Волконский и Смерть

– Обстоятельства изменились, – произнес Кристоф, все еще думая, как именно преподать жене новость, полученную им в письме Софи. – И нам придется меняться вместе с ними.

– Ты имеешь в виду смену государя? – подхватила графиня. – Напротив, все только к лучшему. Николаю есть за что быть благодарным нам. Мы же одна семья с ним, в чем ты сам убедился десять лет назад. Таким образом, мы можем рассчитывать на самые блестящие перспективы. Неужели тебе это не ясно?

– Десять лет назад Николай не знал, что станет императором. А власть меняет людей, – остановил ее Кристоф. Он помнил, как нынешний государь – тогда еще молчаливый отрок с безукоризненными, несколько холодными манерами – ездил с визитами по Европе, заехал и в Англию, приобрел множество благоприятных отзывов, несколько сгладив критичное отношение англичан к российской императорской фамилии. Тогда этот юноша показался Кристофу глуповатым, и кто знал, что именно он станет государем? Александр казался вечным и неизменным, как скала, цесаревич Константин еще не был женат морганатическим браком на польской панне, а будущее Николая виделось ровным и ничем не примечательным, не лучше и не блистательнее будущего любого аристократа Империи. Кристоф тогда сказал, пользуясь свободой слова и вновь обретенной уверенностью в себе, что, мол, для дивизионного генерала сей великий князь был хорош, для чего-то большего – он остановился, пожал плечами, и этот его жест был истолкован, как нужно. Он даже не опорочил своим высказыванием императорскую фамилию и государя лично.

– Откуда ему знать, какова власть? Он будет слушать тех, кто ему говорит, – продолжила Доротея. – Включая и тебя.

– Приказываешь мне также поехать в Петербург и служить там? – Кристоф иронично оглядел жену, не веря, что она поступится своим положением законодательницы мнений и мод ради того, чтобы оказаться в стране, где, по ее признанию, она более не могла жить.

– Напротив! – воскликнула Доротея нетерпеливо. – Полагаю, что если там будет Поль… Да и Алекс останется там же, никуда не денется.

– Алекс, – усмехнулся Кристоф. – Конечно, Алекс останется. И будет делать все, что ему говорят. Как будто ты не знаешь своего брата.

– Именно он оказался с государем на той площади, напротив этих ужасных людей, – горячо возразила Доротея. – Государь будет полагать его своим спасителем… И опять же, он назначен в следствие…

Кристоф промолчал и уставился в тарелку. Он мог бы ей ответить, что люди склонны избавляться от тех, кого считают свидетелями собственного позора. Событие на Петровской площади назвать триумфом можно было с большой натяжкой. Даже бестолковый отчет Поля давал прекрасное представление о том, что победа, ежели и была, может назваться пирровой. Таким образом, присутствие генерала Александра Бенкендорфа близ особы его императорского величества гарантировало, скорее, его провал. Назначение того в следователи тоже погоды не делало. Таков был покойный – или все-таки не покойный, кто теперь знает – император. И нет никаких оснований, что Николай вдруг окажется иным.

Приняв паузу в разговоре за молчание, Доротея собралась еще было что-то сказать, но Кристоф перехватил нить беседы. Семейный завтрак шел насмарку, придется им обоим подкреплять свои силы в одиночестве.

– Ты не думала о том, что может выявить следствие? – вопрос его прозвучал холодно и беспристрастно.

Жена посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Кофейная чашка – конечно, веджвудский костяной фарфор, небесно-голубой фон с белыми барельефами, – застыла у нее в руке, вот-вот упадет. Доротея знала, – в общих чертах, настолько, насколько ей полезно это знать для общей осведомленности – что бояться им есть чего. Что цепочка идет к ним, и ежели кто-то ретивый, желающий выслужиться перед государем, нащупает ее, потянет, то вытянет и их обоих. А там возможно все, что угодно. Если, к тому же, учесть, что Софи открыто пишет о своем провале, о том, что все может быть обнаружено, об аресте ее младшего брата, занимавшегося, как это говорили в его время, «службой в поле»…

– Я подозреваю, что твой второй секретарь, князь Горчаков, может знать слишком многое, – Доротея собралась, посмотрела в сторону, отхлебнула кофе и поморщилась – сварен он был на его вкус, то есть, крепкий настолько, что горечь не могли заглушить даже в обилии добавленные сливки. – У меня есть основания так полагать. И доказательства тоже есть, если так хочешь. Он опасен. Могут заподозрить, что ты прикрываешь крамолу…

– Подожди, – Кристоф чувствовал, что у него уже голова начинает идти кругом. – Еще никого не обвинили…

Сказал он это больше для успокоения жены, но та взглянула на него как на последнего глупца, коим, как подозревал граф, его отчасти и считает.

– А нам никогда об этом не напишут. Отстрани его. Отошли под благовидным предлогом, – отрывисто продолжила она. – Придумай что-нибудь… Его пребывание здесь опасно.

– Мне его некем заменить, – Кристоф не думал даже о молодом и нахальном всезнайке, назначенном ему в секретари. У Горчакова было все для начала блистательной карьеры по дипломатической части – происхождение, способности и ум. Он прекрасно знал цену себе и своим талантам и не переставал доказывать своему начальству подобное. Кристоф не слишком одобрял его напористость и резкость суждений: толков-то он толков, и пусть закончил Императорский Лицей первым среди прочих, и пусть имеет множество влиятельной родни, и пусть его матушка, эстляндка, рожденная фон Ферзен, даже когда-то была весьма близкой знакомой графа Ливена, и в свете себя умеет вести, но молодость и категоричность никуда не девается. Кроме того, англичане ненавидят тех, кто еще спесивее их. Не удостоившиеся чести родиться на их острове почитались здешними обитателями варварами, и мастерство ведения дел с ними заключалось в том, чтобы подыгрывать им в этом убеждении, не скатываясь, впрочем, в дурновкусие и откровенную театральщину. Горчаков же был слишком русский князь, слишком вельможа и слишком ребенок, чтобы подхватить эту манеру незамедлительно. Впрочем, в остальных отношениях Ливен был доволен своим подчиненным и не собирался избавляться от него.

– Чем же он опасен в этом отношении? – спросил Кристоф, прекрасно зная, что его супруга не может быть в таком вопросе объективной.

– Ты же видел, как он держит себя, – прошептала Доротея так, словно бы Горчаков находился в соседней комнате и мог подслушать разговор. – Словно никто ему не закон, не указ. И у него много друзей, да, много друзей из тех… Ты понимаешь, из кого.

– У тебя что, уже есть сведения о том, кто именно туда замешан? – раздраженно откликнулся Кристоф. Его уже давно заботили и тревожили те ситуации, когда оказывалось, будто бы его супруга знает нечто большее, чем он сам. Император Александр доверял ей больше, чем ему, – этот факт был очевиден для всех и приводил очевидцев к выводу, будто бы граф некомпетентен и ничего не может сделать сам.

Жена ему ничего не ответила. Она безнадежно посмотрела на почти нетронутый завтрак, встала из-за стола и направилась прямым, чеканным шагом к двери, мимо изумленных лакеев. Такие ситуации уже повторялись, как правило, после того, как всплывало имя Софи. Нынче она сдалась быстрее, – без всяких чувств подумал граф, прежде чем приступить к еде в гордом одиночестве. Но, уже выйдя в коридор, Доротея, очевидно, передумала и повернулась, сказав:

– У Алекса был список всех заговорщиков еще пять лет назад. Покойный государь оставил его без внимания. Но государь нынешний найдет каждого, кто есть в этом списке. Кстати, фамилия Волконского там тоже есть.