А в следующее мгновение я лежу на кровати, подмятая его тушей.
– Ик, – говорю я в ответ на это. Дурной пример, похоже, заразителен.
Он теперь целует… Дурной пример заразителен!
Только не так как я целует. Совсем не так.
Я спрашивала. Ну, поцелуем. Типа можно или нельзя? Останавливала от всяких нехороших желаний, вроде убийства меня. Показывала, что не тварь я изнаночная, а право на дышать имею.
Этот не спрашивает. Этот берет. Дурман в его глазах мелькает так быстро, что я едва свое «ик» успеваю произнести, и тут же глаза закрываются, потому что кое-кто меня не просто целует – жрет. Выпивает до самого-самого донышка. Меня так и не целовали никогда. До ощущения, что без этого поцелуя он сдохнет. И свой язык ему деть некуда кроме моего рта.
И мелкие укусы, утробное рычание, стоны – это все естественно и настолько важно, что останавливать мужика – преступление…
Я бы даже не сказала, что получаю удовольствие от поцелуя. Я настолько ошеломлена, как он это делает, какие образы и чувства вызывает у меня, как топит буквально в своем желании – а притворялся ведь такой ледышкой! незнакомцем притворялся равнодушным! – что поначалу не могу сопротивляться. Сама упиваюсь поцелуем. И ощущением власти… как будто ее мне вот так вот вручают и делай теперь с ним, что хочешь!
Я и делаю… что хочу. Отталкиваю.
Когда Вардрик непослушными пальцами начинает рвать шнуровку моей рубашки, прихожу в себя. И отталкиваю. Со всей силы, потому что в один момент понимаю – да, нравится… местами. Да, живой мужик – а я живая женщина. Но моя первая ночь точно не будет в таких вот обстоятельствах. Когда он пьяный, еще и под дурью – а там дракоша может быть погибает.
– Правом не дорос, чтобы тискать меня, – рычу, когда он не отталкивается с первого раза. – Ваша Светлость! Нет! Не смейте!
Закрываю его губы, которыми он снова ко мне тянется, ладонью, а потом еще и за волосы оттаскиваю от своего лица.
– Единение… – бормочет, шаря мутным взглядом по моим щекам, шее, груди, которую все норовит высвободить, – Сама же хочешь Единения…
Это у них так красиво заменяют слово «секс»? Впрочем, не важно.
– Ни слова об этом не сказала, – пытаюсь из под него выползти, отпихивая руки, которыми герцог норовит что-то у меня пощупать. Вот странно, что страха нет… В прошлые разы у меня аж истерика была, что пристают – а сейчас чего? Привыкла к нему за время непристойных снов, которые мне парочку раз снились? – Какое там единение, когда вашему крылатому другу плохо, а вы пьяны почти до отключки?!
– Самое настоящее, – бормочет и снова наваливается.
Да блин!
Он мне в шею впивается, а я руку вытягиваю, кувшин, из которого воду на него вылила, нащупываю на столике и со всей дури бью по дурной голове. Так что тот на осколки… В герцог со стоном отодвигается. Не отключился, конечно, но фора у меня есть.
Скатываюсь с кровати и бегу прочь, в коридор. Потом и дверь запираю – пока он ключ найдет, пока отопрет, я уже…
Уже что?
Со вздохом прислоняюсь лбом к стене в попытке понять, что дальше-то делать? Карвар мне нужен был не для проверки, насколько крепка глиняная утварь. Ради помощи. А кто теперь поможет, а? Хоть книга была бы какая, «Драконоводство для начинающих». Но я каждый день в библиотеке шарю, пока ни одной не встретила. Только сказки про драконов.
И как они помогут?
Всхлипываю.
Прислушиваюсь.
Странно, но за дверью спальни никакого шевеления. Может я отбила ему мозги, а копошился он после удара уже в последних конвульсиях? Как дергается уже выловленная рыба в ванной?
– Не, – говорю сама себе, подавляя желание проверить, как он там, – Такого не пробьешь. А если потом голова будет болеть – так это от вина. Дракону я нужнее.
Возвращаюсь на кухню и набираю полное ведро воды. И пончики беру новые – я их много нажарила. А из своего импровизированного «кабинета» – драконьи сказки. И тряпочки. И пледик.
И бегу к дракону, который, кажется, за время моих метаний даже положения не поменял. Солнце поменяло – вон уже к закату клонится – а он – нет.
– Чудо мое, – всхлипываю опять. Так мне его жалко. – Ну пожалуйста, живи. Не ради меня, а ради себя. Ты же такой краси-ивый… Умный… Замечательный. Гордый и мощный… Никто мне не говорит, что с тобой и как тебе помочь, но знай – я тебя одного в таком состоянии на ночь не оставлю.
Я плачу и глажу по неподвижной голове. И влажными тряпочками чешуйки натираю.
Рыдая, пытаюсь его напоить и накормить – но даже пасти не открывает.
Укутываю пледом шею в связи с совсем уж идиотской идеей – вдруг у него горлышко болит? А сама утрамбовываюсь где-то между локтем и пузом и, пока не становится окончательно темно, читаю ему сказки, периодически хныкая и вытирая мокрое и соленое лицо.
– Сон – лучшее лекарство, – шепчу, не слишком в это веря, – Давай договоримся. Когда мы проснемся – ты будешь здоров.
И с этой фразой засыпаю сама в его объятиях.
Про «первую ночь» и перемены
«Курлык».
Ага, ага. Щаз встану…
«Курлык, курлык»
Да кто тут раскудахтался так, чтобы…
– А-ааа! – воплю я спросонья, подскакивая и осознавая, где нахожусь.
– Фр-ррр, – рычит и фырчит Чудо и тоже приподнимается на лапы.
Солнце палит вовсю – день уже яркий, это сколько же я проспала? – а дракоша радостно перетаптывается и курлыкает, норовя подставить свои наросты на лбу под мою ладонь.
Он что…
– Выздоровел! – воплю от радости и вешаюсь на драконью шею. Тискаю. Ну, насколько можно тискать ящера величиной с домик такой. А потом отбегаю чуть и осматриваю взволнованно.
Реально выздоровел!
Курлычет, тянется, крыльями похлопывает, морда радостная, а чешуя будто еще ярче горит!
– Чудовищко мое! – хлопаю в ладоши. – Ты совсем как новенький!
Сообщает мне что-то на своем, ящурном, и взмывает в небо. Парит, извиваясь и демонстрируя, какой он хорошенький и пригоженький.
– Ты восхитительный! Очень – преочень! Красавчик мой, умничка, самый замечательный и здоровый дракончик на свете!
Самый замечательный дракончик на свете делает еще несколько кругов возле башни, ревет громкое и… улетает с реактивной скоростью.