Тиран

Следующую свою компанию Никифор решил провести серьезно, не отвлекаясь на защиту и удобства Священных особ, сменив парады на суровые военные будни. Его терзала мысль о том, что он не взял приступом Тарс и Мопсуэстию. Он помнил оскорбления в свой адрес и то, что был отброшен от стен этих городов, как тупая стрела, попавшая на крепкий предмет. Вот над чем размышлял и что обдумывал Никифор долгими зимними вечерами. Вот почему он в ожидании удобного времени года усиленно готовил к боевым действиям, находившихся при нем воинов.

Как только закончились посевные работы, синклит объявил сбор фемных ополченцев Азии на войну. Отовсюду к месту сбора прибывали воины. И призывники стратиоты, поселенцы с государственных земель, и вольные наемники федератов.

Патрикий Никита, друнгарий флота, выполняя приказ Никифора, внезапно ввел галеры во все порты на Кипре. Морская пехота установила власть Византии на острове. Сохраняющиеся триста лет равновесие было нарушено. Арабы, обосновавшиеся на Кипре, за долгие годы нейтралитета отвыкли от войны и практически не оказывали сопротивления. После непродолжительной резни, Кипр был объявлен византийской фемой.

От Анкиры[21 - Современная Анкара – столица Турции.] столицы фемы Букелларии, в сторону Кессарии потянулись обозы с продовольствием. Галаты – торговый люд из кельтских племен, которые пришли из Европы в Азию еще во времена Римской республики. Обеспечивая хлебом франкских федератов в римских легионах. Оставшись на земле, полученной за службу Риму на перекрестке торговых путей в Малой Азии, галаты традиционно занимались снабжением войск. Они везли хлеб и иную провизию в обозах, чтобы легионеры были свободны и не отягчены во время войны. Вместе с обозниками к военному стану, собирались продавцы иных услуг. Это были и бродячие жонглеры, и водоносы. Мелкие торговцы, ремесленники и хозяева повозок с рабынями, торгующие женскими ласками. Все они были необходимыми поставщиками в полевой лагерь элементарных бытовых удобств и нужд. Кроме этого, большинство из них следовали за войском и превосходно справлялись с ролью «освобождения рук» воинов от ценных, но громоздких вещей.

Строевые смотры, учения и состязания. Дни проходили в оживленной суматохе. Лагерь в Каппадокии напоминал внезапно появившийся из ниоткуда город. Живописные холмы и долины заполнили навесы, палатки, хибарки, телеги – временные жилища, на которые позволяли средства и фантазия их обитателей. Между этих наспех возведенных укрытий, в долинах паслись овцы и кони. Тут же велась бойкая торговля. У ремесленников можно было найти все, в чем мог нуждаться человек. Вино и пища помогали насытиться и получить забвение от тягот и лишений. А кто-то приобретал кольчугу, меч, нож и прочую амуницию. Женщины продавали любовь, по сходной цене. Для некоторых неимущих стратиотов это была непозволительная роскошь. Тогда некоторые «выпускали пар» нетрадиционным способом. По очереди, удовлетворяя друг друга. Осколками порядка, в этом море хаоса, выделялись палаточные городки ипаспистов. По старой традиции, времен Римской республики, выстроенные ровными рядами. Нападения противника не ожидалось. Но их городки были обнесены рвом и частоколом. Пройти внутрь можно было, только миновав выставленные посты охраны.

Аргишти по прозвищу Красавчик очень дорожил своей внешностью. Предмет мечтаний всех незамужних девушек его села. Но ему хотелось большего, чем простая жизнь земледельца и работа с восходом солнца. Это большее можно было получить, участвуя в победоносных войнах Никифора. Поэтому, как только знаменитый полководец стал собирать легион для нового похода, Аргишти тут же распрощался с матерью и сестрами. Сельская община не стала препятствовать его уходу. За свое отсутствие во время страды, до конца года он должен был внести выкуп общине. В противном случае его долг ложился на плечи его семьи. Полный радужных надежд, Аргишти упросил своего дальнего родственника Хачатура, получившего кусок государственной земли на Крите, взять его к себе в лохаг.

Хачатур без воодушевления встретил Красавчика. Кому охота нести ответственность за новобранца-первогодка?

– Война это не прогулка в огород к соседу. Это не волнующее приключение с девицей в кустах, тайком от ее родителей. Война это тяжелая работа. В грязи. С потом и кровью. Многодневные переходы под палящим солнцем, ночные бдения, жажда, голод и прочие тяготы. К тому же ты не очень хорошо владеешь оружием.

– Дядя, я не подведу. Я буду делать все, что ты мне прикажешь. Дай мне хотя бы попробовать, – упрашивал его Аргишти.

– Да что же мне с тобой делать? Ладно, – сдался Хачатур. – Оформлю тебя в свой отряд и поставлю на довольствие. Дам тебе копье, щит, и тесак. За них вычту из твоего денежного содержания. Будешь на первых порах при кашеваре. Я сам буду обучать тебя.

Молодой Аргишти с энтузиазмом стал постигать воинскую науку. Лихо размахивал тесаком и разил копьем соломенное чучело. В свободное от учений время помогал кашевару. И здесь Красавчик не сплоховал. За то, что другие платили деньги, ему доставалось почти даром. Довольный кашевар, с удовольствием давал возможность молодому парню балагурить с торговцами и договариваться о покупках. В результате, продуктовый «общяк» лохага хорошо экономил на получаемых скидках. К тому же, Красавчик не стеснялся оказывать своим сослуживцам и услуги интимного характера. В долг, в счет будущей оплаты. Вскоре он стал любимцем не только своего лоха, но и всей центурии.

Наконец, в полевой лагерь прибыл брат Никифора – курапалат Лев, оставив управляться в Константинополе цезаря Варду и проедра Василия Нофа. Он привез свежие новости из Лангобардии. Римский отец Лев VIII скончался. Римская знать просила императора Оттона I восстановить на кафедре в Ватикане отца Бенедикта V. Но Оттон с братом, архиепископом Бруно, был занят учреждением новых епископатов в Магдебурге, Мерзебурге, Цайце, Майсене, Бранденбурге и Хафельсберге. Им на местах приходиться бороться и с несгибаемостью славян, которые держаться старых верований и со строптивостью христианского духовенства. Наверно, епископы латинян тоже вспомнили о разграничении духовной и светской властей. Очевидно, это противостояние закончилось не в пользу Бруно. Тот вскоре вслед за папой, покинул этот мир. Так что Оттону, укрепляющему свои северные границы сейчас не до Италии.

Успокоенный благими вестями с западных рубежей Никифор скомандовал выступление. Лето уже вступило в свои права. К этому времени число обитателей в лагере и его окрестностях превысило четыреста тысяч. И людей зарабатывающих на войне стало больше чем воинов. Легионы, наконец-то подняли знамена и походные штандарты. В окрестностях началась суматоха и в воздухе заклубилась пыль. Колонна выступила в поход, по дороге, ведущей к Армянской Киликии. За войсковой колонной следовал обоз, растянувшийся на многие мили.

Даже в походе, во время тяжелых переходов по пересеченной местности, под палящим солнцем, басилевс Никифор продолжал учения по сплочению ополченцев, катафрактов и федератов в единый боевой организм. Мерно шагающие в колонне стратиоты втягивались в тяжелую, повседневную военную работу. На ходу отрабатывалось взаимодействие разных отрядов и штаба Никифора. Посыльные учились разыскивать комитов отрядов и передавать им распоряжения верховного командующего. Начальники всех уровней наоборот учились передавать в штаб доклады с мест. Войсковая колонна приближалась к Мопсуэстии.

Однажды войско проходило по глубочайшему ущелью, зажатому между отвесными скалами. Утомленный трудностью пути, Красавчик сбросил с плеч свой тяжеленный щит и оставил его на дороге. Государь, проезжая мимо, увидел этот щит. Он лежал на обочине, и солнце отражалось на его металлических частях. Никифор велел одному из сопровождавших телохранителей подобрать его.

Едва только колонна встала на привал, как Никифор стал доискиваться, у кого в подчинении воин, который, еще не встретившись с опасностью, бросил свой щит.

– Найдите хозяина этого щита и вместе с его лохагом доставьте ко мне, – велел Никифор вестовым. Прежде чем перейти к постановке задач на день следующий комитам и лонгинам собиравшимся у него на ежевечерний разбор пройденного пути.

В отрядах немедленно были устроены строевые смотры. Виновный быстро был обнаружен. Красавчика и лохага Хачатура доставили к государю.

Устремив на юношу грозный и суровый взгляд, государь спросил:

– Скажи-ка, негодный, почему ты выбросил щит?

– Великий государь! Щит соскочил с плеча, и у меня не было сил вновь поднять его. Ведь вдобавок мне еще приходится тащить бурдюк с водой и тяжеленное копье – распластавшись на земле, оправдывался Аргишти.

– Если бы на нас сейчас неожиданно напал неприятель, каким оружием ты, бросивший щит на дороге, стал бы обороняться от врагов и их стрел? – снова спросил Никифор, внимательно рассматривая Красавчика. Хачатур первый почувствовал опасность в голосе государя. Не давая Аргишти раскрыть рта, опередил его:

– Не вели казнить, великий царь! Это его первый поход. Мальчик еще не окреп. Это моя вина – не доглядел. Больше этого не повториться. – Хачатур уткнулся лбом в землю.

Тут и Аргишти понял, что жизнь его висит на волоске. Просто так к главнокомандующему не приводят. Он забормотал от ужаса что-то нечленораздельное.

Басилевс Никифор поднял руку, прекращая слова оправдания и стенания.

– По римским законам, легионера бросившего оружие на поле брани ждет смертная казнь. Но поход – еще не сражение. И я пощажу его лохаг. Этот мальчик и так жив только до первого боя. – Никифор был спокоен, но угрюм. – Ты целиком и полностью отвечаешь за своих людей. Поэтому сам накажи его! Отстегай розгами и отрежь ему нос. Стервятникам не нужна его красота. Если выживет после битвы, то собственная красота перестанет волновать его самого. А чтобы другим была наука, привяжи его к телеге и оставь на обочине. Пока не пройдет вся колонна. Все должны видеть, какое наказание ждет нерадивых воинов.

С этими словами Никифор отпустил легионеров. Достигнув места привала, где с нетерпением ожидали остальные бойцы, Хачатур рассказал о встрече с базилевсом и его решении.

– Дядя, неужели ты и впрямь собираешься отрезать мне нос? Царь сказал, что бы ты наказал меня. Но наказать можно и по иному, не прибегая к такому жестокому способу! Ни одна девушка дома не выйдет за меня замуж. Ведь по нашим обычаям усекают носы у тех, кто нарушил брачные установления, – заныл Красавчик. И остальные поддержали его.

– Брось это дело, Хачатур! Базилевс уже наверно забыл об этом. Мало ли у него других забот, кроме как помнить о наказании простого воина.

Расхлябанность лагерной жизни уступила место железной дисциплине военного похода. Хачатур послушал своих товарищей и охваченный жалостью к юноше, отпустил его невредимым.

Следующий день прошел в очередном тяжелом горном переходе. Под вечер, Никифор со свитой объезжал растянувшиеся биваки стратиотов. Кое-где, «прогулочный дух» все еще стоял в войске. Где-то легионеры, расположившиеся на привал, в небрежности свалили оружие в кучу. Где-то не выставили боевое охранение. Никифор вдруг вспомнил о вчерашнем виновнике.

– Почему-то я не видел на обочине дороги воина подвергнутого экзекуции. Неужели лохаг осмелился не выполнить мой приказ? – Спросил Никифор у штабных. Басилевс пожелал лично посмотреть на вчерашнего виновника. Он, с сопровождающими его комитами и лонгинами, подъехал к расположившимся на отдых легионерам лоха Хачатура. Увидев Красавчика утомленного, но вполне здорового и счастливого, государь нахмурился.

Телохранители государя схватили Хачатура с Аргишти и бросили в пыль под копыта коня государя. Сюда же привели и центуриона.

– Упрямый наглец! Как посмел ты не выполнить мой приказ? Или ты думаешь, что я меньше тебя забочусь о войске? Ведь я велел наказать того, кто бросил свое оружие, в назидание прочим. Пусть никто не подражает его беззаботности и слабости. Не повторяет его проступка, чтобы не оказаться безоружным на поле боя и тотчас же не погибнуть от руки неприятелей! Пожалел своего подчиненного, прими наказание вместе с ним, – сказал Никифор. Потом нацелил пальцем в сторону вытянувшегося центуриона:

– Лохага разжаловать. Лох расформировать и распределить среди сотни. Этим двоим отрезать носы и выставить для обозрения проходящей колонне.

– Будет исполнено, государь! – Выпалил центурион. В глубине души, почувствовав облегчение. Ведь и он не проконтролировал первый приказ Никифора. Значит, формально тоже был виновен.

Хачатура и Аргишти схватили за руки легионеры центурии. Воины из лоха даже не попытались вступиться за своего бывшего начальника и его подопечного – бдительные стражи Никифора держали руки на рукоятях мечей. Затем виновных, по команде центуриона опрокинули на землю и жестоко избили палками. У потерявших сознание центурион одним махом лично срезал кончики носов. Изувеченных и окровавленных стратиотов привязали к телеге, поставленной на обочине, в назидание другим. Наутро колонна двинулась дальше. Ее ожидал очередной тяжелый переход. Но все проходящие мимо оставленной на обочине телеги могли видеть, какое наказание ждет каждого в случае невыполнения приказа или небрежного отношения к своему оружию.

Такими жесткими мерами басилевс постепенно превращал земледельцев и ловцов удачи в единое боеспособное войско, готовое без колебаний и раздумий следовать приказам своего командующего.

– Государь, не слишком ли ты круто обошелся с лохагом? – спросил на следующий день мистик Константин Никифора.

Фока немного задумался.

– Нет, – ответил Никифор твердо. – Не прояви я сейчас твердости, и войско осталось бы сборищем реатов-земледельцев, которые разбежались бы при первой опасности. Показательное наказание ослушников, спасло жизни многих других.

– А почему ты не пощадил молодого стратиота? Возможно его красота это единственное, чем он мог заработать себе на жизнь.

– Ты тоже это заметил? – Хмыкнул Никифор. – При осаде Крита, у меня было время познакомиться поближе с казос, федератами из войсковых братств. Они чтут идеалы древних нартов и сохранили то, что давно утеряно нами. Уходя в поход, члены братства дают обет целомудрия. И даже находящиеся с ними в походе женщины, к которым они относятся как к сестрам, не вызывают у них желания. Они ежедневно подавляют свою животную похоть, тем самым, закаляя свой дух.

Ты не задумывался, почему любителей «мальчиков» называют «голубыми»? – Спросил Никифор мистика, после непродолжительного молчания.

– Как то я слышал от Константина Багрянородного, мир ему, что наши высокородные предки, рожденные от богов, имели голубую кровь. Чтобы не разбавлять ее им приходилось брать в жены женщин только из своего круга. Святотатство кровосмешения. Теперь голубой цвет соответствует спортивной партии военных. Мне глубоко претит то, что благородным цветом называют и слабохарактерных сластолюбцев следующих в войске. Святотатство мужеловства, – ответил мистик.

– Это потому, что в нашем ополчении мало профессиональных военных, добавил Никифор. – Стратиоты – это реаты, едва научившиеся держать копье. Их руки привыкли сеять и жать. Их оторвали от пашни, от семьи. От женской юбки. Им незачем закалять свою волю. В длительном походе они отдаются во власть инстинктов, удовлетворяя друг друга. Многие из стратиотов когда то были рабами, лишенными права заводить семью. Им так же приходилось удовлетворять свою похоть среди своего круга. И, как правило, хм, однополого. А что до этого мальчика, то теперь он будет думать о сражении, а не о том, как заработать на своей внешности. Я дал ему шанс выжить на войне.

– Возможно, ты и прав государь,– сказал Константин. – Но я думаю виной всему древние греки, превратившие военные состязания в бесстыдные игры. На Олимпийских играх мужчины обнаженные как рабы, демонстрировали друг другу свои достоинства. Не брезгуя после игр снимать усталость тел, ублажая друг друга. Поэтому и женщин туда не допускали. А после того как Греция вошла в состав империи, эта зараза передалась и ромеям.

А колонна между тем неотвратимо двигалась вперед. И вот уже показались стены Мопсуэстии. Ее первой осадил басилевс. В этот раз Никифор не стал тратить время на показные штурмы и обстрелы. Он сразу взялся за дело. По примеру взятия Хандака на Кипре.

Черны ночи на юге, когда ночное светило прячется за тучами. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Глубокой ночью к берегу реки Пирам протекавшей возле стены подкрались федераты. Черкасы, старые знакомые Никифора. Специалисты по подкопам, геты с Таны и Сакира, начали вести подкоп, начиная от берега. Да так, чтобы стража на стенах ничего не заметила. Землю относили и сбрасывали в речной поток. В конце этой работы две башни совместно с заключенной между ними частью стены повисли без всякой опоры. Для того чтобы все строение не обрушилось раньше времени, его подперли бревнами. Углубление забили сухим хворостом. Через три ночи, к рассвету все было закончено.

Как только первые солнечные лучи озарили окрестности, городские стражники в белых одеждах высунулись, как обычно, из башен. Они разожгли костры под котлами с водой, приготовили камни для сбрасывания на головы штурмующим и стали осыпать бранью государя. Сам топарх с приближенными советниками вышел на стены, чтобы позлорадствовать над пустыми хлопотами «хачей».