Криптомнезия

Витя дошел до середины маленького коридорчика своей тёмной квартиры. Только с подъезда проникал свет, и то скудно. Витя и не был внимательным – взглядом он ничего не искал, ни за что даже не пытался зацепиться – глазные яблоки застыли, наблюдая пустоту.

– Ох, я и жетон не отдал тому Семёну… Встретил же его перед уходом, чего это я не отдал?… Нехорошо… А как он вообще выглядел?

– Витя попытался сделать шаг, но только покачнулся.

– Кириллу всё-таки зря нагрубил… Бля, как же он хуёво рассказал анекдот…

Ещё одна попытка сделать шаг – без чувств упал на живот, без судороги, без резких движений. Пищание в ушах замолкло, засыпались канавы обоняния, зашторились глазки, закончились ощущения. Даже самые скромные. Витя бухнулся шумно, всем телом и окончательно – мешок с мукой.

Витя нашёл себя в открытом тесном гробу. Нашёл он себя живым – даже чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Такую бодрость Витя мог испытывать только во сне, никак не наяву.

Приподнялся из ящика и огляделся. Из-под восточного горизонта всплывало солнце, яркое и широкое, какого в родном городе Витя никогда не видел и не мог видеть – мифическое невероятное солнце. Оглядевшись ещё, он увидел, что его гроб стоял посреди саванны. Вокруг была высокая жёлтая трава. Когда он вылез, его босые ноги чуть обожглись о пыльную землю. Горло уколол стоячий сухой воздух. Лазурное чудесное небо с улыбчивыми нежными облаками.

Только увидел пейзаж – перед ним выросли четыре лошади с сидящими верхом незнакомцами. Неподалёку от них стояла украшенная лозами, драгоценными камнями и цветами золотая телега. Она сразу привлекла Витино внимание и поманила блеском золотого тиснения на дереве. Телега предназначалась ему. Подошёл, влез. Всадники дружелюбно одобряли и подбодряли Витю, говорили, что его-то они и ждали. Уже на телеге Витя увидел, что в неё запряжены серебряными нитями лошади наездников.

Тронулись. Сначала ехали по земле и весело переговаривались, шутили, смеялись и заливисто хохотали. Потом лошади с довольным ржанием оторвались от земли, и все вошли в состояние дикого наслаждения. Со слов перешли на совершенный язык бессвязного ликования. Витя ощутил, как его и всадников начинает связывать истинная сердечная дружба.

Позади процессии бежало солнце по дуге, сопровождало в дороге и раздело их счастье. Лошади скакали вовсе не по воздуху – они скакали по солнечным зайчикам, отражённым от украшений телеги. Саванна, горы, небо и мир трубили вслед райскую духовую мелодию.

– Осторожно! – внезапно один из всадников указал в сторону, – они тут!

Веселье прекратилось. Наездники сосредоточились, пригнулись, как профессиональные жокеи, строго смолкли. Витя даже понять не успел, что происходит, растерялся.

Повернул голову – на чёрной старой немецкой лошади во весь опор мчался лысый мужчина в плаще. На спине у преследователя был большой мешок, на поясе тряслось лассо. Ловить он собирался именно Витю. Повернул голову в другую сторону – женщина верхом на метле, словно дикая ведьма, вилась вокруг телеги и хищно глядела на Витю. Тоже по его душу.

– Быстрее-быстрее! – орал один из всадников.

– Сейчас оторвёмся! – раздражался другой.

– Надо брать выше! – командовал третий.

Процессия не поменяла направление: разогналась и с ускорением пробила несколько облаков, а потом филигранно и опасно обогнула скалы в горном ущелье. Витю трясло в телеге, как если бы в небе были кочки ухабы – кач-кач-кач – от телеги отвалилось и полетело вниз колесо. Лошади ржали и визжали, наездники еле держались в сёдлах. Солнце потело в старании не отстать.

Телегу сотрясло не напрасно – ведьма и мужчина с мешком безнадёжно отстали и потеряли процессию из виду. Вите стало интересно, куда спешка их занесла, и он заглянул вниз через бортик. Саванны не было, теперь лошади мчали над бескрайней пустыней. Громадные бежевые дюны, медленно остывающие под темнеющим небом. Одна песочная волна сменяла другую, бархан за барханом – телега замедлялась после погони и стала снижаться. Солнце резко пропало, так и не нырнув в свой законный западный предел.

Внизу поплыли новые виды: в безжизненной пустоши Витя разглядел копошащихся укутанных в ткани арабов. Пролетая ближе, стало видно, что они не просто «копошились», а стругали кровавыми саблями из двухметровых брусьев человеческие фигуры: пожилых женщин, влюблённую пару, заезжих столичных хипстеров, группу подростков, ровесника, старика крайне интеллигентного вида, симпатичную девушку, на которую у Вити не было шансов, человека в деловом костюме, куклуксклановца, с иголочки одетого толстяка и много кого ещё. Деревянные статуи нужны были арабам для масленицы.

Когда телега почти уже перелетела скульпторов, один из них, толстый и противный, помахал процессии вслед и показал, куда им приземляться. «Главный» – подумал Витя.

Путь на снижение был длинным, так что арабы незаметно растворились за беззвёздным горизонтом. Осиротевшее небо без солнца не давало никакого света, кроме скудного лунного, и остаток дороги лошади скакали в темноте. Послышался тихий песочный шелест – прибыли.

Всадники наощупь спешились, потом начали вкрадчиво перешёптываться, так, чтобы только они слышали друг друга. Чувствовалось торжественное предвкушение с налётом тайны. Витя понял, что его везли издалека в такой особенной телеге не просто так: незнакомцы доставили его на церемонию инициации. Ему предстояло вступить в должность.

Витю повели. Незнакомые всадники и взявшиеся из ниоткуда арабы-скульпторы шли с ним по блестящему в луне песку. Присмотрелся – всё это время песок под ногами на самом деле был сыпучим опалом, невозможной драгоценностью, доступной только всемогущему князю мира. Ещё одно озарение – Витю привезли не в пустыню, а во дворец с уходящими в космос потолками. Потому и не было ни звёзд, ни заката. Луна же, заставлявшая мерцать опал под ногами, была под куполом необъятного зала.

Осознал масштаб и роскошь – реальность вновь незаметно преобразилась: воздух засеребрился и наполнился внутренним холодным светом. Словно владыке дворца было угодно, чтобы гости не шли во тьме.

От размаха пространства у Вити в дрожащей груди смешались трепет и гордость. Ему хотелось одновременно и воспарить и забиться в угол. Продолжал с достоинством идти в сопровождении свиты.

И вот, наконец, дошли. Процессия завершилась напротив выделанного из монолита идола с алтарём в форме туши выпотрошенного крокодила. Инстинкт тут же заставил Витю упасть на колени и припасть лбом к полу. Мрачное благоговение.

Никто не припал перед идолом вместе с Витей: всадники и арабы исчезли как только Витя мимолётно узрел хозяина необъятного чертога. Не решался поднять голову и посмотреть, потому боялся, что за любую оплошность вседержащий тиран растопчет его моментально.

Как грохот от землетрясения, с потолка раскатился приказ:

– Смотри!

Повиновение. Витя поднял голову и всмотрелся.

Сердце остановилось: над ним нависал фиолетовый истукан с тремя неописуемыми, противоречивыми, идеально непропорциональными лицами-затылками. На его груди чётко выдолблен указ всем смотрящим: «ничего не знай». Главная заповедь.

– Пей! – новый приказ с вышины.

На крокодиловом алтаре появилась бутылка с обыкновенной питьевой водой. Причастие негазированной безвкусной прозрачной влагой. Не смел ослушаться.

– Ешь!

На том же алтаре появилась горстка ягод: брусника и черника вперемешку. Причастие главными ингредиентами чернично-брусничного соуса, главной «фишкой» сети ресторанов «аППетит». Не смел ослушаться.

– Слушай! – заговорил из нипосомоткуда фиолетовый бог, глядя каменными глазами на неофита сверху вниз, – чтобы войти в мои объятья, ты должен заблуждаться во всём и отдать мне очень многое: все возможности, всё спокойствие, все плоды своих трудов, будущее и всех своих любимых.

Неподъёмная повинность. Слова исполина врезались в разум и злорадно сотрясли его. Вырезанному из фиолетового камня вседержителю можно было всё, Витя был целиком в его руках. Положение хуже, чем у насекомого под ногами слона.

– А если, – всхлипнул, – не смогу?

– Сможешь! – утвердительно затряслось сущее, – я бы не стал требовать то, чего у тебя нет. Я заберу всё. И только попробуй меня обмануть или предать.

Слёзно и отчаянно молчал, сжимал в руках сыпучий опал и в кровь ранил ладони. Многотонный неподъёмный ужас.

– Будь спокоен, – патриарх успокаивал по-отечески, – за жертвы ты получишь истинное счастье. Даю тебе редкий шанс, делаю щедрое предложение. Ещё никто не жалел. Ты согласен?

Яростно кивал, аж бился об пол, и с каждым ударом чувства становились мутнее и мутнее, мутнее и мутнее, мутнее и мутнее… Посерели движения, размылись конечности, размякло восприятие. Неподвижность. Полная. Последняя судорога – спазм – завершение. Неподвижность. Теперь окончательно.

«Слепок оригинала (повторный)»

Как же тесно… Ну знал бы кто-нибудь, как же срано тут сидеть. Ну вот этот хотя бы разглагольствующий дятел – и того хватило бы. Но нет! Ему-то даже нормально: смеётся, руками машет так, что уже раз четвёртый бьётся о книжную полку. И ведь не возникает у него в голове и мысли о том, что мне тесно! И у других нет такой мысли – ни у Ромы, ни у Кирилла, ни у Юли, ни у Дениса. Всем комфортно! И упади им хоть томик Толстого с этих жмущих комнату полок со шлаком – ничего не пискнут. Я касаюсь стола рёбрами, и толкни кто-нибудь стул в спинку – меня пополам сломает, просто разрежет пластмассовым столом. Суки. И свет ещё этот. Это даже не символ «тьмы неведения», а безрадостная клоака с придурками. Вот смотрю на них, на других – они-то получше сидят. У Юли вообще угол, можно садиться как захочешь. У Юры стул лучше. И у Дениса. Только Кирилл сидит так же херово, как я. Только есть нюанс: он заслужил так сидеть, а я – нет.

Вот сидят они, слушают своими ушками, смотрят глазками… Нафига? Вот кого они слушают? Семёна Олеговича Рокина. Зачем? Не знаю. Спрошу ли я их об этом? Нет. Меня природа наделила природным чувством такта, этикета и вежливости. Это в своей голове я всё про всех знаю. Моя голова – только моя VIP-ложа, тут только моё кино и только мой попкорн. Мне природная вежливость позволяет держать всю мерзость в себе и оставаться непорочным, а вот Семён Олегович так не умеет.

Как же он картавит, господи. Нет, это просто не должно входить в мои уши, в мои тонко чувствующие нежные музыкальные уши правильно-маленького размера с неглубокими узорами хряща. Болтает и болтает, болтает и болтает – я так просто не могу! Скажи «транзистор». Какие же мелкие у него глаза – похожи на щели в полу, сквозь которые видно жирных крыс, олицетворяющих чернющие зрачки. И бегают у него глаза, заглядывают в каждого, кроме меня. Бывает, удивляется – расширит глаза. Мерзко поднимаются его тонкие редкие брови на маленьком лбу. Ну не прям маленьком – просто разительно меньше моего. Тридцать восемь сантиметров и три миллиметра – мой размер. У него, если брать на глаз, не больше тридцати одного. И рот у него ещё неаккуратный с тонкими губами. Никогда не закрывается ещё. Говорит и говорит…

– Серёжа, а ты что думаешь? Давай, выпускай критика, кхе, скажи, что не так в «Машине Времени». Все уже похвалили, теперь ты скажи что-нибудь злое, кхе-кхе, как любишь.

Да-да, подкалывай меня, защищай свой жалкий авторитет в кругу непонятно кого, да, ведь в этом и самоцель наших сходок, да? Пососи «Стрепсилс» лучше.

– Динамики мало, чуть не заснул. И герои так себе, неяркие какие-то, блеклые. И идея банальная – за всё хорошее против всего плохого, как обычно. Культурный упадок из-за таких книжек и воспаляется.

Разумеется я не читал то, про что они там говорят. Почему вообще мы должны читать то, что он скажет? У него же нет литературного вкуса, дожил до седых волос, а вкуса нет! Он или берёт что-то из школьной программы, или пытается протолкнуть что-то из своей убыточной библиотеки. Зачем, для чего? У нас тут литературный клуб. Ли-те-ра-тур-ный. Не «му-сор-ный».