Однако, псих

Я думал, что неудобно отвечать одному, как и на занятиях я не любил отвечать на вопросы лектора один. Я считал, что вопросы преподавателя – для всех и если я буду отвечать на все задания, то остальные этюданты[3 - Этюдант – студент Этюдариума (примечание Д. Патусота)] не смогут проявить себя. А сам я буду выглядеть, как высокомерный хвастун.

Но вскоре я заметил, что француз совсем не хочет работать переводчиком для этих двоих, и взял бремя на себя.

Мы быстро дошли до первых домов немецкого района. В штадтбецирке[4 - Stadtbezirk (нем.) – район города (примечание Д. Патусота)] было множество похожих друг на друга кубов-домов. Они выглядели симпатично, цвета были разные, но всегда приятные. Улицы были чисты и пусты. В воскресенье типичный житель штадтбецирка остаётся дома. Во всех окнах горел свет, слышались голоса, иногда басистые крики разных наречий Германии. В некоторых домах слышался мат, от которого кровоточили мои уши. Немец, наоборот, слушал, словно пополняя словарный запас. И я не помню, когда его характер изменился в подобную сторону. Целый прошлый курс он был скромным, порядочным, вежливым, добрым немцем. И мата от него я не слыхивал. Эти его черты подспудно завяли, как цветы, которые полить и вернуть к жизни способен только он, немец.

Мы пришли к нужному дому. Внутри играла громкая клубная музыка. Немец оскалил рот, открыл дверь и пригласил нас внутрь.

Немцы, которых Дувше назвал когда-то дегенератами, сквозь дым кальянных установок, едва стоя на ногах, побрели к нам. Я без удовольствия пожал руки всем, как и француз, а англичанин поздоровался со всеми ещё и с низким кивком.

Наш немец вошёл в дым и начал трындеть с приятелями, англичанин начал знакомство с кальянами, француза я потерял из виду. Я всё ещё стоял у входа, не сняв обувь, когда понял, что меня тошнит. Пол под моими ногами начал украдкой уходить. Картинка перед глазами начала шататься, как на корабле. Маша руками в разные стороны, будто я тону в море, я нащупал стены, затем дверную ручку, налёг всем телом на дверь, с трудом повернул ручку и выпал наружу. Клянусь, меня бы вырвало от стоящего в доме душного запаха искусственных ароматов яблока, дыни и клубники, если бы я не выбрался на свежий воздух. С натугой сопротивляясь тошноте, я отдышался и избавился от чувства головокружения.

Когда сознание начало помаленьку проясняться, я с ужасом подумал: «Это – мой друг?» Я не ожидал, что эта мысль больно врежется в моё сердце, как осколок стекла в обнажённую кожу.

Немец и компания играли в карты. Я стоял снаружи и наблюдал это через открытую настежь входную дверь. Проигравший должен был либо заплатить ставку, либо оставить деньги себе, но выполнить отчаянное желание. Я видел их, эти желания. Человек вставал со своего стула, голым кулаком разламывал его, причём было неприятно даже со стороны смотреть: будто костяшки разбивал себе ты, а не этот человек. Затем подручными средствами чинил его и садился играть дальше. Я чувствовал напряжение по всему телу от этого зрелища, мне хотелось что-нибудь пнуть, чтобы снять стресс. Позже я увидел ещё одно желание: человек разделся догола, вышел из душного помещения, посмотрел на соседское окно и с разбега прыгнул прямо в него ногами вперёд. Он долго не показывался из разбитого окна, но, наконец, высунул свою осоловелую башку и выкарабкался на свободу.

Я бы и дальше наблюдал эти пытки над рассудком, если бы не был вынужден сдерживать приливы гигантской агрессии по отношению к этим дикарям. Итак, после второй выходки я решил просто прогуляться вдоль дороги, подальше от дома немца.

Но я не мог думать о чём-то, кроме увиденного. Наш немец больше смотрел, чем участвовал, но было видно, что он примеряет новую личность, которая, по-видимому, ему нравится больше.

Домой я возвращался разбитым. В голове не было мыслей. Я был просто очень расстроен. Попрощавшись со свежим после досуга немцем, одурманенным англичанином и выкурившим несчётное количество сигарет по пути назад французом, я добрался до своей двухэтажной террасы, открыл дверь, не включая свет, поднялся на второй этаж и, не снимая одежды, – прямо так плюхнулся на кровать. Спустя время я уснул.

***

Через 10 дней после описанного в дневнике события я, возвращаясь от этюдариума после успешной («сойдёт») пересдачи, наткнулся на Вана в библиотеке. Ван брал книги по психологии.

– Привет, как жизнь? – лучше бы я не задавал этот вопрос.

Ван обернулся, его зрачки, не широкие и не узкие, с трудом зафиксировались на мне. Большие тёмные круги под глазами и бледное небритое лицо на мгновение испугали меня. Потом я понял, что это был чёткий отпечаток плохого сна.

– А! Что-то случилось, – я неумело придал словам тон шутки. Неловкая улыбка быстро сошла с моего лица.

– Я не выспался. Могу поделиться работами Фрейда, если хочешь – это для начала. Только не воспринимай их слишком серьёзно.

Я кивнул, и Ван достал с полки две книжки, сказав, что у него есть такие же дома и он вернёт их в библиотеку вместо меня.

***

(дата зачёркнута)

За 10 недель до катастрофы

Могло ли быть иначе? Может, я просто не принимаю его таким, какой он есть? Но, если ему нравится в такой компании, в компании «дегенератов», пусть так и будет. Он всё равно мой друг, как и англичанин. Я просто не хочу находиться рядом с его корешами.

Сегодня на рынке меня пытались обмануть и обокрасть. Но это мелочи. Когда я зашёл в лавку этого татарина, то попросил крупы, так ничего толкового и не выбрав. Он выглядит бедным торговцем. И я почти уверен, что его лавочка кормит его двоих мальчишек, а торговля деревянными и вязаными игрушками его жены обеспечивает двух дочерей. Сердце обливается кровью, когда ты приходишь. Но он слишком скромен, чтобы попросить хотя бы что-нибудь купить. Он мыкается, отводит глаза и смиренно ждёт, сидя на своей крепкой, как его желание жить на этом свете, табуреточке. И ты не можешь уйти, ничего не взяв, не можешь не зайти разок в пару дней, чтобы дать татарину монетку, которую он не возьмёт даром. Никогда.

Сын этого татарина – старший – любознательный мальчик. Иногда он встречает меня у колонн этюдариума и мы гуляем по коридорам этого массивного здания. Я насколько могу утоляю его любопытство. В нашей библиотеке – самой большой в городе – можно достать любую книгу. Когда мне нужно идти, я достаю татарчонку книжечку, и он надолго погружается в неё.

***

Я читал рекомендованную литературу, лёжа не маленьком диване, как мне пришло приглашение в кафе. От Вана. Я был один раз в кафе. В детстве. Но я запомнил это на всю жизнь. Там было много людей, которые были похожи одеждой на моих родителей. Там не было богатых и бедных.

Слышался звон блюдец, скрежет вилок, удары стаканов о столы. Вокруг пахло едой, среди всех запахов выделялся запах пюре и котлет. Я вскарабкался на свой стул и начал вертеться, смотря на людей, которые, по моему мнению, должны были сосредоточенно есть, однако они болтали и лишь подчас вспоминали про пищу.

Я вышел в канадский сквер и добрался до открытой узкой пешеходной улицы. По правую сторону её я и нашёл нужное кафе. На вывеске по-английски было написано «Канада» и был нарисован улыбающийся бобёр с кленовым листом.

Я проходил мимо столиков с разными людьми, принимающими пищу на открытом воздухе. Здесь были и американцы, и австралийцы, и немцы. НЕМЦЫ! Американцев и австралийцев я по акценту узнаю, а вот немцев я чую всем нутром – у меня внутренний радар есть.

Я ускорил шаг и тут меня кто-то схватил за низ рубашки. И по касанию руки я знал, что это чистокровный ариец. Это был друг Вана. Он улыбнулся и пальцем показал, что Ван ждёт меня за столиком, который я уже прошёл. Немец сидел рядом с некой девушкой, но я не стал рассматривать их, а направился к Вану.

Ван сидел за таким же круглым столом, как и все, и смотрел на немца. Когда я занял свободное место, Ван взглянул на меня с улыбкой и протянул руку:

– Какой-то ты зашуганный. Как дела? – Ван спросил и приготовился слушать, уставившись на меня.

– Да… Всё хорошо.

– Ты здесь нечасто бываешь?

– Я удивлён, что у тебя есть деньги на кафе.

– У кого-угодно, кто хоть немножко зарабатывает, есть возможность поесть вне дома.

– В этюдариуме, например, – я надеялся, что Ван поймёт шутку.

– Ты безработный. Если бы у тебя была мотивация учиться, чтобы зарабатывать своими знаниями, ради себя и семьи, ты бы быстрее и эффективнее обучался.

– Угу.

«Железная логика», – подумал я.

– Давай поедим, а? – Ван сунул мне в руки бумажку с названиями и изображениями блюд.

Цены были страшные. Ван, не глядя на меня, сказал:

– Я заплачу. Не отказывай себе.

– М, – только промычал я, и в голове встал закономерный вопрос.

Чего я хочу? Я исподтишка взглянул на Вана и окончательно убедился, что его слова не фикция. Ван в ту же секунду, как я опрометью кинул на него взгляд, повернул на меня лицо с широкими зрачками и сразу же отвернулся.

Перебарывая инстинкт заказать самое дешёвое, я решил отведать нечто среднее по стоимости. Средним оказались бекон и кленовый сироп. Поморщившись от представленного вкуса данного комбо, я решил заказать просто кленовый сироп:

– Это всё? – спросил официант с французским акцентом.

– Д… – я случайно кинул взгляд на Вана и увидел, как он втихаря ржёт. Мне всё равно. У меня сегодня высокоуглеводный обед. – Да, это всё.

– Это будет… – и молодой человек назвал космическое число, от которого у меня закружилась голова.

Ван вместе с чаевыми заранее передал сумму официанту, и мы стали ждать. Когда я немного отошёл от еврейского шока, я обратился к Вану. Его взгляд был направлен в сторону столика с девушкой и немцем. И я его не винил за это. Девушка был красива, ухожена; она выделялась среди других людей ярким платьем, а её белые зубы мило сверкали на солнце. Я уже хотел влюбиться в неё, как вдруг вспомнил, что я нескладный, тупой, бедный студент.