Близнецы. Том 1

– Могу, – не поворачиваясь, ответила царица. – Зачем?

Танаис объяснила. Шакти выслушала ее, не перебивая. Потом спросила:

– Где она сейчас?

– У меня. Думаю, проспит до утра.

С настенной карты им лениво подмигнула точка, обозначающая Сонное поле – место одного из самых кровавых сражений минувшей войны.

– Ты пойдешь к сампатам и передашь мою волю. Когда Нерис проснется, я буду рядом с ней.

– А берстонцы? Что мы скажем об этом владыке Отто?

– Правду, – коротко ответила царица.

«В самом деле, – подумала Танаис. – Справедливо».

Когда Сего умирала от родильной горячки, Танаис сказала ей, как велела традиция: «Пусть примет тебя Мать всех матерей на теплую мягкую грудь», – и вспомнила, как произносила эти слова на поле своей последней – она надеялась – битвы. И если сестра боялась смерти, то юная колдунья Итка Ройда, глядя ей прямо в лицо, не боялась больше ничего.

Итка Тильбе, поправила себя Танаис. Ее зовут Итка Тильбе, она жива, и у нее двое сыновей. Владыка Отто хочет, чтобы все так думали, а владыка Отто теперь наш друг. Общая тайна тесно сближает людей. Танаис принесла царице эту тайну с пепелища у Ольшанских курганов.

И еще она принесла с собой гнев.

Много лет назад Танаис впервые довелось увидеть, как проявляется его сила. Всего одна женщина, в чреве которой хотя бы единожды зарождалась жизнь, и один небольшой амулет из древесного корня – и огромный пустырь у подножия Соснового Утеса оказался устлан мертвецами, как срезанными колосьями. Бесшумно ступая по всклокоченной земле, насытившиеся плотью звери уходили обратно в леса. В небе кричали, широко раскрывая окровавленные клювы, тысячи хищных птиц.

Высокая сосна росла на том утесе – древнее колдовское дерево, чьи корни сплетены из воплощенной ярости Матушки Земли, обратившейся против своего первенца-Солнца. Когда-то мужчины племени маззанов нашли узду для ее ярости, придали ей форму и очертания, а после хранили умение создавать особые амулеты – воспользоваться ими они не могли, отвергаемые природой этой силы. Много поколений передавался Корень высокой сосны от одной воительницы к другой, пока в начале века, ознаменованного появлением на небе Белого Куцехвостого Кота, иш’тарза Нааса, подруга-соперница царицы, не была убита и ограблена тремя берстонскими наемниками.

Далеко на востоке об этом плакала над рекой колдовская ива, чей Корень с незапамятных времен хранила на груди царица хаггедская. В день битвы при Сосновом Утесе Танаис видела, как реками крови становятся ее слезы.

Гибель Наасы стала поводом к началу давно назревшей войны, а ее амулет исчез бесследно. Друзья и соратники убитой воительницы объединились под именем Сосновых Иголок в попытках отыскать его и с каждым годом становились все более озлобленными, проклиная за неудачи берстонцев, сезонные хвори, непогоду и даже царицу. Когда война закончилась, а Корень так и не нашли, Иголки стали совсем неразборчивы в целях и средствах.

Шакти не торопилась объявлять их мятежниками, надеясь примириться и с внутренними врагами, и с внешними. Одной рукой она гладила Иголок по шерсти, другой протягивала договор об унии предыдущему берстонскому владыке, который так и не смог провести его через сейм, а Танаис в это время убивала кого-нибудь вместе с Бруно из Сааргета. В конце концов он своеобразно сдержал данное царице слово: они нашли амулет, и его судьбу – достаться Корню новому владыке в качестве знака дружбы или вернуться в Хаггеду, если в возможности этой дружбы возникнут сомнения, – решала Танаис. Так уж вышло, что решать пришлось посреди поля битвы, в которой Бруно схлестнулся с Отто Тильбе – и Иткой, его колдуньей-женой. Танаис сделала, как посчитала нужным.

Шакти разжала ладонь и, еле слышно выдохнув, убрала руки за спину. Два резных амулета из корней ивы и сосны глухо стукнулись друг об друга. Взгляд царицы сосредоточился на западной части карты, там, где раскинулось пепелище и курганы Старой Ольхи.

Танаис, не смея больше прерывать одной ей покоряющегося потока мыслей, поклонилась и ушла.

Двери тускло освещенного длинного дома сампатских старейшин отворились перед ней в волчий час – самое темное, самое тихое время в ночи. Звук ее шагов разбегался волнами по трещинам в деревянном полу, шуршало в спертом воздухе дыхание. Навстречу Танаис с другого конца зала выбежала дерганая угловатая тень. Когда свет факела ее развеял, в чаду возникло некрасивое мальчишеское лицо.

Танаис никогда не видела его прежде, но сразу догадалась, что это Фаррас – очень уж он походил на своего деда. Маленькие болотного цвета глаза бегали туда-сюда, останавливаясь лишь на мгновение, чтобы сморгнуть лихорадочный блеск, а крючковатый нос и вздернутый подбородок словно совещались друг с другом, как заговорщики. Что нашло на Нерис? Как она с ним легла? Наверное, на том празднике сампаты тоже берегли огонь.

– Мне нужна ваша помощь, – заговорил он, и пахнуло вяленой рыбой. – Я не хочу в лес. Дед не слушает, никто не слушает. Я знаю, вы своей волей вернули имя маззанскому изгою. Вас точно послушают. Прошу, скажите им, чтобы выбрали кого-то другого.

Танаис мягко оттолкнула его в сторону и сказала:

– Проверь завязки на своих штанах и собирайся в дорогу.

Когда она вернулась домой, вокруг ее кровати сидели, стояли и ходили вперед-назад родные – вся семья, включая царицу. На подушках у изголовья, скрестив ноги и замешивая пальцами одеяло, как густое тесто, кивала в ответ на поздравления Нерис. Она замерла, увидев Танаис в дверях. Растерянный взгляд вдруг затвердел и сомкнул на ее шее кованый обруч.

Царица что-то сказала вполголоса. Все стали выходить по одному, и Танаис видела их лица, только что сиявшие счастливыми улыбками. Салиш сдвинула брови. Геста прикрыла слезящийся глаз. Шиира поджала губы, Расма сморщила нос, Зерида почесала щеку. Лишь раскрасневшаяся Хесида все еще улыбалась и почти что пела: «Наша красавица Нерис скоро родит!» Мальчики-царевичи, переглядываясь между собой, молча ушли вслед за ней.

Нерис не отводила глаз. Танаис прислушивалась к шуму пробуждающейся за окном природы.

– Я вернусь в полдень, – сказала царица и оставила их наедине.

Танаис закрыла дверь и присела на кровать, ощутив неожиданный прилив жара и слабость в ногах. До двенадцати лет ей постоянно давали травяные настойки, чтобы наложница ни в коем случае не понесла от старика. Она пила их каждый полдень, а по ночам мысленно считала падающие звезды.

Грудной голос племянницы вернул ее в настоящее.

– Что это был за отвар?

– Пустырник, боярышник, ромашка. Чтобы прогнать тревоги и заснуть.

– Ясно. – Будущая царица кивнула. – Спасибо. Больше никогда со мной не говори.

Танаис вышла на крыльцо, вдохнула полной грудью пряный весенний воздух. У подножия холма, напоминающего по форме курган великана, раскинулась небольшая деревня. Царский терем стоял на вершине, а за ним росла живая стена-дубрава. Между стволов и ветвей, у корней и в глубине крон шептались тысячи голосов, не ведающих языка человеческого. Танаис знала, о чем они говорят – не понимая, но чувствуя, как будто разум уступал место инстинкту, которого не мог постичь. Колдуны не бывают одиноки. Те, кто питает плотью и кровью эту землю, всегда отвечают на их зов.

Танаис встала на колени, коснулась пальцами теплой почвы, зарылась глубже, взяла сырой ком в ладонь.

– Сестра сестер, – шепнула она и поднесла руку ко лбу, чувствуя, как лицо обдает волной тепла, – Мать матерей, – коснулась Танаис сердца, – береги ее за меня.

Она опустила ладонь к бесплодному чреву и разжала пальцы. Земля осыпалась, оставив на коже маленькие песчинки.

Позади, в глубине дубовой чащи, жалобно вскрикнул сломавший ногу олень.

– Как же это так получилось? – спросил Циллар поздним вечером. – Я про нашу Нерис.

Танаис поцеловала его, чтобы не влепить пощечину.

Угасало, растворялось в туманной дымке жаркое лето. Спустя пару месяцев после одного неожиданного известия Хесида вихрем ворвалась в теткину спальню и прокричала о другом:

– Ты уже слышала? Мама едет домой!

– Это хорошие новости, – ответила Танаис, складывая пополам карту. – Как дела у Нерис?

Царевна махнула рукой.

– Скачет козочкой, все в порядке. Расскажи мне, что между вами произошло? Я ее спрашивала, но она отмалчивается, как обычно.

«Может быть, она научилась этому у меня», – подумала Танаис.

Ясинта прибыла нескоро, холодной зимней ночью, как раз накануне родов – дела задержали ее в Берстони. Ее ждали с таким нетерпением и так радовались, когда дождались, что едва не пропустили момент, когда все началось. Посланница с удовольствием взяла на себя роль повитухи и, разогнав всех, кроме царицы и Салиш, закрылась с роженицей в самой теплой комнате.

Время перешло на их сторону – как будто торопилось, бежало быстрее обычного, чтобы поскорее отворить эту дверь. Бывало, женщины томились здесь по целому дню, но теперь все закончилось прежде, чем солнце пересекло западную границу. Когда скрипнула петля, Хесида, ахнув, вскочила со скамьи, и Зерида дернула ее вниз за шаровары, но по глазам видно было, что она сама едва от этого удержалась – наверное, даже сильнее, чем две царевны переживали за сестру, они соскучились по родной матери.

– Надо же, – утирая лоб рукавом, вздохнула Ясинта, – не близнецы!

– Сегодня родилась Басти, – объявила царица, – моя старшая правнучка. Когда придет весна, перед лицом народа я назову Нерис своей преемницей.