Present Invisible

Майка: ну давайте хоть в воскресенье что-нибудь замутим?

Я: в воскресенье мы снимаем Тыквины глюки.

Майка: я помню, но не целый же день!

Санча: очень надеюсь.

Я: кстати, а сама Тыква где?

Майка: в «Сиднее», видимо, опять пирожки по 3,50.

Санча: я предлагаю быстро всё снять и пойти погулять.

Я: ага, с Тыквиным французом.

Санча: можно и с ним.

Я: а мне придётся таскаться со штативом, камерой и гитарой.

Майка: почему с гитарой?

Я: Тыква сказала, надо гитару. «Девочки, завтра снимаем клип. Принесите, пжалста, симфонический оркестр».

Майка: вопрос от тормоза. Что за француз?

Санча: она нашла какого-то студента по обмену, мальчик из французской провинции.

Я: я думала, мы снимаем сонет Лорки…

Майка: что-то я вообще ни хрена не понимаю…

Я: все оценили, как аспирант презрительно посмотрел на Тыкву, когда дверь раскрылась с деликатного пинка, и она нырнула за нашу парту?

Тыква: придумали сценарий для Лорки?

Майка: щас, шнурки погладим…

Санча: философу…

Майка: сегодня у него зелёные.

Санча: вчера был жёлтый галстук. До этого – бордовая рубашка и эти же идиотские брюки с ботинками под крокодила.

Я: Тыква, мы безнадёжно отстали от моды.

Санча: на парах чаще бывать надо.

Майка: не знаю – не знаю… Тыква вот рукава на ногах носит.

Тыква: очень, знаете ли, удобно. Так, что там со сценарием?

Я: как тебе такой вариант? Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Муравьед крадётся за аспирином. Из окна слышится Марсельеза. По карнизу ползёт паровоз, запряжённый в кошку. Сверху выбрасывают ящик с апельсинами. Муравьед останавливается, проникновенно смотрит в камеру и читает сонет Лорки. Апельсины поют Марсельезу. Луна падает и катится по мокрому асфальту, как люк от колодца.

Тыква: мне нравится. Беру.

Миа: 28 мая 2003 года

Во втором часу ночи в мою избу-читальню (для этих целей я оборудовала кухню) пришёл папа:

– Ну что, сколько разбитых сердец сегодня?

– Ни одного…

– Теряешь сноровку… А как там этот, как его зовут?

– Не знаю, «этого» недели три не наблюдала.

– Понятно, вычёркиваем.

Аарон: 7 июня 2003 года

Мама повезла меня в новую квартиру. Мы переезжаем через пару месяцев. Точнее, это они переезжают. Я вошёл в квартиру и внезапно понял, что никогда не буду тут жить. Не знаю, как объяснить это, это не антипатия к помещению, это чёткая уверенность в том, что оно не станет моим домом.

Аарон: 13 июня 2003 года

Мы с Джерри сидели под мостом. Он любит висеть на всяких мостах вниз башкой, и чтобы внизу была горная река с камнями или проплывала баржа, ну или чтобы мост держался на соплях. Иначе не интересно. Когда-то мы виделись тут же, и Джерри тянул меня залезть под мост, туда, на самый верх, сквозь решётку с замком. Я сказал «ну тебя в баню, я туда полезу, только если мне жить надоест». И вот, сегодня мы залезли под мост, и сидели на деревянной площадке с прогнившими досками, а внизу хрипела река. Я смотрел вниз и старался почувствовать хоть что-нибудь, чтобы хоть инстинкт самосохранения проснулся. Но страха не было. А потом я услышал, как на берегу поют кришнаиты. Я слышал массу страшилок про то, как люди отдают своё имущество сектам, но никогда не понимал, что в этот момент ими движет. Как можно настолько потерять мозги, чтобы добровольно всё отдать явным мошенникам?

Сегодня на мосту мне стало ясно. Они понимают. Когда они это делают – они всё понимают. Просто есть такое состояние, когда ты готов отдать всё, только бы у тебя вырвали всю эту боль из сердца, и ты просто сидел, тихий и умиротворённый, в тени деревьев, и пел мантры, раздавая прохожим буклеты и улыбаясь.

И тут у меня зазвонил телефон. Это была мама. Я ответил. Мама поинтересовалась, всё ли у меня хорошо. Я ответил, что да, всё хорошо, я гуляю. И мама задала вопрос, на который я не сразу смог ответить. Она спросила: «Ну ты же просто гуляешь? Ты там не под мостом каким-нибудь?» Я заверил её, что не собираюсь прыгать с моста, топиться, вешаться или бросаться под поезд. И долго думал, откуда это предположение возникло у неё в голове.

Аарон: 18 июня 2003 года

Я не знаю, [неразборчиво] твою мать, зачем это [неразборчиво] если всегда [зачёркнуто] и почему я не могу быть дебилом, которому всего хватает и вообще всё равно, [неразборчиво] к чёртовой матери.

Миа: 20 июня 2003 года

Сказка о Василисе не очень премудрой. Ещё одна ночь без сна. Тыква снова живёт у нас на кухне. Дружно рыдаем над учебником по синтаксису, который накануне переименовали в апокалипсинтаксис. Заливаем свою печаль смесью сублимированного кофе и кока-колы. Я обычно не ложусь, если спать остаётся меньше трёх часов. Поэтому сегодня Тыквина очередь спать. Итак, мы снова вместе: Тыква, я, галлон кофе, тонна конспектов и сибирская белая лиса. Тыква умоляюще теребит Коржика:

– Кооот. Ну коооот. Сделай за меня синтаксис! Вот в сказках у всех были животные-помощники. «Утро вечера мудренее», – подумала Василиса и легла спать. Просыпается – а за неё кот весь синтаксис сдал.

Аарон: 25 июня 2003 года

Однажды, ещё до расставания, мы свернули с центральной улицы чуть вглубь, во дворы, и шли среди совершенно невообразимых домов. Это были двухэтажные бараки из тёмных старых брёвен. У меня даже в груди защемило от желания попасть внутрь, посмотреть, как там. Ты сказала мне: «давай постучим в какую-нибудь дверь и попросимся в гости», но я побоялся.

Сегодня Джерри привёл меня в тот самый дом. Оказалось, у него там друзья. Меня представили. Это чудесное место, я был прав, когда мечтал сюда попасть. Архаические деревянные лестницы, древние двери и совершенно кинематографические персонажи.

Аарон: 26 июня 2003 года