Инферно

Когда он вышел на сцену, его встретили овацией. Зал был набит до отказа, и люди, которым не хватило места, стояли в проходах.

– Meine Damen und Herren[10 - Дамы и господа (нем.).], – начал Лэнгдон, и его голос, усиленный динамиками, разлетелся по залу. – Willkommen, bienvenue, welcome[11 - Добро пожаловать (нем., фр., англ.).].

Знаменитая фраза из «Кабаре» вызвала одобрительный смех.

– Мне сказали, что сегодня здесь собрались не только члены «Общества Данте Алигьери», но и приехавшие ученые, а также студенты, которые только приступают к изучению творчества Данте. Поэтому для тех из вас, кто в силу исключительной занятости еще не успел прочитать эту итальянскую средневековую эпическую поэму, я начну с краткого обзора жизни и творчества Данте и объясню, почему он считается одной из самых влиятельных фигур в истории.

Новый взрыв аплодисментов.

С помощью маленького пульта Лэнгдон вывел на экран серию слайдов с изображением Данте. На первом портрете, написанном Андреа дель Кастаньо, Данте был изображен в полный рост – он стоял возле открытой двери с книгой по философии в руках.

– Итак, Данте Алигьери, – начал Лэнгдон. – Этот флорентийский поэт и философ родился в одна тысяча двести шестьдесят пятом году и умер в одна тысяча триста двадцать первом. На этом портрете, как практически и на всех других изображениях, на голове у него каппуччио – своего рода колпак с наушниками, который плотно прилегает к голове. Этот головной убор и темно-красная мантия стали неотъемлемой частью привычного нам облика Данте.

Затем на экране появился портрет из галереи Уффици кисти Боттичелли, подчеркивавший наиболее характерные черты лица поэта – тяжелый подбородок и крючковатый нос.

– Здесь мы снова видим, что своеобразное лицо Данте обрамляет тот же головной убор, но Боттичелли добавил еще и лавровый венок как символ мастерства – в данном случае, в искусстве поэзии. Эта традиция унаследована от древних греков и используется по сей день при награждении лауреатов литературных премий и Нобелевской премии.

Лэнгдон быстро показал еще несколько портретов – на всех Данте был изображен с большим крючковатым носом, в красном головном уборе и красном плаще и украшен лавровым венком.

– Завершить ваше представление о внешности Данте поможет статуя на площади Санта-Кроче… и, конечно, знаменитая фреска в часовне Барджелло, приписываемая Джотто.

Оставив на экране проекцию слайда фрески Джотто, Лэнгдон вышел на середину сцены.

– Как вам, без сомнения, известно, Данте прославил его монументальный литературный шедевр «Божественная Комедия», в которой необычайно ярко и волнующе рассказывается о спуске автора в преисподнюю, прохождении через чистилище и, наконец, подъеме в рай для общения с Богом. По нынешним меркам, в «Божественной Комедии» нет ничего комедийного, и называется она комедией совсем по другой причине. В четырнадцатом веке вся итальянская литература делилась на две категории: трагедия представляла собой высокую литературу на «официальном» итальянском языке, а комедия – литературу для широкой публики, написанную на языке повседневного общения.

Прокрутив слайды, Лэнгдон остановился на знаменитой фреске Микелино, на которой Данте изображен у стен Флоренции с экземпляром «Божественной Комедии» в руках. На заднем плане гора чистилища в форме усеченного конуса поднималась уступами вверх, а под ней располагались врата ада. Теперь эта картина висела во флорентийском соборе Санта-Мария-дель-Фьоре, более известном как Дуомо.

– Как следует из названия, – продолжал Лэнгдон, – «Божественная Комедия» была написана на языке простого народа. Тем не менее в ней мастерски сплетены в единое литературное полотно религия, история, политика, философия и общественная критика. При всей своей утонченности, поэма была доступна пониманию самых широких масс. Это творение стало настоящим столпом итальянской культуры, а Данте принято считать создателем итальянского литературного языка. – Сделав паузу для усиления эффекта, Лэнгдон тихо произнес: – Друзья, переоценить влияние творчества Данте Алигьери просто невозможно. За исключением разве что Священного Писания, ни одно произведение литературы, живописи или музыки не может сравниться с «Божественной Комедией» по количеству восхищенных отзывов, вариаций, подражаний и комментариев.

Перечислив внушительный список знаменитых композиторов, художников и писателей, обращавшихся в своем творчестве к эпической поэме Данте, Лэнгдон обвел взглядом собравшихся.

– Скажите, есть ли среди вас писатели?

Примерно треть присутствующих подняли руки. Лэнгдон не поверил своим глазам. Либо тут собралась самая талантливая публика на свете, либо электронные публикации действительно изменили привычные преставления о писательском труде.

– Что ж, как вам, авторам, известно лучше других, нет ничего, что писатель ценит выше благоприятного отзыва – вожделенной строчки какого-нибудь авторитета, которая печатается на обложке и поднимает продажи. В Средние века было то же самое. А у Данте таких отзывов было немало. – Лэнгдон поменял слайд. – Разве вам не хотелось бы иметь на обложке своей книги вот такую запись?

Он так велик, что все остальные кажутся карликами.

– Микеланджело

По залу прокатился гул удивления.

– Да, – продолжил Лэнгдон, – эти слова сказаны тем самым Микеланджело, которого мы знаем по Сикстинской капелле и «Давиду». Он был не только гениальным художником и скульптором, но и превосходным поэтом, который опубликовал около трехсот стихотворений. Одно из них называется «Данте» и посвящено человеку, чье мрачное видение ада вдохновило Микеланджело на написание «Страшного суда». А если вы мне не верите, прочитайте Третью песню «Ада» Данте, а потом посетите Сикстинскую капеллу. Там прямо над алтарем вы увидите вот этот знакомый образ. – Лэнгдон показал слайд с изображением звероподобного гиганта, который яростно замахивался веслом на испуганно жавшихся друг к другу людей в лодке. – Это – Харон, доставляющий души в царство мертвых, ударами весла он загоняет их в лодку.

Затем Лэнгдон перешел к следующему слайду – очередному фрагменту «Страшного суда» Микеланджело. На этот раз – к сцене распятия какого-то человека.

– Это Аман Агаги, и в Библии говорится, что он был повешен. Однако в поэме Данте его распинают, и, как вы видите сами, для росписи Сикстинской капеллы Микеланджело предпочел Библии вариант Данте. – Улыбнувшись, Лэнгдон понизил голос до шепота: – Только не говорите об этом папе римскому.

В зале послышался смех.

– В своем «Аде» Данте описал такой мир боли и страданий, представить который до него никто не мог, и его творение в буквальном смысле сформировало наши представления о преисподней. – Помолчав, Лэнгдон продолжил: – И, поверьте, католической церкви есть за что благодарить Данте. Его ад внушал ужас верующим на протяжении веков, и они стали приходить в церковь замаливать грехи в два, а то и в три раза чаще.

Лэнгдон снова сменил слайд.

– А теперь настало время вспомнить, зачем мы здесь сегодня собрались.

На экране появилось название лекции: «Божественный Данте: символы преисподней».

– Дантов ад предоставляет такое богатство материала по символизму и иконографии, что я часто посвящаю этой теме курс, который занимает целый семестр. И я подумал, что для беглого знакомства с символикой преисподней Данте нет способа лучше, чем вместе с ним пройти… через врата ада. – Лэнгдон подошел к краю сцены и обвел взглядом аудиторию. – А если нам предстоит путешествие по аду, то я настоятельно рекомендую прихватить с собой карту. А самую подробную и точную карту нарисовал Сандро Боттичелли.

Он нажал на пульте кнопку, и на экране появилось изображение внушающей страх «Карты ада» Боттичелли. При виде ужасных пыток в подземном царстве в зале раздались испуганные возгласы.

В отличие от многих других иллюстраторов «Божественной Комедии» Боттичелли относился к авторскому описанию с истинным благоговением. По сути, он проводил так много времени за чтением Данте, что, по словам великого родоначальника искусствоведения Джорджо Вазари, одержимость Данте «серьезно осложнила его жизнь». Боттичелли создал более двадцати работ по мотивам Данте, но эта карта является самой знаменитой.

Лэнгдон повернулся и показал на верхний левый угол картины.

– Наше путешествие начнется здесь, где вы видите Данте в красном и Виргилия у врат в преисподнюю. Отсюда мы двинемся вниз, пройдем через девять кругов Дантова ада и, в конце концов, окажемся лицом к лицу с… – Лэнгдон быстро сменил слайд, и на экране возникло увеличенное изображение Сатаны, каким его нарисовал на той же картине Боттичелли: жуткий трехголовый Люцифер пожирает трех человек, торчащих из каждой его пасти.

Аудитория испуганно охнула.

– Это для общего представления, – пояснил Лэнгдон. – Сей пугающий персонаж будет ждать нас в конце сегодняшнего путешествия. Тут находится девятый круг ада, где обитает сам Сатана. Однако… – он выдержал паузу, – чтобы ничего не пропустить, давайте вернемся к вратам преисподней, откуда и начнем свое путешествие.

Нажав на кнопку, Лэнгдон показал очередной слайд – литографию Гюстава Доре. На ней был изображен крутой обрыв с темным входом в тоннель, над которым виднелась надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

– Итак, – спросил Лэнгдон с улыбкой, – в путь?

Где-то послышался громкий визг тормозов, и зал перед глазами Лэнгдона исчез. Его бросило вперед, и он уткнулся в спину Сиенны, а трайк замер посреди бульвара Макьявелли.

Лэнгдон покачнулся, не сразу очнувшись от нахлынувших воспоминаний, и огляделся.

– Что случилось? – спросил он.

Сиенна показала на старинные каменные Римские ворота, когда-то служившие входом во Флоренцию. До них оставалось ярдов триста.

– Роберт, у нас проблема.

Глава 19

Агент Брюдер стоял посреди убогой квартирки и пытался собраться с мыслями. Кто, черт возьми, здесь живет? Скудная и разношерстная мебель делала жилье похожим на комнату в студенческом общежитии, обставленную тем, что нашлось на складе.

– Агент Брюдер? – позвал его из другой комнаты один из подручных. – Тут кое-что есть.

Брюдер прошел по коридору, задаваясь вопросом, удалось ли полиции задержать Лэнгдона. Он бы предпочел решить проблему «своими силами», но побег Лэнгдона не оставлял ему выбора – придется подключать полицейских, чтобы те выставили посты и перекрыли дороги. В лабиринте флорентийских улиц на юрком мопеде легко ускользнуть от тяжелых фургонов Брюдера: массивные пуленепробиваемые стекла и защищенные от проколов шины обеспечивали безопасность, но делали машины неповоротливыми. Вообще-то итальянская полиция неохотно сотрудничала со сторонними организациями, но у той, на которую работал Брюдер, имелось достаточно рычагов влияния как на полицейских, так и на посольства с консульствами. Когда мы просим, нам не смеют отказать.

Брюдер вошел в маленький кабинет, где его агент в резиновых перчатках что-то набирал на клавиатуре открытого ноутбука.

– Вот отсюда Лэнгдон и выходил в Сеть, – пояснил он. – Он проверил свой почтовый ящик и сделал несколько запросов. Все это осталось в памяти компьютера.