– Спишь? Срочно поезжай на станцию Ричмонд. Мой источник в полиции сообщил, что там произошло какое-то убийство, и жертвой, по-видимому, стал тот писатель, о ком ты делал сообщение. Разузнай и сообщи.
Его тело обнаружил обходчик путей седьмого июля в 03:10 утра, что отражено в предварительном заключении полиции. Следователь утверждал, что это несчастный случай. По его словам, писатель в ожидании последнего пригородного поезда по неосторожности подошёл слишком близко к краю платформы, в результате чего он попал в воздушный поток проходящего мимо литерного поезда, не смог справиться с завихрением и угодил прямо под колеса. При нём ничего существенного не обнаружили, кроме бумажника с документами, подтверждающими его личность, и билета, где значилась станция отправки Ричмонд, дата и время посадки седьмое июля 195_г. в 01:30 ночи. Литерный проезжал станцию за десять минут до пригородного поезда, что подтверждало временной промежуток гибели. Очевидцев происшествия не оказалось. Ричмонд – дальняя станция, оборудованная кассовыми автоматами, поэтому найти свидетелей среди работников железной дороги также не представлялось возможным.
Узнав все обстоятельства из первых рук, Ален намеревался передать материалы в редакцию, но в полиции его убедительно попросили не предавать огласке о случившемся, пока не закончится предварительное расследование. Журналист покинул место происшествия и отправился не прямиком в редакцию, а в городской парк, где он сел на скамью, анализируя события утра. Ален испытывал чувство невосполнимой утраты и горя. Он думал о том, насколько был прав критик две недели назад, говоря, что в истории человечества множество примеров, когда гений созидателя признавался исключительно после смерти. «И всё же почему эта смерть наступила так скоро? Вдруг, это вовсе не несчастный случай, а хорошо спланированное убийство?» – задавался он вопросом. Ален решил нанести визит критику и поделиться с ним мрачными мыслями. Хотя, не имел какого-либо желания видеть этого человека после разговора в клубе, который оказался провидцем трагедии, но обстоятельства подталкивали его встретиться с критиком и узнать его мнение. Он извлёк из своего бумажника визитку.
Через час репортер стоял перед домом по указанному в визитке адресу. После третьего настойчивого звонка в дверь он услышал шарканье за дверью и шум замка, отварил критик. Непричёсанный он выглядел уставшим и потерянным. Под глазами мешки, багровое лицо. Ощущение такое, что человек не спал всю ночь и работал.
– Кто вы?
Хозяин дома, щурясь, смотрел на гостя, пытаясь вспомнить, где он видел пришедшего человека.
– Помните нашу встречу в клубе две недели назад?
– Смутно. Ах, да. Извините, за мой внешний вид. Понимаете, столько работы, что приходится засиживаться за полночь. Муза имеет обыкновение посещать меня ночью. Проходите в кабинет наверх. Кстати, я до сих пор не знаю вашего имени.
– Ален Павиони.
– Прошу вас подождать меня в кабинете, пока я приведу себя в порядок. Ещё раз извините.
Хозяин удалился. Ален прошёл в комнату. Его заинтересовали книги на стеллажах, затем он переключился на фотографии давних времен, висевшие на стенах. Гость подошёл к большому письменному столу, где в беспорядке лежали исписанные бумаги и черновики. Его взгляд упал на раскрытую книгу в синем переплёте. На странице лежала закладка. Взяв в руки книгу, он перелистнул несколько страниц, закладка выпала. Ален поднял ее. В качестве закладки выступал железнодорожный билет в книге убитого сегодня утром писателя. Через некоторое время критик вернулся в кабинет посвежевшим. Он сел за письменный стол и сказал громко:
– Теперь я в вашем полном распоряжении, мистер Павиони. Что привело вас ко мне?
– Вы всё-таки приняли решение прочитать книгу этого молодого автора? И очевидно ваше решение продиктовано выполнением того условия, о котором вы заявили мне в баре. Что вы делали на станции Ричмонд сегодня утром в 01:30? Это вы убили драматурга! Вы столкнули его с платформы! Вы действительно сумасшедший! Непредусмотрительно было с вашей стороны сохранить билет!
Хозяин дома явно занервничал. Он смотрел то на книжку в руках Алена, то на билет. Его речь стала невнятной.
– Что вы имеете в виду?! – прокричал он, собравшись с духом, – я запрещаю вам делать подобные заявления! Пойдите вон! Убирайтесь!
– Я собираюсь заявить в полицию! Вам не поздоровится.
Ален уверенно подошёл к телефону в другом конце кабинета и приступил к набору номера службы спасения, как неожиданно дверь в кабинет распахнулась, и молодой человек ворвался в комнату.
– Умоляю вас, не делайте этого! Не звоните в полицию!
Когда журналист увидел вошедшего у него трубка выпала из рук. Он отшатнулся, не зная, что делать, думать. Будучи атеистом, ни в Бога, тем более в приведения он не верил, но подсознательно репортер осенил себя крестным знамением. Ален побледнел, ноги его подкосились, и он рухнул в кресло. Стоявший перед ним человек оказался не кто иной, как Вильям Томпинксон – тот самый писатель, чей труп сегодня утром видел Ален собственными глазами.
Придя в себя от ужаса, и после бокала виски, он сидел в кресле и внимательно слушал объяснение возбуждённого Вильяма:
– Как видите, я жив и в полном порядке. Ещё раз прошу вас отказаться от полиции. Раз уж вы всё знаете. Я постараюсь объяснить.
– Признаться, Вильям, не ожидал, что нас так быстро вычислят, – встрял в разговор критик.
– Всё это по вашей вине, следовало быть более осмотрительным. Вы поставили под риск всё наше дело, – огрызнулся писатель.
– Теперь я искренне надеюсь на ваше понимание, мистер Павиони, – продолжал он, – это моя идея. Я поддался влиянию теории нашего критика. Мы решили на практике вместе с её разработчиком доказать ее верность – инсценировать мою гибель.
– А чей труп я сегодня видел?
– Мы все спланировали за два месяца, подкупили сотрудника в морге. Он при первом же появлении неизвестного трупа моей комплекции, обязался передать его нам. Что и произошло вчера вечером. Мы также подкупили обходчика железной дороги. Он согласился и организовал мнимый несчастный случай. Обходчик расположил труп на путях, таким образом, чтобы обезобразить лицо до неузнаваемости после прохождения поезда. Конечно, предварительно труп переодели в мою одежду, во внутренний карман пальто я положил свои документы для полной достоверности.
– А билет?
– Два билета приобрёл я, – вмешался в разговор хозяин дома, – по одному я прошёл на станцию, а второй с платформы передал обходчику, он положил его в карман трупа.
– Следователь утверждает, что это несчастный случай. Полиция не будет заниматься дальнейшим расследованием в связи с наличием документов, подтверждающих личность. Улики указывают на несчастный случай. Этого для них достаточно, чтобы поскорее закрыть дело. Всем известно желание органов защищать нас.
– Вот и замечательно.
– Интересно, как вы собираетесь вновь появиться на свет. Вы же не собираетесь здесь провести остаток жизни.
– Об этом прошу не беспокоиться. Через несколько месяцев я сам пойду в участок и расскажу подробную историю, что меня ограбили поздно вечером на улице, я получил удар по голове, потерял сознание, утратил память на время, что-нибудь в этом роде. Я же сочинитель.
– И всё это ради обретения известности. В полицию я не пойду. Мне понадобится время, чтобы осмыслить ваш поступок и выразить своё мнение. Теперь позвольте откланяться.
Через два дня после публикации в газете заметки о гибели Вильяма Томпинксона и хвалебных рецензий известного нам критика, объёмы продаж трудов писателя значительно возросли. А после его успешного возвращения с того света они увеличились многократно. Но судьбу не переиграть. Спустя пять лет Ален, в качестве главного редактора газеты, принимал в печать повторную заметку о гибели Вильяма Томпинксона. Несчастный случай произошел при аналогичных обстоятельствах именно на станции Ричмонд. Некий безумец столкнул его под поезд. Вильям остался в памяти признательных читателей гениальным писателем. В данном частном случае критик доказал выдвинутую им теорию.
Колодец
Эта история произошла в третий месяц от начала Великой Отечественной войны на захваченных нацистской Германией землях советской Белоруссии. В окрестностях оккупированного Гомеля немецко-фашистские захватчики расквартировали часть подразделений 221-ой охранной дивизии. В составе бригады служил майор Вермахта Брунс Ф. Грэф. Офицер исправно нес службу, с немецкой аккуратностью исполнял приказы по уничтожению советских граждан. Излюбленной забавой изувера было надеть белые кожаные перчатки, выйти в вечернее время на улицы разрушенного города под охраной автоматчиков и охотиться на голодных жителей, прячущихся в руинах. Однажды ему доложили, что на хуторе проживал некий провидец, многие местные ходили к нему за советом или об излечении хворей. Говаривали, что старец видел будущее и мог предсказать линию судьбы любого человека. Любопытная новость заинтриговала суеверного Грэфа, и офицер немедленно отправился на хутор в сопровождении мотоциклистов, чтобы лично побеседовать с прорицателем. Ближе к вечеру к калитке дома старца, что стоял на самом краю опустевшего хутора, подъехала колонна во главе с Грэфом. В окнах загорелся свет. Пнув дверь калитки со всей нацистской ненавистью, оккупант сорвал ее с петель и вошел на двор, где он недолго постоял, оценивая обстановку. Во дворе располагался покосившийся колодец, немец подошел к нему посветил фонарем в зияющую пропасть скважины, из мрачной бездны повеяло затхлой сыростью и стылым холодом. Грэф вздрогнул, что его перекосило. Он харкнул в источник и направился к избе, извлекая из кобуры пистолет по дороге. Дверь в дом немец открыл в свойственной ему манере. Возле печи суетился старый человек в традиционной белой одежде славян, не обращая никакого внимания на вошедшего Грэфа. В чистой комнате знахаря веяло приятным запахом полевых трав, незамысловатое убранство говорило об аскетическом образе жизни старца. Немец постучал рукояткой пистолета о косяк двери, привлекая к себе внимание.
– Почто плюешь в святой источник, Брунс? – продолжая возиться возле печи, спросил старец.
– Откуда имя мое знаешь? – удивился незваный гость, – да и воды в нем нет совсем.
Имея склонности к языкам, Грэф довольно сносно изъяснялся по-русски. Немец прошел вглубь комнаты, сел и закинул ноги на стол, жадно раскуривая сигарету.
– Живительная влага ушла аккурат перед новым крестовым приходом на Русь, – пояснил провидец.
– У меня к тебе два вопроса, – продолжил майор, – ответишь правильно, будешь жить, а нет – пристрелю.
Старец обернулся, его окладистая борода затряслась от непередаваемого страха перед верной погибелью. Всеми силами он старался овладеть паническими чувствами и, присев на край скамьи, уставился на Грэфа.
– Вопрос первый. Когда доблестные войска великой Германии будут в Москве? Вопрос второй, сколько гектаров земли выдаст мне фюрер за мою верную службу? – Грэф заливисто засмеялся и стряхнул пепел от сигареты в кружку с водой на столе, – хотя можешь не трудиться, я и так знаю.
Старец замялся с ответом, он закрыл глаза и начал что-то нашептывать, будто начитывал молитву или заклинание. Это продолжалось несколько минут, пока немец не заорал истерически:
– Мне некогда!
– Метр на три, – провидец вымолвил тихим голосом.
– Не понял!
– Метр на три, – увереннее повторил старец, – это все что тебе выделит фюрер на немецком кладбище в глухом лесу под Гомелем. Тебе еще повезет быть опознанным, на твоем надгробии укажут имя Брунс Ф. Грэф, у многих такой чести не будет. И в Москву вы не войдете.
– Это неправильный ответ!
– Майор Грэф погибнет от взрыва гранаты партизан ровно через сутки. Скоро убедишься.