Сын гадюки

– Про меня? – удивился Уомбли. – Что им про меня говорить?

– Ну, например, когда ты уже от старости развалишься? Мне кажется, со дня на день. Вон, ухо почти отпало.

– Как отпало? – перепугавшись, Уомбли придавил ладонью ушную раковину к черепушке.

– Сходи к знахарю, попроси примотать чем-нибудь посильнее, – небрежно бросила Тэхи и ушла в рощу.

Уомбли раздражал ее больше остальных. Тэхи никак не могла найти его уязвимость. Такую, которая позволит сделать по-настоящему больно.

– Гудэх! – окрикнул Уомбли проходящего неподалеку вождя. – Посмотри, у меня с ухом все нормально?

Вождь остановился, подошел к Уобмли, отодвинул его руку и внимательно рассмотрел орган, вызывающий у шамана опасение:

– Странно…

– Что там?

– Очень подозрительно, – Гудэх несколько раз цокнул для пущего эффекта.

– Чего тянешь? Говори!

– Никогда не видел, чтобы у кого-то в нашем племени так густо росли волосы в ушах.

– Да ну тебя!

У Тэхи ушло еще несколько лет на поиск слабого места Уомбли. Но все же однажды ей удалось поколебать невозмутимость старого шамана. Это произошло на следующий вечер после дня многолетия Тэхи. Она стояла на краю деревни и смотрела в темноту Баобабовой рощи. Солнце не так давно село и видно было не дальше вытянутой руки.

– Кого ждешь? – поинтересовался подошедший сзади Уомбли.

– Зачем ты меня спрашиваешь? – огрызнулась Тэхи. – Тебе же духи все рассказывают. Вот у них и узнай!

В темном небе над Баобабовой рощей возникло удивительной красоты сияние. Несметное количество мерцающих искорок всевозможных оттенков на высоте, куда достают только облака, разлетались в разные стороны и тухли.

– Духи подают знак! – задумчиво сказал Уомбли, глядя на свечение. – Ты станешь матерью, а Аскук отцом. Все, что должно было, уже случилось. Ждать больше нечего.

– На все-то у тебя есть ответы… – раздраженно сказала Тэхи, не отрывая взгляда от огоньков в небе.

Уомбли хмыкнул и пожал плечами.

– На все, – повторила Тэхи, – кроме вопросов о твоем прошлом.

– Духи запрещают искать прошлое.

– Запрещают? Или ты не хочешь, чтобы другие знали, кто ты?

– Что?! – искренне недоумевал Уомбли.

– Кроме тебя духов никто не слышит и не знает, что они на самом деле запрещают. Может быть, тебя выгнали из того племени, откуда ты родом? Или ты тайком улизнул, сбежал от наказания.

Цветные искорки в небе разлетелись в разные стороны по всему небу. Сияние превратилось в отдельные крохотные огоньки, которые быстро поблекли и пропали из виду. Тэхи повернулась к шаману и начала сверлить его взглядом.

– Чем ты занимался, пока тебя не нашли в нашей деревне? Насиловал женщин на своей родине? Ел младенцев? Убивал братьев? Предавал людей, которые тебе верили? Воровал самое дорогое у самых близких? Что ты прячешь в своем прошлом, шаман – темная душа?

– Ничего такого не было! – уверенно отрезал Уомбли. – Я правда не помню!

– А если не помнишь, откуда тебе знать, что ничего такого не было?

Последний вопрос раздавил шамана, словно бизон, внезапно упавший с неба. Он действительно не знал, было ли в его прошлом что-то подобное. Кто он, загадочный Забывший себя? Почему его личная история оказалась под строгим запретом? Вдруг духи знают, что Уомбли не выдержит груз прошлого, потому и запрещают его искать.

Тэхи наконец смогла забраться под панцирь самого непробиваемого человека из куроки, но чувство удовлетворения было недолгим. Уже к утру от него не осталось и следа, а спустя два месяца она уже и забыла, как долго пыталась нащупать тонкие струны души Уомбли. Ей было совсем не до того. Шаман оказался прав – Тэхи беременна.

За девять месяцев, прошедших после небесного сияния, у лишенной детства выросли живот и два огромных змеиных клыка. Так на свет появился Чаушин – Сын гадюки. Отца он никогда не видел, а с матерью у мальчика складывались сложные отношения.

После появления сына в Тэхи начали пробуждаться материнские инстинкты, находящиеся в вечном противоборстве с ее токсичной сущностью. Чаушин стал для нее любимым ненавистным сыном. Тэхи считала его рождение самым прекрасным событием в своей жизни, но как только отрывала рот, оттуда вырывалось:

– Твое рождение было огромной ошибкой.

– Но я в этом не виноват, – оправдывался мальчик.

– Вас послушать, так никто ни в чем не виноват, никогда. Только мне от этого почему-то не легче, – злобно отвечала Тэхи и обычно уходила в Баобабовую рощу.

Уже к шести годам Чаушин привык, что мама либо в очередной раз его в чем-то обвиняет, либо пропадает среди баобабов, и никто из куроки не знает, где конкретно. Никто даже не пытался выяснить. Никому не интересно.

Чаушин видел вокруг себя другие семьи – наглядные примеры того, чего лишен он сам. Маленькие мальчики и девочки куроки росли в любви. У них никогда не возникало вопроса, за что их любят родители. Это было чем-то само собой разумеющимся. Их любили не почему-то или за что-то, а просто так.

«Видимо, рождение других детей не было ошибкой, в отличие от моего, – думал маленький Чаушин, – но почему именно я?»

Он часто задавал себе этот вопрос и однажды услышал ответ:

– Потому что ты особенный. А быть особенным не всегда приятно, – с усмешкой сказал голос Тэхи.

– Мама? – спросил вслух Чаушин и начал вертеть головой по сторонам.

Тэхи нигде не было. Она, как всегда, пропадала в роще, но ее голос звучал поразительно четко.

– Ага! – подтвердил мамин голос. – Теперь я буду с тобой всегда. Даже если ты меня не видишь.

Голос не обманул. Не было и дня, чтобы Сын гадюки не слышал ядовитых комментариев мамы по поводу всего, что происходило в его жизни. От этого голоса было невозможно спрятаться. Он постоянно напоминал о том, что Чаушина не за что любить, что ему здесь не место и все, что он собой представляет, – обуза для мамы, не больше.

В двенадцать лет, утомленный бесконечной болтовней Тэхи в голове, Чаушин сидел где-то на краю поселения и просто молчал. Голос продолжал бормотать. Уверял, что мальчику самое место в одиночестве: так меньше шансов, что он снова кого-нибудь разочарует. Тут подошел Уомбли и сел рядом:

– Я знаю, тебе очень непросто, – попытался подбодрить мальчика шаман.

– Не знаешь, – с недоверием буркнул Чаушин.

– Твоя мама – сложный человек. Она не в ладах с собой.

– Это я во всем виноват… – обреченно прошептал Чаушин.