Тьма за порогом

– Это моя, экх… – я закашлялся совсем не вовремя. Голос меня подвел, сорвавшись на фальцет. Да что это со мной? Соберись, тряпка! – Это моя лавочка. Срыгнули отсюда. – Во, полегчало, страх сразу заткнулся, перестав завывать у меня в сердце. Мосты сожжены, обратного пути нет.

Шум утих, почтенные граждане отдыхающие, прервав объясняться матом между собой, дружно повернули тяжёлые моськи в мою сторону. Из-за того, что к нам в город через несколько минут придёт полночь, мелкие черты внешности местных бабуинов скрывали густые тени, надёжно защищающие их от моего любопытства и прямого света, падающего на курчавые кроны деревьев. Мне казалось, что внимание на меня обратили не люди, а безликие жители ночи. Стёртые лица человекообразной жути.

Посмотрели они на меня, посмотрели, и отвернулись, как меня и не было, продолжив нецензурно общаться. Конечно, чего с психа взять? Не-ет, игнор не пройдёт.

– Оглохли, долбожопы, пошли на х*й отсюда!!!

– Чо? – хрипло, глухо кинуло мне вставшее с лавочки нечто.

– Через плечо! – ответить получилось у меня как-то весело, будто я обрадовался, что со мной, наконец, заговорили. За словами последовал свинг. Я от всей моей широкой русской души врезал бабуину.

Мне удалось, после первого успеха, всунуть накрывшей меня лавине ещё два раза. Правого защитника лавочки угостил прямым в нос, усадив на попу, а прущего танком на меня по центру безумца встретил коленом в живот. Всё на что меня хватило, дальше я отключился ненадолго. Очухавшись, услышал, как смачно кроет врагов моя банда. Приподнявшись на локтях, убедился – бабуинов разбили в пух и прах; кого не вырубили, гнали пинками. Экзамен сдан, в банду на должность стажёра меня приняли.

Больше всего пострадала моя правая сторона, болели рёбра, колено плохо сгибалось, а половина лица потеряла чувствительность. Адреналин мне в помощь. Оказалось, что так чудно начавшийся для меня вечерок не окончился под лавочкой. Разделавшись с урелками, мы отправились на настоящее дело. Отоварить лоха дело чести. Через час охоты мы вышли на припозднившийся приз, припарковавшейся на своём Лексусе на стоянке. Такой из себя важный, солидный, крупный карасик.

– Тверь, давай, – Грубер хлопнул Тверь по спине.

Тверь пошёл первым, Хурма чуть позади. За ними захотел пристроиться и я. Грубер меня придержал:

– Борман, не спеши. Держись позади, учись.

Пятеро взяли в квадрат лоха, контролируя его на дистанции, а двое, отделившись от пятерки, подошли к нему.

– Уважаемый, не подскажешь, до рассвета далеко? – Тверь, перегородив дорогу карасю, ухмылялся.

– Не понял, – мужик повысил голос до баса, давая понять, что не испуган. Ишь ты, какой молодчик.

– Чего ты, говно, не понял? Деньги давай сюда, – потребовал подоспевший Хурма.

Карась из породы упрямых оказался: набычившись, пошёл вперёд. За что и получил. Секунда и карась брюхом вверх плавает в луже собственной крови. Тверь шмякнул ему отвлекающую зуботычину, а Хурма, проскользнув назад и вбок, ударил по затылку кастетом.

Обычно, если жертва соглашалась на добровольной основе поделиться добром, её не трогали. Разбив телефон, попугав ножичком, отпускали. А тех, кто ерепенился, наказывали, как этого карасика. Правда, довольно часто случались исключения. Вроде жертва всё отдала, и код от банковской карты сказала (в большинстве случаев не обманывали люди грабителей, должно быть боялись за свою жизнь больше, чем дорожили материальным благополучием, ну и правильно, я бы год назад, оказавшись на их месте, поступил бы точно также), а без побоев всё равно не обходилось.

У карася взяли денег чирик, сняли часы, цепочку. Россыпь карточек ко двору не пришлась: Хурма перестарался, допросить жертву не представлялось возможным. Живой мужик, дышал, но долго без сознания ещё проваляется, возможно до утра, а там в больничку поедет.

После грабежа следовало спешить, менять район действий. Обычно за одну ночь банда трёх-четырех человек успевала опустить на бабки. Здесь, как мне Грубер объяснил, следовало действовать на стыке районов, принадлежащих к разным отделениям полиции. Обули лоха в одном районе, а обналичивали карты (если они были) в другом, и там же охоту продолжали. Под утро возвращались домой, расслаблялись водочкой, веществами. Мне метрономы запретили употреблять и то, и, в особенности, другое. Я вынужденно оставался трезвенником, да меня никто насильно выпивать-колоть-курить-глотать и не заставлял. Обычно отрубив смену с ними, я уезжал к себе. Дня на два в неделю банда брала себе выходной, шаталась всем составом по кабакам, порола проституток, собирала дань. Если я хотел, то присоединялся к ним, если нет – никто меня не неволил.

В один, для Грубера, из выходных дней, в четверг, мы отправились в китайский кабак "Восточный ветер", подкрепиться. Только стемнело и город опустился в золотой бульон межвременья, мигающего между знойным светом июльского дня и духотой спелой летней ночи, мы подъехали на двух машинах к ресторану. Бандиты навеселе, ну а я просто в прекрасном расположении духа. Выгрузились, двинули к входу. Тайфун. Налетел, закрутил. Проспали мы нападение. На банду Грубера напала враждебная группа конкурентов за сферы влияния на районе. У Грубера с их вожаком счёт не был закрыт с малолетки. Вражда с детства.

Меня вырубили, долбанули битой по макушке, выбив из реальности на минутку. Что-то часто я в последнее время стал выпадать из памяти. Многие нюансы концовки для меня пропали, не сохранялись на плате долговременной памяти. Ни одного приземления на парашюте не помню, подробности схваток на ринге вспомнить тоже не могу. Нюансы ускользают на меня, как будто внутреннее напряжение вышибает пробки, лампочка сознания перегорает. Нехорошие симптомы. Как бы дураком не стать.

Череп выдержал удар, голова трещала, вся боль выходила через впечатляющую воображение шишку, появившуюся за время моего беспамятства по-над ухом. Нечего разлёживаться на тёпленьком асфальте, когда моих дружков мутузят почем зря. Грубера с его людьми снесли в угол стоянки и там, между железными прутьями ограды и стеной дома, зажали. Мелькали биты, сверкали ножи, стучали кастеты. Уличная потасовка во всей красе. Выстрелов из травмата не хватало, но так правильно. Услышав грохот пальбы, обязательно нашёлся бы сердобольный дядя или тётя, сразу же бы накапавшие в полицию. Поэтому драка продолжалась в относительной тишине. Хрюкали, пыхтели, зубами скрипели и терпели.

Растерев лицо, встряхнувшись, мне удалось подняться. Нацепив на пальцы подаренный мне психом Гриней кастет, я на цыпочках, стараясь не шуметь, подкрался к врагам сзади. Повезло – меня не заметили. Хук сзади по затылку одному, второй хук другому, успевшему повернутся на пол-оборота, в челюсть. Два тела в ауте. Ура! Наши воспряли духом и, получив передышку, оправившись, пошли в атаку. Прикончили конкурентов за минуту. Запинали ногами до бесчувственного состояния. Забрали у них оружие, деньги, золото. Надо валить, ехать в другой кабак, здесь оставаться не фарт. А Клякса всё никак не закончит. Выбрал себе врага, лежащего неподвижным кулём, да давай ногами его обрабатывать. Не бить, а гвоздить, затаптывать. Бонч его еле оттащил от тела. Может, и насмерть забил конкурента, бес мстительный. Подлый Клякса, к нему спиной не поворачивайся.

День за днём, шаг за шагом я продвигался по тоненькой линии лезвия бритвы к дембелю. Признаться, под конец я совсем забыл про конец периода, навязанного мне по тайному протоколу веселья. Я забыл, что мне его вообще навязали, и у меня чуть не вылетело из головы – кто меня заставил стать экстремалом и зачем. Реальность для меня поменяла полюса, напряглась электрическим фаллосом, из скучной прогулки – от колыбели до могилы, обернувшись захватывающим воображение путешествием в Вальхаллу с тёмными вехами провалов в беспамятство, отмечающих ступени пирамиды, ведущие в умопомрачительную высь.

Потеря нити повествования жизни, так пугающая меня вначале, вскоре перестала напрягать вовсе, что в свою очередь для нормального человека могло стать поводом для беспокойства, но для меня, преобразившегося из заядлого семьянина в шибанутого пустым мешком по обезумевшей в одночасье голове экстремала, не стало. Дошло до того, что метрономы гонялись за мной три дня, чтобы вручить повестку на получение вознаграждения за законно пройденный этап, названный у них кем-то умным (не Валерой ли, случаем?) Вальхаллой. От денег я никогда не отказывался. Это глупо, в смысле – отказываться, когда заработал, даже если тебе башню на сторону психа свернуло.

Получу бабосики и вернусь в банду, а может, создам свою. Надоело по мелочи работать, чувствую созрел для большого куша. Грабану банк, замочу кого-нибудь (человека я не убивал, а ведь хочется: раньше не хотелось, а после всего – да. Новый уровень), стану героем подполья. Борман – гроза банкиров, новая угроза обществу, герой поколения потерянных душ. Звучит! Сам эпитеты придумал, нафантазировал себе славу: так приятно мечтать, а ещё приятнее, забавнее воплощать мечты в жизнь, а это ой как возможно и ой как не сложно. Руководствуясь махоньким стимулом благополучия семьи, всего лишь стоит захотеть, немного потерпеть, и потом удача поможет найти себя.

До возвращения моих из кругосветного круиза оставалось десять дней, буянить мне осталось недолго. Я не был уверен, удастся ли мне после их возвращения жить так, как я жил в их отсутствии. Моя жена, как я заметил, последние недели не на шутку обеспокоилась моим поведением. Возможно то, что я перестал регулярно по вечерам выходить с ней на связь, или, может быть, интонации моего голоса или нездоровый блеск глаз, когда ей удавалось, застав меня дома, поговорить по Скайпу, её насторожили. Не уверен, но женское сердце подсказало ей безошибочно – пора возвращаться из дальних странствий.

Получив пять толстых пачек денег в кассе «Метронома», я хотел уйти сразу, когда миловидная секретарша генерального менеджера, появившаяся из ниоткуда, попросила меня подняться к боссу. Хрен бы с ним, отчего бы не подняться. Он облажался, я остался жив, отчего же не поболтать с лузером. Раньше в этой роли всегда выступал я, классно поменяться местами с крупье, привыкшим к постоянным выигрышам. Правильно, я выиграл в рулетку у судьбы, как же раньше мне это в голову не приходило. Ну-ну, посмотрим, что мне Валерик скажет.

После тёплого до сахарной приторности приветствия Валера усадил меня в кресло, а сам начал расхаживать по кабинету, рассуждая вслух о моих дальнейших перспективах. Так-так-так, это уже интересно. Вальхалла оказалась не конечной остановкой на пути прогрессирующего злостного экстремала.

– Смысл в том, что границ не существует. Виталий, теперь ты эту истину знаешь лучше меня, – незаметно мы перешли на “ты”. Нормально. Мы с ним дистанционно сблизились. Волшебство, обыкновенное волшебство, связывающее подельников по дерьмовым делишкам. – Подумай, зачем тебе останавливаться на достигнутом, – я улыбнулся, открыл рот, чтобы ответить что-то вроде: "Я и не собираюсь останавливаться", – но Валерик меня опередил: – Вижу, ты хочешь продолжить сам и без рублёвой морковки перед носом. Но зачем? Не в смысле – зачем продолжать, а зачем терять время на поиски, организацию? Наша компания тебе поможет реализовать все твои фантазии, даже те о которых ты сам не догадываешься.

– Вы никогда не сдаётесь? Неужто вам мои внутренности спокойно спать не дают пока они во мне? Ха ха ха.

– Твои-то дают, а вот другие – нет.

– В смысле?

– Наши клиенты, фантастически состоятельные люди, не хотят ждать, но зато хотят получить товар самого наивысшего качества. Извини за откровенность, но твои органы нам интересны постольку-поскольку. Как бы человек за собой ни следил, после сорока его органы теряют завод, пружина жизненных сил слабеет.

– Вы мне столько дали денег, чтобы заявить, что не очень-то и хотелось? – Я действительно удивился. Не понимаю таких шуток.

– Мы помогли тебе и дальше тоже готовы помогать.

– Ну-ка, ну-ка.

– Всего лишь за возможность некого события ты получишь столько же сколько получил за последние восемь месяцев.

– Ух ты! И кого я должен замочить. – Хлопнув в ладоши, я потёр руки: видно моя мечта убить человека воплотиться в жизнь раньше, чем предполагал.

– Не надо никого мочить. Предлагаю льготные условия. Выплата половины сразу, а вторая выплачивается не посмертно, а сразу после того, как будет нарушено условие. Умирать не обязательно, а ошибка не станет лично для тебя фатальной. В любом случае ты получишь компенсацию. Вот, посмотри, и, если согласен, подпиши.

После этих слов он подал мне три листочка соглашения. Приняв бумажки, я с интересом углубился в чтение. Чем дальше я продвигался, тем меньше мне нравилось то, что там было написано. У меня волосы шевелились. Эти твари предлагали мне заложить на два ближайшие месяца осени органы моих детей! При этом они получали право на них, если я облажаюсь в предстоящих мне тёмных делах. Это же надо до такого додуматься. Ошибись я, страдали бы дети. Пускай их не потащили бы насильно, под покровом ночи, на операционный стол, а органы могли официально забрать только в случае их случайной смерти и лишь до достижения ими совершеннолетия, но всё равно – мерзко, подло, чудовищно. Гнусные выродки. Отбросив листы в сторону, я повысил голос до крика:

– Вы, уроды, совсем охренели?!

– Не спеши. Виталий, я же предупреждал, это всего лишь возможность, – заговорил он убедительной скороговоркой. – По сути, ты ничем таким не рискуешь. Поначалу звучит страшно, но для такого опытного ветерана ещё два месяца в знакомых обстоятельствах… это же ерунда. Просто маловероятная возможность, за которую мы платим большие деньги. Подумай.

– Пошёл ты!

Я ушёл. За мной никто не побежал, а Валера хоть и не стал меня провожать, но скроил понимающую мину сопереживания мудрого человека, знающего больше, чем может сообщить.

Болезнь. Я болен. Без них, без метрономов, я оказался бессильным, потерянным. Банда Грубера съехала в неизвестном направлении, из партии меня исключили за систематические неявки на акции; прыжки с тарзанки надоели; парашют опротивел; из клуба муай-тай попросили по возрасту. Можно было всё, конечно, со временем восстановить, найти самому будоражащие психику развлечения, если бы не началась адреналиновая ломка. Ну не на людей же мне в парке бросаться в поиске удовлетворения желания ежедневного риска, словно взбесившемуся по причине обострения душевной болезни маньяку.

Я ушёл, чтобы вернуться. Всего-то меня хватило на четыре дня воздержания, в течение которых одна половина меня с каждой уходящей в небытие секундой, усиливая в геометрической прогрессии натиск обоснованными аргументами, уговаривала вторую принять щедрое предложение "Метронома". Много ли надо зависимому, чтобы он ушёл в штопор героинового запоя? Показать полный расслабляющей неги шприц с универсальным душевным синтетическим обезболивателем. Не так уж много. Дёшево и сердито. Сумма призовых, которые я и за двадцать лет работы по специальности не заработаю, за то, что я люблю больше жизни, за адреналиновый приход здесь и сейчас, сразу после моей закорючки под соглашением – я готов. Крови не нужно, достаточно будет обыкновенных чернил. И потом менеджер Валера забыл немаловажную деталь: без согласия моей жены на изъятие органов у наших детей моя подпись под соглашением ничего не стоит.

Первые три дня кайфа до серьёзного дела, а потом блевотное похмелье. Новая банда, куда более серьёзная бригада ребяток по мелочам не разменивающихся. Ограбление частных инкассаторов-курьеров. На двух скоростных авто с форсированными движками мы зажали фургон с некими документами на загородном шоссе, расстреляли захваченных врасплох охранников, взорвали двери, забрали добычу, убрались восвояси. Одного из четверых инкассаторов я расстрелял лично. Может, он и выжил, на нём был бронник, а мой иностранный короткоствольный автомат питался пистолетными пулями. Инкассатор, получив косую очередь, взбрыкнув ножками, завалился в канаву. Изо рта потекла юшка, пальцы задёргались. В голову контрольный выстрел совершить я так и не решился. Противное чувство, когда убиваешь, ожидал другого – подъёма духа, откровения, а получил сотрясение души с тошнотой мыслей горького бреда и зубной болью воспалившегося совестью сознания. Пускай охранник выживет. Честно, пусть он останется в живых.

Бандиты взяли немного денег, меньше в разы, чем заплатил мне "Метроном", но не они являлись их целью. Им дали заказ добыть документы некой фирмы, который они, не без моего участия, выполнили в кратчайшие сроки. Теперь мне выпала честь отвезти эти самые бумаги с неизвестной мне информацией, которая, как я понял, была дороже многих миллионов, богатым заказчикам в их горную, южную, мандариновую, бывшую советскую республику, передав их им из рук в руки.

Таможня, самолёт, четыре часа, посадка, досмотр. Волноваться мне не о чем: документы вшили в учебник по инженерной дисциплине «Процессы и Аппараты». В книге доставало чертежей, формул, занудных формулировок, цифр. Отжатые у конкурентов документы смотрелись в учебнике на удивление гармонично, практически не отличаясь по цвету от страниц оригинала. Поэтому я не ожидал, что меня остановят чернявые, лупоглазые таможенники, попросив проследовать с ними и за ними в комнату личного досмотра со всеми моими вещичками. Один таможенник вежливо мне объяснил про формальности, его же напарник угрюмо отмалчивался.