Каракурт

Вокруг кровати стояли красивые мужчины, по их сверкающим взглядам, указывающим на чрезмерное возбуждение, Ольге стало понятно – они её хотят. Жаждут войти в неё, овладеть её молодым телом. И, как это ни странно, она ничуть не смущалась такого откровенного мужского напора; своей же наготой она просто гордилась. Ольга шире раздвинула ноги и первый мускулистый породистый самец, взобравшись на кровать, осторожно придавил её тяжестью своего разгорячённого желанием тела. Он направил боеголовку члена прямо в цель и мягким толчком бёдер попытался в неё войти. Но что-то ему помешало. Ощущения Ольги напоминали непонятную упругость, не пускающую внутрь неё мужчину, они напрягали внутренние стенки влагалища, раскачивали их. Бесплодные попытки вскоре заставили первого мужчину уступить второму. Второй мужчина закончил попытки коитуса с тем же плачевным результатом. Третий тоже не добился успеха, а за ним и четвёртый, пятый… Ольга от невозможности исполнить женское предназначение, удовлетворить и удовлетвориться, перешла от странной заинтересованности к нарастающей грязным комком тающего снега панике. Она не понимала, что с ней происходит. Чувствовала себя запачканной чем-то до нельзя мерзким, вонючим и её больше не прельщали мысли о групповом сексе.

Когда очередное потное тело, неумело подёргавшись, сползло в сторону, Оля приподнялась, скосила глаза туда к сакральному месту всех женщин, тому, что делало из неё потенциальную мать, протянула к причинному месту руку, приподняла лобок и раздвинула в сторону внешние половые губы. Вход в вагину заполняла, преграждала паутина. Её белёсые комки, перекрученные между собой, намертво приклеились к её плоти. Ольга затряслась в рыданиях. Данное кем-то или чем-то ей откровение говорило – "Ты перестала быть женщиной. Ничего не вернуть. Ты пуста, твоя жизнь не имеет смысла. Даже в шлюхи ты не годишься". – Деструктивные мысли залезли к ней в голову без спроса, остались в ней и буравили, хозяйничали надоедливыми осами, наносящими болезненные укусы прямо в душу. Всё вокруг исчезло, отошло на второй план теней, кровать под ней приобрела прозрачность и потом растаяла в набежавшей темноте. Она осталась одна. И продолжал звучать незнакомый знакомый голос, говорившей ей о грядущем неотвратимом несчастье. Так Ольга и проснулась в надуманном холодном одиночестве.

Как назло, в момент пробуждения Ольги Михаила не оказалось рядом: проснувшись чуть ранее, он ушёл в туалет. И не было никого, кто бы мог её обнять, утешить. Её щёки хранили влагу не высохших слёз, но сна она практически не помнила. С ней осталось ощущение безвозвратной потери, инициированной её самолюбием, роковой ошибки, вытягивающий кишки воспоминаниями давно забытых событий детства и фраза, ознаменовавшая окончание сна, сейчас звучащая звонким знакомым шёпотом в её голове: «Ты умрёшь следующим августом». Возвращаться туда, в детство или сон за расшифровкой непонятного, она категорически отказывалась, хотя, как врач, отлично понимала, это надо сделать для семьи, ради будущих детей, ради себя самой. Сон не был напрямую связан с её детством, он отражал события настоящего, но, как и любые события завтрашнего дня, сконструированы из элементов вчера и сегодня, так и её ночные видения неочевидно, через вторичные переплетения сокрытых суетой дней, связей вытекали из прошлого.

Глава 7

Следующий рабочий день Ольги начался в приёмном отделении. Ольга одела брюки и белую блузку. Одежду она подобрала так, чтобы та не сковывала её движений. Она сегодня дежурила с санитаром Володей и совместно с молоденькой двадцатилетней санитаркой Женей Соловьёвой – игривой блондинкой с короткими прямыми волосами и нависающей чёлкой с правой стороны лица. Ямочки на румяных щеках, губки бантиком. Улыбка открывала неестественно мелкий белый ряд зубов.

Второй же по счёту больной доставил им кучу хлопот. Пятнадцатилетний парень с изрытой взрывами подростковых прыщей кожей поступил к ним в невменяемом состоянии психического припадка. Привезшие его в клинику работники скорой психиатрической помощи втроём еле удерживали рвущегося на свободу подростка. Он бросался на стены, орал благим матом, обильно истекал слюнями, кусался и брыкался. Подросток изрядно напугал Женю, хотя она и не хотела этого показывать. Ольга же чувствовала себя, как рыба в воде. Забрали пациента прямо из районного отделения полиции, откуда, насмотревшись на выкрутасы больной психики задержанного, и позвонили в психиатричку. Звали его Александр Мамаев; застукали его прямо на месте преступления. Он заманил в подвал многоквартирного дома своего сверстника, изнасиловал и выколол ему портняжным шилом глаза. На душераздирающие вопли жертвы сбежались жители, вызвали полицейских.

– А А А, эээээ Веээээ! – орал Мамаев.

– Держите крепче его. Голову зафиксируйте, – спокойно указывала Оля санитарам.

Пока она надевала резиновые перчатки, санитары со скорой помощи и присоединившийся к ним местный усмиритель буйных завернули больному хрустнувшие в плечах локтях руки, дотянув их кистями аж до затылка, приподняли за челюсть голову, подставив под ясны врачебные очи Ольги налитое тёмной кровью лицо психопата. Она пальцами оттянула по очереди нижние веки, осмотрела уши. Надела стетоскоп: хотела прослушать нет ли хрипов в лёгких, и тут Мамаев, вывернув голову из сильных рук медработников, пролаял: