Непреднамеренность

– В сейфе нашёл какой-то, думаю, зачем деньги тратить, если уже всё есть.

Ванька наливает себе ещё, мне уже не предлагает, я вдруг вспоминаю, на чём мы остановились.

– Дак ты пойдёшь ко мне в систему безопасности или как?

– Пойду, Санька, надоело мне всё. Или у тебя там тоже сутками?

– Нет, конечно, следить, чтоб охрана вовремя менялась на смену, чтоб из складов не воровали фурами, чтоб конкуренты не украли базы данных, чтоб дом мой не ограбили.

– О, дом к той же системе подключён?

– Да, дом тоже.

– Как, кстати, дома-то?

Спрашивает будто между прочим, знает, что терпеть не могу говорить про Софи. А я вдруг чувствую, что, обходя эту тему стороной, я всё равно её не улучшаю, ведь оно всё равно уже так, как есть. Хуже некуда у меня дома, но в этом никто не виноват. Ванька тем более.

– Хреново, Ванька, дома. Из кожи вон лезу, а ей как было на меня наплевать, так и осталось. Последний месяц, чтоб не видеть, насколько я ей противен, стараюсь приходить домой, когда она спит уже, и ухожу, пока не проснулась.

– М-да, а эти твои как? Твоя порочная семёрка?

Мне становится смешно, хохочу от души, даже слёзы выступают. Ваня смотрит на меня с лукавой улыбкой.

– Почему моя семёрка стала порочной вдруг?

– А как? По-другому и не назовёшь. Вот давай рассуждать. Есть семь пороков человеческих, так?

– Так, – соглашаюсь я.

– Ну вот из тех, про кого ты рассказывал, Ангелина, или как её там…

– Ага, Ангелина, она страдает завистью. – Мне вдруг становится так любопытна его теория «порочности», что остатки хмеля сами вылетают из головы.

– Причём сколько бы ты мне про неё ни говорил, вот это же богиня зависти просто: то хочет на море как соседка, то кольцо как у подруги, то туфли как у кого-то там.

– Как у Кайли Дженнер.

Я снова начинаю смеяться, но уже спокойно, легко.

– Так, согласен, смешно, но подожди, кто там ещё у тебя есть?

– Вероника была, расстались сегодня.

– Это которая всё фоткалась в тачке твоей?

– Ага.

– Ну, с этой совсем просто – гордыня.

– С Любой-чревоугодницей тоже сегодня закончил отношения.

Ванька удивлённо вскидывает брови, но ничего не уточняет.

– Ещё у тебя были какие-то Кэт и Мэри.

– Леность и скупость, – само срывается с моего языка, но выпивший уже достаточно Иван вдруг решает сменить тему:

– Что за имена басурманские! Где ты откапываешь вообще таких баб, Мэри и Кэт, тьфу! Машка и Катька! Да и Сонька твоя туда же.

Прикусываю губу и пожимаю плечами, почему-то желание смеяться пропало, но Ваня не унимается:

– Нет, ну скажи мне, почему Софи?

– Она просит её так называть.

– Не моё, конечно, дело, но жена у тебя, конечно, омерзительная особа. Вот если в твоих любовницах по одному пороку, то в Соньке все семь сразу, а может, и побольше.

– Их всего семь.

– Да какая разница – сколько их? – Иван повышает голос. – Она ж тебя не любит и унижает, как захочет, а ты…

Наши взгляды встречаются. Иван резко успокаивается, просто начинает доставать бутылку, которая упала ему под ноги. Продолжаю за него:

– А я терплю все унижения, как тупой олень. Зачем терплю – сам не знаю, надежду на её расположение уже давно потерял, да и уже не знаю, надо ли. Просто по привычке исполняю её прихоти, должна же быть какая-то мотивация в жизни.

– Так себе мотивация, но раз тебе подходит – мотивируйся сколько влезет.

– Да вот уже не лезет.

Разговор прерывается, время позднее, пора по домам. Вызываю нам по такси; пока ждём машины, договариваемся, когда он придёт устраиваться на новую работу. Благодаря его согласию работать со мной чувствую некоторое облегчение, хоть видеться будем чаще. Видеться чаще с единственным человеком, которого вообще хочется видеть, – это как обещание от мамы выдавать мороженку каждый день все каникулы напролёт, а может, даже лучше.

Домой захожу, еле волоча ночи. Уже не пьяный, но уставший, как пограничная собака. Одежду раскидываю на ходу, за что-то же я плачу штату сотрудников из пятнадцати человек, надеюсь, их не затруднит собрать мои ботинки и запонки. В спальню вхожу без носков и брюк, но в рубашке, пуговки слишком мелкие и крепко пришиты, не расстегнуть и не оторвать. Софи на своём месте, спокойно спит в шёлковых простынях. Сажусь рядом с ней, трясу за плечо.

– Сонь, Соня, ты давно уснула?

– Не называй меня так, – сонно, но всё-таки раздражённо бормочет она, – я же тысячу раз просила.

– Сонь, да какая разница, – резко говорю ей, видимо, не только резко, но и громко; раскрывает глаза, приподнимается на локте.

– Ты что, напился?

– Напился, но я не сильно.

– Фу, от тебя так пахнет неприятно. Может, в другой комнате ляжешь?

– Ещё чего.

Морщится, переворачивается на другой бок, чтобы не видеть меня.