Асуня

– От ведь, горюшко… – Да ничаво, до Баталона дойдём, там чаво-нибудь скумекаем, да?

– Скумекаем, – кивнул друг и опять досадливо сплюнул. – Придумаем. Что-нибудь придумаем.

Дурак

День напивался зноем, деревья да травы по обочинам стрекотали сотнями кузнечиков, жужжали пчёлами, мухами да осами, кричали птицами и шумели ветром. Одуряющий запах зелени и цветов пытался по лбу сшибить с ног бредущих по широкому тракту народичей, но те оказались стойкими благодаря поддерживающему свету утра, пригревающего носы и грудь в раскрытых воротах рубах.

Узкая речка змеилась по полю справа, густые леса маячили проблесками косых солнечных лучей слева, над головой разверзалась бесконечная голубизна неба, кое-где заляпанная пенными обрывками облаков, как небрежно протёртый после пролитого пива стол.

– Я вот знаешь, что думаю? – сказал Кайлиэль спустя час ходу.

– Чаво?

– А с чего в принципе ты решил, что тебя прокляли?

– Ну так этыть! – вскинул руки Асуня и даже захлебнулся воздухом, поэтому не смог продолжить сразу. – Этово же! А как не прокляли-то? Лежу ж себе, никаво не трогаю, а потом чудь какая-то перед глазами мелькнула, меня и сморило. А потом проснулся, да и всё. С тех пор ни капли даж понюхать не могу!

– Это-то понятно, – терпеливо сказал эльф и осторожно продолжил: – Но почему ты решил, что тебя прокляли на… М-м-м, быть бабой, как ты выражаешься.

– Дак как же ж? – удивился парень. – Дак ведь коли не пью и плачу, кто я, как не баба-то?

– А что, у вас ни одна баба не пьёт? – приподнял бровь спутник. – Или даже не так. У вас что, прямо все мужики в деревне пьют, и ни разу никто не плакал?

Асуня задумался. Потный лоб собрался гармошкой по уже прочерченным за последний день морщинкам.

– Дак как-то оно это… – протянул Асуня. – С мужиков-то батька мой не пил, да дед Гляв. Хотя батька-то иногда приходил-то на рогах, да боле по праздникам. На гуляньях редко когда больше чарки подымал. Мне Жорвель-то и втолковывал, что мужику не пить – стыдобища.

– Угу, – поджимая губы, кивнул Кай, молча ожидая, когда друг справится с мыслетечением сам и сообразит.

– Ток Жорвель-то энтыть… Выходит, слушать-то его и не этого, да? Что не друг он мне больше.

– А ты только друзей слушаешь?

– Ну дык, а како же? А каво ж ещё-то?

– Ну-у-у-у, к примеру, здравый смысл… – медленно и осторожно произнёс эльф, но тут же, бросив взгляд на собеседника, пояснил: – Если народич тебе друг, это ведь не значит, что он прав.

– Дак друзей-то обманывать, да негоже ж энто! – возмущённо развёл руками Асуня.

– Я не про это, – отмахнулся Кай. – Я про то, что если вот тот же Жорвель, к примеру, скажет, что Улька дура и петь не умеет, ты поверишь?

– Так таперича нет! – замотал головой парень, и эльф, застонав, отмахнулся:

– Ну ладно, я! Я вот, допустим, скажу тебе, что Улька петь не умеет, ты поверишь?

– Дак ты ж не слышал! – совсем растерянно воскликнул Асуня и встал посреди дороги, раскинув руки.

Кайлиэль тоже остановился и устало потёр переносицу.

– Ну давай представим, что слышал. Вот представь, что мы сидим у вас, вечер, пряжу тянут девицы ваши, Улька поёт… – эльф примолк, глядя на расплывшееся лицо друга и слепой мечтательный взгляд. Чуть постоял, топая носком сапога по земле, вздохнул и пощёлкал пальцами: – Асуня? Эй!

– Чаво? – улыбаясь, отозвался тот.

– Мы говорили. Напоминаю просто.

– Ага! – бодро сказал он и, поправив лямку сумки, возобновил бодрый шаг, даже грудь выпятил.

– Так вот, – продолжил последовавший за другом Кай, – допустим, мы оба посидели, послушали, а после я тебе и говорю: «Улька твоя – дура и петь не умеет» – ты мне что, по…

Он еле успел увернуться от пролетевшего над головой тумака. Впрочем, Асуня повторять попытку не стал, а вновь наморщил лоб:

– Ты энтого… Не это мне тут энтыть, да!

Видя, что опасность миновала, эльф выпрямился, пригладил волосы, выбившиеся из косы, и как ни в чём не бывало продолжил:

– Вот видишь? Ты мне не поверил, а сам подумал, правильно?

– Энто ты ж меня что? – расплылся в растерянной улыбке Асуня. – Энто разыграл меня, что ли? Эк хитро-то как ты меня, о-хо-хо!

– Хитро… – бездумно пробормотал Кай и вздохнул, глядя перед собой. Сложил руки за спину, продолжая идти, и принялся втолковывать: – Ну так вот и смотри, Асуня. Я тебе сейчас сказал, а ты не послушал, а стал сам думать, да?

– Ага! – вдохновенно произнёс друг, держась за лямку сумки, и поспешил следом.

– Так вот про это я и говорю. У тебя своя голова на плечах есть, так почему ты решил, что если тебе говорят, что пьют только мужики, а плачут только, простите боги, бабы, то это правда, м?

– Ну дак энтыть… – растерянно развёл руками Асуня. – Дык говорят же ж все-то.

– А ты сам? Что думаешь?

– Я-то?

Вот тут лоб Асуни, казалось, решил перещеголять прошлые достижения и пошёл рёбрами так, что на нём стирать можно было бы. Друзья шли по уже оживляющемуся тракту, мимо ехали телеги, то и дело проносились всадники, некоторые приветственно вскидывали руку Каю, а тот вскидывал в ответ.

– Знаешь, чаво, Кай? – заговорил Асуня, когда вдалеке показалось поле, после которого, как он помнил, уже появятся на горизонте крыши города.

– Чего?

– Да вот я-то кумекаю тут всё, кумекаю, да никак скумекать-то не могу.

– М? – ожидающе протянул друг.

– Да ведь выходит-то, что всё ж то мне говорили дружки-то мои бывшие, а мне как-то и на веру бралось-то. А тот же Жорвель мне втолковывал, что-де надыть Ульку за косу хвать да женихаться предложить, штобы, значица, в девках долготь не сидела. А мне как-то оно противно было. А таперича думаю, а мож, оно и остальное також? Ну, кады, вроде ж и правда, да не правда-то на самом деле.

Эльф довольно улыбнулся, не размыкая губ, и поднял лицо к небу, щурясь на лучики солнца.

– Так што ж выходит-то? – попытался заглянуть ему в лицо Асуня. – Энто ж выходит-то, што и верить-то никому нельзя, да?

– Верить нужно сердцу, – умиротворённо сказал Кайлиэль, продолжая смотреть на горизонт. – Оно всегда подскажет. И даже если все в мире хором будут кричать, что Улька – дура, оно будет знать, что это не так.