to Soviet political practices… in the Russian language the specific term ‘ethnonationalism’ did not exist. Anatoly M. Khazanov. Ethnic Nationalism in the Russian Federation. Daedalus, Vol. 126,3 (Summer, 1997), pp. 121–142.]; как «посттоталитарная идентичность» с двумя опциями «демократической» и «имперской»[12 - James H. Billington. The Search for a Modern Russian Identity. Bulletin of the American Academy of Arts and Sciences, Vol. 45, 4 (Jan., 1992), pp. 31–44.]; как переход от «homo soveticus» к «homo sapiens»[13 - «В России вновь, как и XIX в., сложились две субкультуры, но теперь это субкультуры не социальные – вестернизированных дворян и архаичного некультурного остального народа, – но по проеимугцеству возрастные. Динамичная часть молодежи перестает быть homo soveticus, и завтра она перестанет мириться с властью homo soveticus над Россией. Их же родители и деды, а также спившиеся и обкурившиеся сверстники, хотя и недовольные властью из-за собственной бедности и безысходности, продолжают подсознательно удовлетворяться сродством с нею»: А. Б. Зубов. Послекоммунистическое двадцатилетие: разрушение «нового человека».//Россия на рубеже веков, 1991–2011.Ред. и сост. А. Зубов и В. Страда. М., 2011. С. 35.]; с точки зрения национальной идеи как политического консенсуса[14 - Никонов, В. А. Эпоха перемен: Россия 90-х глазами консерватора. М., 1999.];

• с точки зрения внешнеполитической ориентации России: как сочетание двух идентичностей «цивилизационной» (европейской) и «геополитической» (евразийской)[15 - Vladimir Baranovsky. Russia – A Part of Europe or Apart from Europe? International Affairs (Royal Institute of International Affairs 1944-), Vol. 76, 3, (JuL, 2000), pp. 443–458.], как «нереволюционная идентичность»[16 - Glen Chafets. The Struggle for a National Identity in Post-Soviet Russia. Political Science Quarterly, Vol. Ill, 4 (Winter, 1996–1997),pp.661–688.]; как «государственная идентичность» «советско-русская империя», получившая шанс стать российским государством, «просто» Россией[17 - Тренин, Д. Интеграция и идентичность. Россия как «новый Запад». М., 2006, с. 154. Trenin, Dmitry V. Post-Imperium: A Eurasian Story. Carnegie Endowment for International Peace, 2011.], как «не-Западом»[18 - «Пока Россия представляет собой политическое «болото», в котором очень трудно вычленить реальные национальные интересы и структурировать их. Российская элита этого делать не собирается и продолжает предлагать собственные интересы в качестве общенациональных»: Шевцова, Л. Одинокая держава: Почему Россия не стала Западом и почему России трудно с Западом. М., 2010. С. 262.];

• в виде философского анализа: постсоветское как «антимодерн» и «постмодерн»[19 - Svetlana Boym. From the Russian Soul to Post-Communist Nostalgia. Representations, N 49, Special Issue: Identifying Histories: Eastern Europe Before and After 1989 (Winter, 1995), pp. 133–166.]; с метафизической точки зрения как «неоплатонизм России» (лунное сознание) против «аристо-телианства Запада» (солнечное сознание)[20 - Marian Broda and E.M. Swiderski. Russia and the West: The Root of the Problem of Mutual Understanding. Studies in East European Thought, Vol. 54,1/2, Polish Studies on Russian Thought (Mar., 2002), pp. 7-24.]; как «постмодернистская эстетика» с «эклектичным соединением трудносовместимых идентичностей: дооктябрьской, советской и новой, демократической»[21 - Кортунов, C.B. Становление национальной идентичности: Какая Россия нужна миру. Учебное пособие для студентов. М., 2009. С. 29.]; как социальная философия[22 - Мосунова, Н.А., Корнев, Г.П. Нациопонимание: поиск объективных оснований и социальное конструирование. М., 2012.], как все еще утопический проект[23 - Абдуллин, Р.З. Российская национальная идея: от утопии к реальности. СПб, 2010.];