– Именно что наговаривала, – фыркнула Ребекка.
– Голос не ее?
– Ее, Ликуша не совсем точно произносила звук «л», получалось, как «в», и вообще, эта интонация, нет, говорила она, сомнений никаких.
– Ну и в чем дело тогда? Она же объяснила: ревность.
– Чушь собачья, – отрезала Ребекка, – ни слова правды там нет. Вот послушайте еще раз, я переписала запись.
Она вытащила из кармана крохотный диктофон.
«Дорогие мои…» – зазвучало из динамика.
В полной тишине мы внимали голосу.
– Значит, вы не верите признанию, – протянула я.
– Нет.
– А почему?
Ребекка вытащила плоскую железную коробочку, выудила сигарету и закурила.
– Лика не могла убить отца, она его обожала, слепо обожала, любила до умопомрачения.
– Но запись…
– Значит, ее заставили произнести этот текст!
– Как?
– Не знаю, приставили пистолет к виску, сильно избили. Ну почему она не написала предсмертное письмо, а наговорила кассету, почему, а? Нет, тут что-то не так, убийца просто хочет свалить вину на Лику. И если раньше я хотела найти человека, который задумал уничтожить папу, то теперь мечтаю сделать это вдвойне, чтобы обелить память лучшей подруги. Пятнадцать тысяч!
– Что?
– Дам пятнадцать кусков, если распутаете клубок.
Я молча встала, вышла в спальню, потом вернулась, держа в руках конверт:
– Посмотрите.
– Что это? – удивленно воскликнула Ребекка, вытаскивая доллары и снимки. – Папины фото, откуда?
– Мне тоже кажется, что в заявлении Лики что-то не так, – пробормотала я, – послушайте, как ко мне попал конверт.
– Невероятно, – прошептала Ребекка, узнав историю, приключившуюся с Кирюшей, – уму непостижимо.
– Да, – согласилась я, – впрочем, есть еще одна странность. В своем предсмертном послании Лика заявила, что наняла киллера четвертого июня, но это не так. Неизвестная женщина вручила Кириллу пакет 30 мая. 29 мая мы переехали на дачу, и на следующий день произошла эта история.
– Слушайте! – воскликнула Ребекка. – Мы близки к разгадке! Сейчас схожу к себе, принесу снимки всех домашних, и покажем мальчику, идет?
– Великолепная идея, – обрадовалась я, – у Кирюшки чудесная память, давайте.
– Вот что, – резко сказала Ребекка, – поскольку вам придется у нас бывать под видом моей закадычной подруги, предлагаю сразу перейти на «ты». Согласна?
– Хорошо, – начала я, и тут раздался оглушительный треск, вопль и лихорадочный лай собак.
Не говоря ни слова, я рванулась в гостиную, Ребекка за мной. Первое, что мы увидели, влетев в комнату: две ноги в сандалиях, свисавшие с потолка.
– Говорила же! – в сердцах воскликнула я. – Потолок дряхлый, осторожно! Ты кто?
– Кирюшка, – донеся глухой голос, – Лампа, вынь меня.
– Вылезай сам!
– Не получается.
– Упрись руками и аккуратно подтянись.
– Не могу.
– Почему?
– Застрял, лучше тащи за ноги.
Я ухватила мальчишку за щиколотки и дернула.
– Ой, ой, ой, – застонал тот, – тише, живот режет, доска колючая!
Я попыталась осторожненько освободить пленника, но тело не двигалось.
– Лиза, Костя, потяните его вверх.
– Ой, ой! – вновь издал вопль Кирюшка. – Ой, больно!
– Не идет! – крикнула Лизавета. – Сидит прочно, чего теперь делать?
Внезапно Ребекка рассмеялась:
– Ой, первый раз такое вижу, ну умора. А ты попробуй руками по доскам поколотить, если они гнилые, то еще кусок отвалится, и отверстие расширится, живо освободишься.
Послышался стук, потом голос Кости:
– Давай помогу!
В ту же секунду вновь раздался треск, из потолка посыпался мусор, и Кирюшка с оглушительным воплем рухнул вниз. Мы даже не успели испугаться. Прямо под дырой в потолке в гостиной стоял обеденный стол, а в центре его, на белой скатерти – я очень люблю, когда столешница закрыта ослепительно белым, крахмальным полотном, – находилось большое блюдо с клубникой, засыпанной сахаром. Именно в него и угодил Кирюшка. Даже если бы он захотел выполнить подобный трюк нарочно, небось не попал бы в блюдо… Но сегодня моим скатертям не везло. Сначала на веранде пролился кофе, а теперь… Красные липкие брызги взлетели фонтаном вверх, Кирюшка обалдело крутил головой, я разинула рот, а Ребекка произнесла:
– О, вот это…