Однако, псих

***

(дата зачёркнута)

За 6,5 недель до катастрофы

Этот день был знойным. Пот с меня стекал ручьями, реками, морями и океанами. Я шёл в английский район. Он, к слову, очень симпатичный.

Мостик через ручеёк, зелёные низкие деревья, похожие больше на кусты, чем на «привычные» для меня деревья. Дорожки здесь ровные, чистые, на немецкий манер. Автомобили тут редко встречаются, и я иногда забываю, что в этом районе движение левостороннее. Зайдя за тёмную калитку участка с ухоженным газоном, я встретился с немцем. Француза не было.

Ровно в 17:00 брат англичанина открыл нам дверь. Лицо его мне не понравилось. Он был похож на англичанина со скрюченным носом и бородкой.

– Привет, математик, – брат протянул мне руку. «Может, он неплохой человек?» – подумал я. Мы вошли в уютное помещение с ковролином, сзади ко мне с сигаретой в зубах подошёл француз.

«Привет», – шепнул я. Француз ничего не ответил, а просто пожал мне руку. Я раньше не был в английских домах. Я знал, как они выглядят примерно (из книжек) и осматривался, как бы проверяя, всё ли на месте.

Что-то больно дёрнуло меня. Это был дикий гогот из гостиной. Неприятный. Похабный. Я вошёл в комнату, откуда доносился этот рокот. На четырёх стульях-шезлонгах расселась компания. Орал на весь квартал брат англичанина. Он просто визжал, как свинья. Одной рукой он держал неоткрытую бутылку с пивом, а второй накидывал себе в рот какую-то сухую смесь, типа закуски.

– Давай, ещё постой, – я увидел, что брат англичанина обращается ко мне.

Рядом с французом было не занято сиденье, и я был рад, что находился подальше от остальных. Каждый уже сидел с откупоренной бутылкой и дымящейся сигаретой в руке. Как я и ожидал, начались «мусорные» разговоры. Сплетни, поношения, глумления, грубые шутки, дилетантские мнения, не принимающие никакой критики и основанные не на доводах, а на тупом повышении тона.

Немец ждал возможности вставить что-то умное в разговор, когда говорили другие. Как только англичанин ошибался из-за своего вранья, или его брат оступался, потому что был тупицей, немец блистал самодовольно знаниями, которым все вроде удивлялись. И слово «гений» я нередко слышал в его адрес. От такого театра мне захотелось потушить их сигареты о свои глаза, а уши залить их пивом.

Англичанин врал, что шёлком шил, потому что, когда он говорил правду или выражал собственные мысли, не заискивая, его переставали слушать. Я видел ужас в его глазах, когда он ошибался подобным образом: страх за то, что тебя выгонят из группы, хотя я бы о таком лишь мечтал. Англичанин лгал даже тогда, когда на то не было причины. И от такого вранья на моей голове дыбом встали волосы, которые я чуть не начал рвать прямо при них.

Его брат не произносил матерных слов. Зато он язвил каждому и унижал каждого, потому что таково его понимание шутки; жрал как свинья и своим гнусавым голосом говорил о совершенно примитивных вещах, повторяя одни и те же фразы, так как его глупая башка не способна созидать. Низкие, как его лоб, интересы отражались на его слащавом, уродливом лице, которое всем, кроме меня, видимо, нравилось. И мне захотелось разбить его свиное рыло, оставив вмятины на его черепе.

Брат англичанина громко спросил немца, как меня зовут, и обратился ко мне:

– Слышишь, Иван? Отнеси пустые бутылки в кладовку.

– Хорошо, – я взял у ребят пять бутылок и пошёл искать узкую дверку в доме.

Только сейчас я понял, насколько устал за день. Я зашёл в ванную комнату, умылся и посмотрел на себя. Я почему-то выглядел на несколько лет старше своего возраста, хотя на мне не было ни бороды, ни просто щетины. Я так и не понял, из-за чего конкретно произошла такая перемена. Я посчитал, что сейчас самое время ребятам поговорить опять об автомобилях или о часах, потому что это мужские вещи. А, как известно, о мужских вещах допустимо говорить четырнадцатый раз за день.

– Спорим? – я услышал гнусавый крик. – СПОРИМ?! – крик перешёл в ор и смешался со звуками стремительных шагов.

Я вышел из ванной и увидел, как компания стоит рядом с лестницей на второй этаж, а по ней почти на карачках забирается брат. Он заполз наверх и опёрся на деревянную балюстраду локтями. Тут я осознал, что сейчас произойдёт горе.

Сердце застонало до того, как он изменил свою позу. Брат англичанина ухватился за перегородку, перевернулся через голову и вместе с оторвавшейся деревяшкой полетел, махая руками, вниз. В эти страшные секунды этого человека стало необычайно жалко. По положению правой руки в пространстве я понял, что она сломается.

Я заметил испуганные лица ребят. Англичанин раскрыл глаза, челюсть слегка отвисла, пальцы на руках растопырились и напряглись. Немец открыл рот и вдохнул полную грудь воздуха, глаза его прищурились, брови сомкнулись. Француз курил, смотря на летящего брата англичанина обычными глазами. Его брови сошлись, на лбу образовались две складки, а губы с силой сжали сигарету во рту.

Брат англичанина плюхнулся лицом в пол, выставив локоть правой руки перед собой. И спустя мгновение гробовой тишины он заорал. Я не помню, где я тогда взял бинты и шнуры, но шина из деревяшки через минуту уже была наложена на плечо. Брат ревел, как медведь. Сквозь этот рёв скорая помощь едва могла расслышать адрес, названный по телефону.

– Выживет? – спросил француз с сигаретой в зубах.

– Фрактурэ умери[6 - перелом плечевой кости, лат. Fracturae humeri (примечание Ивана Акатова)], редкая травма, через три месяца будет здоров, – я сообщил французу самый оптимистичный исход и искренне в него поверил сам. Француз ничего не ответил и просто вышел на улицу.

***

Спустя долгое время я встретился с Ваном. Я ехал на автобусе до дома. На одной из остановок зашёл Ван.

– Привет, И-Ван, – я сделал пригласительный жест на место напротив меня.

Ван откликнулся не сразу. На меня посмотрело тонкое, замученное, строгое лицо, которое я бы не признал за Вана, если бы не белые выпуклые глаза с огромными чёрными дырками.

– А, привет, – зрачки его сузились, и он сел, – Как дела? Нашёл заработок? – он неестественно для себя, но искренне улыбнулся.

– Да, там мешки всякие таскаю. В полсмены кончаю – меньше платят, а мне и достаточно.

Ван долго смотрел на меня, постепенно расширяя зрачки, а затем согнулся, свесив голову, закрытую капюшоном, вниз.

– Ты какой-то измученный… Ты от филармонии?

– Да. Концерт был.

– Кто играл?

Ван немного помолчал.

– Я.

На шутку это не было похоже. Я ещё раз удивился таланту моего друга:

– Ого, что играл?

– Импровизировал. Какая музыка тебе нравится? – Ван посмотрел на меня.

– Мне – разная…

И я рассказал ему о своих вкусах. Он часто кивал и всячески поддерживал беседу. Я даже и не знал, что могу говорить о музыке с таким увлечением. Заметив, что автобус уже отъезжает от нужной мне остановки, я спохватился:

– Блин, я остановку пропустил.

Ван расширил зрачки на миг и едва заметно улыбнулся:

– Для la tеlеpathie можешь ещё почитать русских философов. Тебе сделать перевод?

– Я почитаю на английском, – ответил я, не задумываясь о том, как Ван угадал, о чём я сейчас думал.

Я вышел в неосвещённое пространство, ощутив наползающий холодок вечера. «Может, ему не стоит брать так много на себя?» – промелькнула мысль.

***

(дата зачёркнута)

За 4 недели до катастрофы