Близнецы. Том 1

И только царица никогда не говорила о том, как сильно ей не хватает ушедших.

Но это можно заметить, если давно и близко ее знать. Никакие переживания не отражались в чертах или движениях Шакти – неизменно гордая осанка, непроницаемое лицо. Ее выдавали мелочи: иначе подвернутые пышные рукава, новое перо в пестром воротнике. Когда она скорбела, привычные одежды из черной ткани – самый добрый цвет, цвет плодородной земли – становились белыми. Шакти похоронила уже двух дочерей: закрыла глаза темные, закрыла светлые – и скорбь снежными парчовыми вставками навсегда отметила ее шею и плечи.

Царица ходила очень тихо, как выслеживающая добычу рысь. Когда Шакти появилась на пороге, голоса затухли, словно свечи на сквозняке, – дети не всегда понимали ее сдержанного поведения и оттого побаивались сделать или сболтнуть что-нибудь не то. Салиш, ткнув двумя пальцами в измятое письмо, озвучила волнующий всех вопрос:

– Как мы к этому относимся?

Шакти сложила руки за спиной, неторопливо оглядела присутствующих. В наступившей тишине, казалось, можно разобрать, чем именно возмущена зудящая под потолком муха.

– Спокойно, – произнесла наконец царица.

Салиш покорно кивнула, зная, что больше мать ничего не скажет. Шакти ненадолго задержала взгляд на Нерис, развернулась и вышла. Жирная муха гулко вылетела в окно. «Значит, еще не пора», – подумала Танаис.

Вечером того же дня, предаваясь одновременно страсти и воспоминаниям, она смотрела за окно, где обнимал небо шафрановый закат, и представляла, как появляются на этом небе кроваво-красные берстонские облака. Каким все станет, когда царица добьется своей главной цели? Какого цвета будет небо над великой, единой страной? Танаис когда-то знала человека, который шутил, что в «тот самый день» звезды опадут на небо алмазами и он очень хотел бы это увидеть.

– О ком ты думаешь? – спросил Циллар, вдовец ее любимой сестры Сего, пытаясь ногой расправить сбитые простыни.

– Его зовут Бруно, – сказала она и положила под голову подушку. – Звали. Племянница сожгла его на костре.

Для любого берстонца это позорная участь – сгореть, утонуть или накормить собою стервятников и не быть погребенным в земле. Бруно был берстонцем только по отцу, а здесь, на родине его матери, сожжение – почетные похороны. Может, это стало ему утешением, хотя, насколько Танаис успела узнать, угодить Бруно очень сложно. Люди никогда его не привечали, он отвечал тем же. Мир ломал его и пытался изменить под себя, и в конце концов он пришел к порогу царицы Шакти – женщины, которая меняла мир сама.

Бруно говорил на их языке как на родном и носил в бороде маленькую серебристую бусину – как марцарзу, «дар на память о любви», украшение на традиционный хаггедский манер. Говорил о традициях, обнаруживая удивительную осведомленность о прошлых деяниях царицы и об истории ее семьи, и все они, Шакти и ее приемные дочери, слушали не перебивая. «Ваш пример доказывает, – говорил он, поочередно вглядываясь цепкими зелеными глазами в каждую из них, – что вернейший способ искоренить традицию – уничтожить тех, кто наиболее ревностно ее чтит. Однако мне, вероятно, не хватит жизни на то, чтобы вырезать всю берстонскую знать, поэтому я намерен с вашей помощью ее как следует встряхнуть».

Стало ясно, что человеку этому терять нечего, а Шакти уже доводилось полагаться на отчаянную смелость таких людей. Прежде они ее не подводили. Танаис – одна из них. Если бы царица сказала: «Возьми этот кинжал и вонзи его себе в сердце», – она бы так и сделала, не задумываясь. Когда царица сказала: «Следуй за этим человеком», – она так и сделала, зная, что уезжает надолго, зная, что «надолго» может перерасти в «навсегда».

Они с Бруно одержали вместе много побед, провели вместе много холодных ночей, оба истово желали вернуться домой. Поражение на пепелище у Старой Ольхи, озаренное светом неласкового зимнего солнца, странным образом открыло каждому из них заветную дорогу. Путь Бруно привел его к мучительной, страшной смерти. Путь Танаис уходил в сумрачный туман и где-то там обрывался – если представится ей возможность выбора, она хотела бы умереть быстро.

– Почему ты думаешь о нем сейчас? – снова зазвучал рядом мужской голос, не такой моложавый, как тот, что она все еще слышала иногда в темноте.

Танаис улыбнулась и не ответила. Циллару не понравился бы ее ответ.

Тянулись дни, шли месяцы, бежали годы, спотыкаясь о весенние ухабы, а она наблюдала, как росли и мужали его сыновья, и в глубине души им сочувствовала – Танаис всегда отчего-то особенно жалела мальчишек-сирот. Их матери, златовласой шутницы Сего, слишком рано не стало – боль этой утраты еще звенела в ушах поминальным плачем. Ясинта, взявшаяся после смерти сестры за воспитание племянников, теперь лишь время от времени присылала весточки из берстонской столицы. Всех молодых царевен и царевичей в конце концов доверили строгому надзору Салиш, и она осталась себе верна – те же высокие требования, которым должна соответствовать наследница Нерис, предъявлялись с тех пор и другим. Никто не мог ничем помочь этим детям – ни их отцы, ни тетки, ни сама царица.

Из очередной весточки, посланной Ясинтой на четвертом году ее отсутствия, все с удивлением узнали, что теперь столица владыки Отто обосновалась на новом месте, гораздо дальше прежнего от восточной границы, в старом городе под названием Бронт. Семья по обыкновению собралась за большим столом царского терема, чтобы прочесть письмо, и, пока Салиш вдоль и поперек разглядывала тонкую берстонскую бумагу, мальчики, почти уже юноши, строили сестрам, уже девушкам, по-детски глупые рожицы.

– Что еще она пишет? – вдруг прервала молчание Геста, отвлекшись от одной ей интересного пейзажа за окном.

Царевны спрятали улыбки в ладонях, братья опустили глаза в пол, но Салиш, не обращая на них внимания, бесстрастным голосом ответила:

– Пишет, что сыновья владыки здоровы, но брак он обсуждать пока не готов.

– Мне тоже сложно это представить, – хихикнула Хесида. – Наша красавица Нерис – и трехлетний жених.

Салиш коротко взглянула на племянницу исподлобья, но укол прошел мимо цели и попал в саму Нерис, которая вдруг сбилась, заплетая длинную косу, и начала все заново.

Ей только что исполнилось семнадцать – какая-нибудь благородная берстонка уже ходила бы на сносях. Последние несколько лет Танаис передавала племяннице свои знания и навыки: ратуя за вечный мир для хаггедского народа, Шакти особенно тщательно готовила преемницу к войне. В семье давно знали, что именно на Нерис пал выбор царицы, но та до сих пор не объявила об этом как положено, чтобы все племена услышали и запомнили имя наследницы. Вопросов никто пока не задавал: Салиш кусала губы, Геста щурилась и глядела в окно, мальчишки гримасничали, царевны перешептывались, Нерис молчала.

Танаис понимала, что так не может продолжаться вечно. Теперь она наблюдала, как неловко путаются девичьи пальцы в черных волосах, собирая их в косу, и почувствовала – сегодня что-то произойдет.

– Мне нужна твоя помощь, – сказала ей Нерис, когда на землю опустились сумерки и появилась возможность остаться наедине.

– Какая? – спросила Танаис, по звонкой дрожи в голосе племянницы догадываясь, о чем пойдет речь, и мысленно отсчитывая воображаемые падающие звезды.

– Отвар, чтобы… вытолкнуть плод наружу.

Полетело вниз целое созвездие – может быть, сам знак нынешней эпохи, Белый Куцехвостый Кот.

– Когда это случилось?

– В птичий день, на празднике у сампатов.

«Ох», – едва не вырвалось у Танаис. Значит, все хуже, чем она думала. Сампаты, многочисленное и богатое племя, шумно отметили весеннее равноденствие почти десять недель назад.

Она взяла бледную от волнения и страха Нерис за руку и обожглась холодом – даже ногти у той посинели. Семнадцать лет. Прямо как благородная берстонка. Проклятье.

– Как? – снова сосредоточилась Танаис. – Кто?

– Там было столько вина… и сладостей. И юношей. Меня позвала Шиира, сказала, что мать разрешила нам пойти, – вдруг затараторила обычно немногословная Нерис. – Ее там уже ждал какой-то конопатый, а мне они сунули кусок пирога и стали звать его моим женихом. Я велела отстать, но они все смеялись, пока Фаррас не отозвал конопатого в сторону. До утра я… больше их не видела. Только я не знала, что Фарраса выберут в хранители, и он не знал, но… Нам все равно нельзя было так делать. Не говори никому, пожалуйста.

– Хорошо, – крепко сжав ее ладонь, кивнула Танаис. – Все будет хорошо.

– Еще ведь не поздно, да?

– Не бойся. Я нагрею воды и приду.

Но Нерис боялась. У этого страха есть история.

В Хаггеде верят, что жизнь идет по кругу через поколение. «Видно, так угодно земле, – говорят мудрые женщины, – что мы чаще повторяем судьбы наших бабок, чем матерей». Давным-давно, когда Танаис еще не появилась на свет, ее приемная мать Шакти родила мальчика, завернула в алые пеленки и оставила под сенью плакучей ивы. Ни одна женщина, зная, как он был зачат, не осудила бы за это такую юную девочку.

Но Нерис тоже молода, а молодых больше пугают истории, произошедшие на их глазах. Она боялась не того, что плач нежеланного ребенка будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Она боялась смерти.

Ее тетка Сего, сильная, здоровая женщина, после трех сыновей хотела подарить еще одну внучку царице Шакти. Новорожденная девочка не дышала, а через два дня мучений Сего проиграла кровавую схватку со смертью. Юные царевны видели все от начала и до конца. Царевичей, осиротевших мальчиков, допустили только попрощаться. Так положено по традиции.

Танаис приготовила пахучий травяной сбор, залила водой целую кружку, настояла и протянула Нерис. Она выпила все залпом. Сладкий запах горячим паром растворился под потолком, но не унес с собой болезненные воспоминания. Царский терем притих, глубоко и размеренно задышал в вечерней мгле. Если прислушаться, можно уловить эхо старинной колыбельной.

Как только Нерис уснула, Танаис накрыла ее тонким одеялом, сделала пару глотков остывшего отвара и осторожно вышла за дверь.

Хаггеда чтит традиции, и сколько в этой огромной стране племен – столько обычаев можно встретить, и один не будет похож на другой. По традиции племени ацеров, Танаис и ее сестер еще маленькими забрали из семей и отдали в дома старейшин. По традиции племени маззанов, где из поколения в поколение передается особое тайное знание, попасть в плен к врагу означает лишиться чести и имени – победи или умри достойно.

По традиции племени сампатов, самая красивая из их колдуний выбирает юношу на свое усмотрение, чтобы сделать его хранителем одного из тысячи хаггедских лесов. На плечи этих людей ложится почетная, но трудная обязанность – оберегая покой вверенной им земли, они со временем теряют человеческий облик. У хранителей не бывает жен и детей, их жизнь должна пройти в тени высоких деревьев, и после смерти телами их насытятся звери.

В этом году красавица-колдунья указала сразу на нескольких молодых мужчин – сгинули хранители трех лесов на востоке, настало, верно, время Матушке забрать их к себе. Сампатские старейшины просили царицу рассудить, куда именно отправится каждый из избранных юношей, потому что сами перессорились, стремясь оставить самый густой, самый богатый лес кому-то из любимцев. Имя Фарраса, внука одного из этих старейшин, трещало у Танаис на слуху.

Она вздохнула и толкнула приоткрытую дверь, за которой, вглядываясь в большую карту на стене, стояла царица Шакти. Рука ее, крепко сжатая в кулак, лежала на груди, стягивая два висящих на шее шерстяных шнурка.

Танаис прочистила горло.

– Можешь услать того сампатского парня, Фарраса, еще подальше на восток?