Зеленые глаза взволнованно смотрели на меня.
–Может, как-нибудь потом, – я была уже не уверена в своем нежелании говорить с парнем.
– Бывай, Сологуб, – Георгий взял меня за руку и повел прочь.
Я снова была сама не своя. И не слышала шуток друга, не запомнила сюжет фильма. Я думала, что хотел сказать Глеб. Поэтому когда мы снова столкнулись, теперь в библиотеке, я не стала убегать или делать вид, что не вижу его.
– Полина, прости меня. Прости Галю, – парень говорил шепотом. – Я очень скучаю.
– Если ты подумал, что я что-то хотела от тебя, то ты сильно ошибался, – я смотрела, как можно холоднее.
– У меня есть еще шанс?
– На что?
– На то, чтобы заслужить прощение.
– Я просто хочу знать, что происходит? То ты не против со мной общаться, то твоя сестра меня чуть не прибила чемоданом, и ты даже ничего не сказал! То ты делаешь вид, что меня нет, то сам лезешь в глаза, – я не смогла говорить шепотом, подняла голос выше от злости.
– Прошу тебя… Давай поговорим наедине.
– Ладно… где?
–На нашем месте.
Мы встретились вечером у черной лестницы. Глеб взял дубликат ключей, термос. Уже потеплело, у нас были куртки, но он решил запастись еще пледами.
– Так что случилось? – спросила я, едва парень закрыл за нами дверь на крыше.
– Подожди, – прошептал он, ласково прикасаясь к моему лицу тонкими пальцами. – Я так скучал… я люблю тебя, моя муза… мое вдохновение.
Я обомлела, услышав признание в любви. Глеб расценил мое молчание по-своему. Он начал меня целовать. Сначала несмело, легко. Потом, видимо, осознав, что я не против сближения, парень стал напористее.
– Что же ты делаешь? – проговорила я прямо в его губы.
– Доказываю свою любовь, – у него было сбивчивое дыхание.
Глеб торопливо расстелил пледы, взял меня за руку, стоя на одном колене, подтянул к себе. Мое сердце безумной птицей билось о клетку ребер. Я села рядом.
– Скажи что-нибудь, – попросил Глеб, заглядывая в мои глаза своими расширенными от страсти зрачками. – Пожалуйста…
– Ты сумасшедший…
– Это правда…
Его губы снова нашли мои. Я погрузилась в быструю и глубокую реку его прикосновений, трепета, нежности.
– Подожди, – я попыталась остановить парня, памятуя историю с Владом, – не ломай свою жизнь.
– Она уже сломана, – горячее дыхание Глеба обжигало мое ухо. – И перед тем, как погибнуть я хочу стать твоим.
Такие слова легко могут вскружить семнадцатилетнюю голову, в которой мысли вертелись, как раз, вокруг только одной темы. Действительно, Глебу было нечего терять. Его глаза были сухи, синих слез я не заметила.
– А теперь скажешь что-нибудь? – он завернул меня в плед и просяще посмотрел в лицо.
– Нужно что-то обязательно говорить?
– Как видишь, я… не девственник, – он опустил глаза и начал медленно одеваться.
– Для меня это не имеет никакого значения, – честно ответила я. – Даже больше… я рада, что ты опытный. Может, пока не будешь погибать?
– Если дашь мне сил…
Так случилось наше примирение. Иногда мы уединялись на крыше. Периодически я заходила к Глебу в комнату. Ему так и не подселили соседей. В очередной раз, когда мои руки только начали волнительное путешествие по телу парня, к нам ввалилась Галина.
– Это ты так уважаешь моего брата? – у нее было безумное лицо.
– Галя! – мой избранник хотел что-то возразить, но снова получил затрещину.
– Хотя бы запирайтесь! – сестра громко кричала.
Я не выдержала и начала выталкивать ее с территории брата. Мной двигали ранее неизведанные чувства гнева и ненависти. Я могла бы и ударить Галину, но при Глебе не стала. И хоть в тот вечер удалось избавиться от третьей лишней, но убрать всех из нашей истории не удалось. Мать Симеренко заявилась к моей. Само собой, за мной в общежитие пришел Валя.
– Опять дров наломала, – злобно шутил он, – точнее, парней. Надо уметь терпеть.
В борделе собрались я, Валя, Глеб, Галя, наши матери.
– Ваша девочка испортила моего мальчика, – у Екатерины Симеренко был жалобный голос, который страшно раздражал меня. – Что делать будем?
– А есть доказательства? – моя мать смерила меня яростным взглядом.
– Я видела, они спали! – Галю не смущало то, что ее не спрашивали.
– Он уже был не девственник! – ответила я. – Глеб, скажи!
Но мой поэт стоял, опустив глаза и заламывая руки. Только в тот момент я увидела, насколько он был нерешителен, мягок, ведом.
– Придется отдать вашего мальчика на экспертизу, – протянула моя мать. – Если метка растворилась в этом году, сосуды в глазах еще синие.
– Как вы смеете унижать нас своими экспертизами! – Екатерина поддалась истерическому настроению дочери.
– Валя, сходи к полицейскому! – скомандовала моя мать.
Мой брат, закатив глаза, отправился выполнять поручение. В наш истерзанный вопросами смертности и рождаемости век не было телефонов, компьютеров, планшетов и других артефактов связи. Только письма и личные встречи. Учителя даже любили говорить, что это к лучшему, что мы все чуть не погибли из-за интернета. Только присутствие правоохранителя усмирило сестру и мать Глеба.
– Я поняла вас, – Екатерина часто моргала. – Мы пойдем на экспертизу…
– Мама, – прошептал Глеб. – Полина говорит правду.