Каракурт

Я почувствовал, как за стенами, в соседних квартирах готовилась к прыжку моя смерть. Я заторопился и вышел на лестничную клетку. Так и есть, соседи, которые совсем не соседи, затихли. Суки, я вам покажу, вам меня так просто не забрать. Я позвонил в квартиру напротив. Дверь открылась почти сразу, что подтвердило мою догадку. Топор вошёл глубоко в лицо мужчине соседу, кажется, он скрывался под именем Валера. Он так и не успел ничего понять, не ожидал от меня, как от потенциальной жертвы, такой прыти, а зря. Расправившись с ним, я переступил его распростёртое свастикой тело и вошёл внутрь. Кроме него в квартире никого не оказалось. Я знал, что он здесь один, но на всякий случай проверил всё по второму разу. Только после этого я вернулся назад на лестничную площадку.

В другую соседнюю квартиру, через стену от моей, я названивал напрасно: её жители-перевёртыши, прочувствовав мой гнев, затаились. Но они были там, это я знал наверняка. Они могли между собой общаться на расстоянии. Но и я отступать не собирался. Голоса в моей голове давали дельные советы, подбадривали. Все они принадлежали моему единственному настоящему другу – вселенскому разуму. Дверь соседской квартиры – кусок устаревшего спрессованного дерева, тридцатилетней давности выделки. Вставив мокрое лезвие своего оружия в щель между косяком и самим полотном двери, я начал курочить её. Она поддавалась под моим напором, издавая звук выдираемого из бревна большого гвоздя. Кровь, набежавшая с топорища на рукоять, враждебно жужжала, пытаясь мне помешать.

Там в квартире завизжали женские голоса, но я различал в издаваемых ими высоких нотах глухое рычание потревоженных бесов. Ага, они поняли, что опоздали. Выломав дверь, я ворвался к ним в логово. Мне пришлось за ними – толстой дочкой и жирной свиньёй мамашей – гоняться по всей их трёхкомнатной норе. Как они на самом деле выглядели под масками жирной плоти, я молчу. Женщину хрюшку я зарубил в коридоре. Её ребёнка поросёнка перерубил напополам в спальне.

Из толстяков выходит намного больше крови, чем из худых. Вы об этом знали? Они превратили дом в чавкающее под моими ногами красное болото. Обои обогатились психоделическими узорами, зеленое смешалось с красным, каракатицы брызг расползлись по всем углам. Здесь мне делать было больше нечего. Я вышел наружу. Сел по-турецки на серые плитки пола на лестничной площадке, положил на колени топор и почувствовал, впервые с того раза, когда я уничтожил тех двух ведьм в парке, огромное облегчение. Нет, пожалуй, это облегчение намного сильнее меня расслабило, чем прежнее. Оно меня почти осчастливило. Жаль, это состояние продлилось не долго. Немного мешала моему триумфу соринка тревоги. Так, небольшое, но досадное недоразумение, постоянно растущее и требующее к себе внимания. Мой труд оказался не закончен, да и ликвидировал я их не безупречно. А ведь были и другие. Потом приехала полиция. Фабрики дешёвого жира успели позвонить в отделение. Правда это их не спасло…

– Герман, извините, а вы стихов не пишите?

– …Нет. А причём здесь…

– Извините ещё раз. Вы просто так художественно рассказываете. У вас талант. – Ольга решила польстить пациенту, чтобы ещё больше расслабить и вызывать к себе подсознательную симпатию.

– Да? – По посветлевшим глазам убийцы было видно, что предположение доктора о его творческих способностях ему польстило. Он вернулся из сотворённого им собственноручно ада обратно в палата и был готов к диалогу.

– Конечно. Я всегда говорю то, что думаю… Вы ни в чём не раскаиваетесь? – вдумчиво, спросила Ольга.

– Раскаиваюсь, что не всех успел уничтожить. Спасти мир от отродий дьявола. – Он понизил громкость голоса и будто по секрету добавил: – Скоро наступит конец света. Они уже здесь.

– То есть, вам здесь нравится?

– Что? – Герман злобно вытаращился на Ольгу. – Зря я вам, что ли, всё рассказывал. Вы такая же, как и все здешние доктора.

– Да я о другом. Если вы ни в чём не раскаиваетесь, вам должно здесь нравиться. – Герман встрепенулся и злобно оскалившись хотел что-то сказать, но Оля его прервала, заговорив скороговоркой. – Ваши поступки закономерно привели вас сюда. Ведь так? Если вам здесь нравится, то и разговаривать не о чем. А в том случае, если вы хотите покинуть клинику навсегда, то мы можем обсудить ваши дела, поступки, определяющие будущее любого человека. И ваши голоса не будут в этом помехой. Мне кажется, наоборот, если они хотят добра, они нам помогут. Подумайте об этом. Не торопитесь, а завтра вы мне скажите к каким выводам пришли. Хорошо?

Ольга встала и пошла к выходу. Герман ничего не ответил, лишь нахмурил брови и внимательно посмотрел ей вслед.

За дверьми палаты её поджидал Родион Шапошников, теперь уже бывший лечащий врач Германа. Он улыбнулся в роскошную бороду и произнёс:

– Он эти истории всем рассказывает. Не вы первая, не вы последняя.

По его словам она поняла, что Чёрный Викинг подслушивал. Она передёрнула плечами, выражая тем самым презрительное раздражение и холодно заметила:

– Это не важно. Наша главная задача помочь пациенту, а не играть с ним.

Улыбка Родиона растворилась в его бороде: новенькая умничала. Посмотрим на дальнейшее её поведение. Ольга развернулась и, не оглядываясь, пошла по коридору к следующему больному.

После Германа она заглянула в палату к Геннадию Страхову, но обнаружила его в невменяемом состоянии: он бредил, щедро обколотый нейролептиками и седативами. После первого визита она заходила к нему регулярно через день, но с тем же успехом. Прояснения сознания у пациента не наступало: редкий сон, пробуждение, бред, опять короткое забытьё. Круг замыкался и начинался вновь. Поделать здесь было нечего, оставалось ждать, когда организм сам преодолеет кризис, ну или применить граничащие с пытками инквизиции методы из проклятого прошлого психиатрии, например, такие, как ненавистная Ольге электросудорожная терапия. Против последнего метода-способа приведения в чувство больного Ольга активно возражала. Она жалела Страхова и нечего существенного не могла для него сделать. А он, несмотря на своё тяжёлое состояние, запомнил её посещения и в глубине души сохранил к Ольге подобие благодарности, о чём она до поры до времени и не догадывалась.

Следующим пациентом, с которым ей сегодня предстояло познакомиться, стал Роман Каримов. Он до сих пор торчал в комнате отдыха, возился там с песком. Ольга сразу определила, кто из пятерых больных, околачивающихся в игровой комнате Каракурт. Маленький человек, сидящей за низким пластмассовым столом спиной ко всем входящим, склонившийся над каким-то предметом, излучал необыкновенную энергию. Он невольно приковывал к себе внимание. Может быть, потому что сейчас он полностью сосредоточился на втором своём любимом занятии в жизни, первым, как известно, было убийство детей и перестал контролировать исходившие от него гипнотические призывы.

Каримов для мужика был низкорослым, но его широкий костяк тела говорил о затаившейся в нём невероятной силе. Широкие запястья, квадратные плечи и плотные, прямо какие-то дубовые ноги штангиста. Рацион больницы не располагал к активному наращиванию мускулатуры, быть в форме Каримову помогали исключительные природные данные. В его карте так и было записано, что Каримов обладает неимоверной, исключительной физической силой. Однако здесь, в психиатрической клинике, он вёл себя тихо. Выглядел этаким послушным тихоней. Многие серийные убийцы, оказываясь в изоляции от общества, поступали точно также. К тому же, покорность данного пациента усугублялась черепно-мозговой травмой, ставшей, по-видимому, значимым толчком к началу умственной деградации личности маньяка Каракурта.

Другие пациенты в комнате, больше походившие на серых зомби, Ольгу не интересовали, да и они сами никакого интереса к ней не проявляли, полностью сосредоточившись на нехитрых манипуляциях с примитивными атрибутами творческого процесса.

Ольга подошла к Каримову, к её объекту, и, ничуть не колеблясь, опустив ему на плечо, ладонь, спросила:

– Роман? Добрый день.

Каримов, оторвавшись от своего песочного занятия, медленно повернулся и его пустые прозрачные, похожие на рыбьи глаза тут же заискрились лучистым золотом. Таких прекрасных синих глаз, не имевших определённой половой принадлежности, Оле не доводилось ещё видеть. Они привлекали, расслабляли, внушали доверие. Борясь с нездешним обаянием, она заставила себя скосить взгляд и мельком увидела выложенного цветными камешками на речном песке, раздутого слепого монстра с распахнутой до колен пастью, утопающего в жутких наростах и опухолях. Каракурт вроде нечаянно переместился, немного наклонив корпус и страшная фантазия маньяка исчезла из её поле зрения. Чтобы пауза не выглядела затянувшийся, Оля, протянув для рукопожатия руку, добавила:

– Роман, меня зовут Ольга, я буду с вами некоторое время заниматься. Надеюсь на понимание.

Посмотрев на него ещё раз, она с облегчением, замешанном на лёгком разочаровании заметила – солнечные искорки в глазах Каримова потухли, он снова превратился в сонного дурачка. Лицо сползло вниз, рот приоткрылся, и бывший маньяк сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте-здравствуйте, – улыбнувшись одними губами, ответила Ольга. – Пойдёмте в мой кабинет, там нам будет удобнее. Хорошо?

Каримов встал и послушно последовал за доктором. В кабинете Оля предложила ему присаживаться. Он выбрал кресло рядом с кушеткой и сел спиной к столу Ольги. Она, уже собираясь усесться, заметила сей манёвр и попросила:

– Роман, пожалуйста, пересядьте ко мне поближе, если вас не затруднит.

Дождавшись, когда Каракурт проделал то, о чём его просили и водрузил сухой раздвоенный зад на краешек сиденья правого кресла, она начала первичный опрос:

– Роман, вы понимаете кто я?

– Да, вы доктор. Вы лечите больных людей.

– Правильно. Отлично. А почему вы здесь очутились, помните?

– Я делал ужасные вещи. Я плохой.

При этом он почти прослезился, настолько сентиментально, можно сказать – с исключительным раскаяньем, прозвучали его слова. Пухлые губы сластолюбца растянулись в плаксивой улыбке и от этого на щеках образовались привлекательные ямочки. Обаяния ему было не занимать, несмотря на то что его зубы выглядели, как пеньки после лесного пожара. Контакт с собеседником он устанавливал моментально.

– Ну это всё осталось в прошлом. Теперь вы в безопасности. Сегодня вы позавтракали, порисовали. – Каракурт кивнул. – Скажите, а что вы будете делать завтра?

– Завтра? Ну как… режим. Уколы. – Он морщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. Потом лицо посветлело, и он продолжил. – Завтрак. И вообще.

– Ясно. Это про завтра в больнице, а я спрашивала про вашу жизнь вне больницы. Вы об этом задумывались?

Каримов стал заметно нервничать, облизывать губы, часто заморгал и, вытянув шею, начал приподниматься. Потом, вроде как вспомнив важный момент, полез в карман серого халата и вытащил ворох бумажек. Стал их перебирать и что-то искать. Ольга внимательно за ним наблюдала, всё больше убеждаясь, что перед ней разыгрывается хоть и спектакль, но в нём задействован самый талантливый артист из когда-либо виденных ей на сцене, да и в жизни. – "Ага, показывает симптомы лакунарного слабоумия. Не слишком ли много для одного человека? Немного переигрывает наш маньяк. Хитрый. Это замечательно. Важно не торопить его, не подгонять. Какой солидный материал для моей работы. Ура!". Наконец, найдя нужный клочок, Каримов прочитал:

– Почистить зубы, сменить бельё, на завтрак попросить два кубика масла….

Ольга прервала этот поток простейших желаний, вроде бы деградирующего в одноклеточный организм человека и произнесла:

– Понятно. Вы чем-нибудь увлекаетесь? – По бессмысленному взгляду Каримова, она догадалась, он не понял вопроса (или сделал вид, что не понял), тогда она добавила: – Читать вам нравиться?

– Я не читаю. Не помню, о чём говорилось на предыдущей странице.

– Может быть, вы любите что-нибудь коллекционировать?

– Нет.

– А вне стен больницы сможете жить?

– Я не знаю. Раньше я физкультуру преподавал. Теперь, наверное, не смогу. Мне трудно сосредотачиваться. Голова болит всё время.