Жемчужный узел

Там стоял, похоже, самый большой дом в Карасях. Тоже одноэтажный, но длинный, да еще и с пристройкой – для лошадей. Уже благодаря этому можно догадаться, что то был постоялый двор.

Лад придержал дверь, пропуская ее вперед – в темное, теплое помещение. Окон не хватало, чтобы осветить большой зал, лучины тоже плохо справлялись. Несмотря на ясное утро, внутри царил полумрак, лица редких гостей едва угадывались, равно как и кушанья в их тарелках. Лизавета невольно подумала, что так и было задумано, чтобы скрыть не самые лучшие блюда.

– Не стой на пороге. – Лад ткнул ее промеж лопаток, заставляя пройти дальше.

На мгновение показалось, что все взгляды прикованы к ней. Стало неуютно: Лизавета не могла рассмотреть выражения лиц, но сразу надумала, что они были неодобрительными, недовольными.

Лад же будто не замечал косых взглядов. Он пронесся через зал прямо к стойке, за которой стоял дородный, высокий мужчина с бородой, напоминавшей по форме топор. Тот как раз наливал что-то в огромную кружку, когда Лад резко остановился и громко хлопнул по столешнице. Мужчина вздрогнул – напиток расплескался.

– Ты какого… тут творишь?! – не стесняясь в выражениях, возмутился он.

– И тебе не хворать, Добрыня, – совершенно не испугавшись грозного окрика, легкомысленно улыбнулся Лад. – Позволь тебя кое с кем познакомить. Лизавета… Лизавета, чего ты там стоишь, иди сюда!

Опомнившись, та быстро подошла.

– Вот, это Лизавета.

– Оч-чень приятно, – она запнулась под суровым взглядом.

– И мне, – пробормотал в ответ Добрыня и сразу же перевел взгляд на Лада. – И чего тебе надо?

– Комнату, – по-прежнему не обращая внимания на явное недовольство собеседника, отвечал тот. – Для вот этой прелестной девы в беде. Она правда попала в очень неприятную ситуацию: очнулась на озере, а ничегошеньки не помнит. Говорит, была с батюшкой на каком-то постоялом дворе, а потом – все, не память, а дырка от бублика. Как сюда приехала, с кем, где ее отец, не имеет ни малейшего понятия.

– Досадно, – только тут Добрыня по-настоящему внимательно посмотрел на Лизавету. Она внутренне сжалась под его взглядом, но внешне страха не показала – или, по крайней мере, попыталась. – Как, говоришь, звать?

– Лизавета, – уже без запинки откликнулась та.

– Добрыня. – Он вытер руки о фартук и протянул одну для рукопожатия.

Маленькая ручка Лизаветы в ладони Добрыни почти утонула.

– И что, говоришь, вообще ничего не помнишь?

Она покачала головой.

– Но помнишь, как тебя звать-то, – отметил Добрыня. – А отец кто?

– Купец. Микула Баулин его зовут – может быть, знаете?

– Микула?! – оказалось, что Добрыня тоже может быть очень громким. – Отчего ж не знать! Почитай, с неделю назад от нас уехал, совсем недавно виделись. Так ты ж его дочка, что ли?

– Угу, – кивнула Лизавета.

– Так чего сразу не сказала? Дочке-то Микулы мы завсегда поможем – человек он хороший. Вещицы полезные нам находит, цену не заламывает. Ради такого дела можно тебе и бесплатно комнатку найти. Тем более, скажу по секрету, у нас сейчас больше половины свободны. Что поделать, Караси – не бог весть какой перевалочный пункт.

Последние две фразы Добрыня проговорил тихо, перегнувшись через стойку. Лизавета растерянно улыбнулась, про себя поражаясь, как, оказывается, отца здесь… ну, не любили если, то уважали.

– Так, подожди, а как вы с этим-то познакомились?

«Этот» мученически закатил глаза.

– На озере я ее встретил. Говорю же, она там очнулась, сидит, ничего не помнит. Как я мог мимо пройти?

– Правильно, не мог, – важно согласился Добрыня и вновь повернулся к Лизавете. – А отец-то твой сейчас где?

– Наверное, на том постоялом дворе, где мы были. Но я название не помню, только морду медведя на вывеске.

– Медведя? Так это, наверное, «Медвежий угол» был. Он как раз на пути из города к нам лежит, дня три оттуда досюда. Если твой батька знает, где ты, то за этот срок до нас и доберется. Как думаешь, знает?

Лизавета не сомневалась, что знает. Но сказать об этом Добрыне не могла, иначе бы пришлось объясняться.

– Не уверена. Я вообще не понимаю, как тут оказалась.

Последнее было правдой и, возможно, Добрыня это почувствовал. По крайней мере, именно после этих слов он поглядел на Лизавету с особенным сочувствием.

– Ох, девка… Ладно, давай тогда так сделаем: ты у нас на эти три, а лучше на четыре денька останешься. Поживешь, батьку своего подождешь. Приедет – хорошо, порадуемся. Не приедет – мы тебя в город к нему и мамке отправим. Мы же у тракта стоим, ямщики тут не редкость. Подсадим тебя к кому-нибудь, а?

Мысль была хорошая, о чем Лизавета тут же и заявила. Добрыня довольно улыбнулся, потер седую бороду.

– Ну, вот и хорошо. Ты-то доволен?

– Доволен, – согласился Лад, до сих пор молчаливо следивший за их беседой. И тут же расплылся в хитрой улыбке: – Я это предложить и хотел, чего мне огорчаться?

Было очевидно, что Лад беззастенчиво врал. Он быстро увернулся от подзатыльника, который чуть не отвесил ему Добрыня, и на всякий случай отбежал на середину зала – гоняться за ним хозяину явно было не с руки. Так и случилось: Добрыня что-то проворчал да вернулся к напиткам.

– Эй, Лиза! – кликнул Лад, и Лизавета поморщилась: так ее никто не называл. – Я тогда завтра загляну, посмотрю, как ты тут. Как бы этот старикан тебе самую плохую комнату не дал.

– А чего ж ты завтра проверять собрался? – вскинулся Добрыня. – Ты сегодня проверь. Вот подойди-ка поближе, я тебе все покажу!

Лад благоразумно подходить не стал, махнул Лизавете издалека – и был таков. Ей же осталось глупо пялиться на закрывшуюся дверь и гадать, что будет дальше.

Размышлять над этим долго не пришлось. Добрыня медленно вышел из-за стойки и, жестом поманив Лизавету, потопал к дальнему концу зала. Там был проход в узкий, темный коридор с одинаковыми дверями. Они прошли мимо нескольких и, наконец, у четвертой остановились. Добрыня достал из кармана фартука массивную связку ключей, отцепил один и протянул ей.

– Вот, твоя комната будет. Не хоромы, конечно, но уж что есть.

– Я уверена, она замечательная, – улыбнулась Лизавета. – Спасибо.

Она действительно была благодарна: за крышу над головой, радушный прием и добрые слова об отце, которого любила, несмотря на случившееся. Здесь, в этом неуютном коридоре, стоя рядом с возвышающимся над ней Добрыней, Лизавета и впрямь поверила, что все может закончиться хорошо.

Добрыня мягко улыбнулся.

– Да не за что. Ты, как обустроишься, приходи. Накормим еще.

Лизавета проводила взглядом его грузную фигуру и лишь затем вставила ключ в замочную скважину. Повернулся он легко, с громким щелчком: пускай двор и выглядел небогато, но за порядком тут явно следили. Лизавета улыбнулась, представив, как Добрыня по утрам смазывает петли, подметает полы и смахивает пыль, и сильнее толкнула дверь.

Как она и предчувствовала, комната была обставлена бедно. У одной стены – узкая кровать, у другой – небольшой, чуть облупившийся шкаф. Был еще стол, на котором кто-то предусмотрительно оставил чернильницу, заточенное перо и пару листов бумаги. Правда, чернила в баночке давно и безнадежно засохли.

Лизавета тяжело опустилась на кровать. Та сильно прогнулась под ее весом, но не скрипнула. Лизавета прикрыла глаза. Спать не хотелось – еще бы, она едва встала! – но хотелось погрузиться в себя, понять, что с ней происходит. Стоило смежить веки, и под ними замелькали образы: испуганный окрик отца, улыбчивый Лад, хмурая Ольга, суровый только на вид Добрыня – и водяной. Конечно, нечисти Лизавета не встречала, но в воображении живо явился толстый старикан с длинной бородой, круглым носом и пронизывающим взглядом неприятных, маленьких глаз. И как отец мог ее такому отдать?