Дылда

– Не преувеличивайте! – воскликнула я с возмущением. Терпеть не могу, когда врут! – Сковородка отечественная и красная цена ей полторы тысячи!

Барханов пропустил мимо ушей мой выкрик и медленно подошел к поцарапанному журнальному столику.

– Ваза фарфоровая, китайская, старинная, эпоха династии Мин… – Он поднял с пола осколок и, вертя его в руке, печально вздохнул: – Даже страшно произнести ее стоимость.

– Серьезно?! – ужаснулась я и заерзала на месте, чувствуя, как из-под ног моих ускользает опора. – Правда, что ли, династия Мин? Вы меня разыгрываете!

– До шуток ли мне сейчас, Земляникина? Ты не вазу, ты сердце мне разбила! Ну да ладно, ваза все равно бесценная, так что ее стоимость великодушно учитывать не будем. Обойдемся тем, что остается. А что у нас остается? У нас остается около ста двадцати тысяч с учетом стоимости услуг клининговой фирмы, которой придется наводить тут порядок. Так что, Саша Суперстар, ты мне должна сто двадцать тысяч в отечественной валюте.

Егор опять уселся на стул и с видом бухгалтера, успешно подбившего баланс, смотрел на меня. У меня же похолодело в животе: и где я возьму такие деньги?.. Те сто двадцать тысяч, что у меня были, я отдала Елене Васильевне для поддержания штанов, то есть, чтобы не дать загнуться нашему приюту. А больше у меня не было, и взять было негде.

Барханов с интересом рассматривал меня, съежившуюся в неудобной позе в уголке дивана, со скованными наручниками за спиной руками, и задумчиво постукивал кончиками пальцев по спинке стула.

– Кстати, юная блогерша, ты кашу варить умеешь? – задал он неожиданный вопрос, перестав барабанить по стулу.

– Ка-к-кую кашу? – пробормотала я.

– Все равно какую: гречневую, рисовую, овсяную. На мясном бульоне и с протертым мясом.

– А чего тут варить-то? – ответила я, совершенно не улавливая смысла вопроса. Он надо мной смеется, что ли? – Конечно, умею.

– Прекрасно! – громкий аккорд всеми десятью пальцами по спинке стула прозвучал, как финальная точка. – Тогда, Земляникина, предоставляю тебе выбор: или вызываю полицию, а они сажают тебя в КПЗ, или беру тебя в рабство.

– Какое рабство? – опешила я.

Двадцать первый век на дворе! Слово «рабство» давно отнесено в раздел устаревших. От него пахнет книжной пылью и забвением.

– Как раз сегодня у меня помощница по хозяйству уехала в отпуск. У нее сестра заболела. Так что на целый месяц жилище мое осталось без присмотра. Звонить в агентство и просить новую домработницу не хочу. А кашу варить некому! Можешь занять место Валентины Петровны. Требуется мыть полы, пылесосить ковры, стирать, гладить, готовить. Зарплату я тебе платить не стану. Но будем считать, что за месяц ты отработаешь свой долг. Так что выбирай, что тебя больше устраивает.

Я с подозрением покосилась на хозяина охотничьего домика: странный он! Всё ли у него с головой в порядке?.. Какое рабство?.. Какая каша?..

Но перспектива очутиться в полиции оказалась столь пугающей, что я не раздумывая выпалила:

– Рабство!

– Правильный ответ! – удовлетворенно кивнул Барханов и поднялся со стула. – Тогда поехали.

Он махнул двум охранникам, что молча и с большим интересом наблюдали за происходящим из угла комнаты. Парни подбежали ко мне, подняли с дивана и поставили на нетвердые ноги. Наручники за спиной жалобно звякнули.

Егор поморщился.

– Это ни к чему, ребята. Снимите.

Тот, что повыше, принялся копаться в замке наручников, пытаясь его открыть, а коротышка предупредил:

– Вы с ней поосторожней, Егор Сергеевич, она может еще что-нибудь отчебучить.

– Это я уже понял, – кивнул Барханов и приказал: – Карманы у нее проверьте. Нет ли чего там интересного…

Я попыталась возмутиться, но коротышка поднес к моему носу увесистый кулак и нахмурился. Пришлось перетерпеть, пока эти шестерки в четыре руки ощупывали меня со всех сторон. Вот сволочи!

– Телефон и набор отмычек, – коротышка передал мои вещи Барханову.

Тот ухмыльнулся, подкинул в ладони набор отмычек, фыркнул: «Изобретательно!» и сунул обе находки себе в карман.

– Э-э, а мой телефон? – потянулась я к единственному своему сокровищу, скрывшемуся в глубоком кармане шикарного темно-синего костюма.

– А рабам телефоны не полагаются!

С этими словами Барханов подхватил меня под локоть, вывел из разоренного дома, усадил в свой блестящий черный БМВ на переднее сиденье (не та ли это машинка, так нагло окатившая на днях меня грязью из лужи?), проконтролировал, чтобы я пристегнулась ремнем безопасности и сел за руль.

Спустя пару минут крутая тачка шустро крутила колесами по проселочной дороге в сторону Москвы.

Глава четвертая

В салоне было тепло и удобно. Даже мне с моими километровыми конечностями не пришлось сворачиваться улиткой, чтобы уместиться в кресле. Покрытое хорошей светлой кожей кресло уютно обхватило меня со всех сторон, услужливо подставив с боков подлокотники и поддерживая спину. Мягким светом светились приборные панели, из динамиков лилась тихая классическая музыка, убаюкивая, успокаивая мои растрепанные нервы. Так вот в каких машинах ездят у нас буржуи!

Я незаметно скосила глаза на водителя. Хозяин БМВ и с сегодняшнего дня мой рабовладелец молча крутил колесо руля, всматриваясь в прошитую разноцветными огнями ночь за лобовым стеклом. Его профиль вполне можно было назвать аристократическим: прямой красивый нос, четко очерченные губы, мужественный подбородок, высокий умный лоб.

Вот в таких холеных красавцев и влюбляются глупенькие девчонки, начитавшись женских романчиков и мечтая о принцах. Своими куриными мозгами они не понимают, что под привлекательной маской скрывается холодный расчетливый ум, мелочная жадная душонка, а в груди, спрятанной под дорогим и модным пиджаком, совсем нет сердца!

Видимо, я слишком пристально пялилась на своего «попутчика», потому что Барханов бросил взгляд в мою сторону и произнес:

– Ну, готовься, Саша Земляникина. Эх, хорошая у тебя фамилия… – И добавил, плотоядно ухмыльнувшись: – Вкусная!

В животе у меня похолодело. Что ждет меня в доме этого людоеда? Подавив усилием воли противную дрожь внутри, я взяла себя в руки и попыталась размышлять логически.

Какой смысл может вкладывать этот тип в слово «рабство»?

Ни в столице, ни в ее окрестностях точно нет полей, засеянных сахарным тростником, по которым дюжие надсмотрщики плетками гоняют истощенных, полуголых невольников. Климат у нас неподходящий для сахарного тростника! Попасть в сексуальное рабство мне с моей внешностью точно не грозит. Значит, остается вкалывать по дому, поддерживая в нем порядок…

Выпрямив спину, я мысленно усмехнулась: если Егор Сергеевич думает, что напугает меня, заставив чистить зубной щеткой золотой унитаз, то он сильно ошибается! После уборки двух десятков собачьих клеток в приюте меня уже ничем напугать нельзя.

Я думала, что Барханов везет меня в свою городскую квартиру, расположенную где-нибудь в Москва-Сити, на сорок пятом этаже стеклянного небоскреба. Но поездка наша закончилась за городом, в тихом безлюдном месте, перед воротами в высоченной глухой ограде.

Барханов остановил машину и опустил боковое стекло, строго глянув на висящую на столбе видеокамеру. Створка ворот тут же поползла в сторону, открывая проезд на территорию загородного участка.

БМВ медленно миновала ворота и остановилась. Водитель щелкнул дверным замком и вылез из салона, лениво потянувшись всем телом, видимо, затекшим от долгой неподвижности.

Из домика охраны к нему тут же выскочил здоровенный детина метра два в высоту с косой саженью в плечах и в камуфляжной форме. Один его вид у любого мог отбить охоту незаконно проникнуть на территорию бархановских владений.

– Добрый вечер, Егор Сергеевич! – козырнул детина и вытянулся перед хозяином по стойке смирно.

– Надеюсь, что добрый, – вздохнул Барханов и кивнул в сторону сторожки. – Как там у нас дела?

– Всё как и вчера. Изменений нет.

– Пошли, Елисей, посмотрим.