Дон Кихот с ядерным чемоданчиком

–Может ему дополнительные процедуры назначить? Электросон например, – предложила женщина-врач, – не одними же таблетками лечить.

–Ему электросон сейчас как мертвому припарки, – со скептицизмом ответил врач приемного отделения, – нет уж, пускай поспит недельку на транквилизаторах, а там видно будет.

–А как вы хотите его из сна выводить? Сразу или постепенно? – хитро прищурившись спросил «доктор Айболит».

–Хм, – вопрос поставил Льва Павловича в тупик, так далеко он не заглядывал, – думаю постепенно. Будем уменьшать на четверть таблетки в сутки и так до нуля.

–А я бы – сразу, – возразил Виктор Иванович, – пусть он проснется утром и прошлые события покажутся ему страшным сном, ночным кошмаром.

–При резком снятии с препаратов может возникнуть обратная реакция, – возразила женщина, – пусть уж лучше постепенно приходит в себя.

–Но он же недолго будет принимать транквилизаторы, организм не успеет привыкнуть, – возразил «Доктор Айболит».

–Нет, это риск, – присоединился к Виктору Ивановичу врач приемного отделения, – через неделю снизим дозу транквилизаторов и попробуем поговорить с ним.

–Хорошо, как говориться на том и порешили, – подвел итог совещания Виктор Иванович. Все стали собирать бумаги, выписки и справки со столов и через несколько минут в кабинете остался лишь врач глебиного отделения.

Следующую неделю Глеб пребывал в каком-то странном состоянии. С одной стороны он спал, а с другой вроде как видел все происходящее вокруг. Утром его будили, он завтракал, потом снова была дрема или сон, потом обед, снова состояние полусна, затем ужин, а потом наступала ночь. Со странными видениями, где реальность и вымысел подсознания смешались в дурманящий, фантасмагорический коктейль. Один раз Глеб увидел сидящую напротив него на стуле Нелеву. Он хотел спросить, что она здесь делает и как будет добираться ночью домой, но не успел, призрачное видение растворилось в сумраке палаты, а перед глазами появился вечерний берег реки, он одиноко стоял у воды и смотрел на догорающий закат. Иногда ему снились военные сны. Но все какие-то несерьезные, то он был командиром танка и шла вторая мировая война с фашистами, то куда-то шагал с винтовкой и в бескозырке, а рядом маршировали революционные матросы. Часто Глеб понимал, что этого не может быть на самом деле. Какая-то часть его сознания твердо помнила кто он и где находиться. Иногда приходил врач, Лев Павлович и спрашивал его о самочувствии. Глеб что-то однообразно отвечал, доктор кивал и выходил из палаты. Так незаметно прошла неделя.

Однажды утром Глеб проснулся, вернее очнулся от этого состояния сонного забытья. На улице царило раннее утро, но солнце уже встало весело отбрасывая блики на стену. Глеб потянулся. Немного болела голова, отголосок приема транквилизаторов и психотропных таблеток, но чувствовал он себя сносно. Вот только очень хотелось в туалет. Глеб вспомнил, что дверь постоянно заперта, но тут же сообразил чем ее можно открыть. Он достал из тумбочки зубную щетку, вставил ручку в квадратное отверстие и осторожно повернул. Замок открылся. Глеб тихо вышел в пустой коридор, оставив дверь открытой, и прошмыгнул в туалет. В отделении стояла полная тишина, которая бывает лишь ранним утром, когда все еще крепко спят и даже самые ранние «жаворонки» еще не открыли глаза. Идя назад Глеб остановился перед дверью своей палаты. Он чувствовал себя окончательно проснувшимся и бодрым, но плохо помнил как сюда попал и почему здесь находиться, поэтому решил осторожно осмотреть отделение. Глеб выглянул в коридор. Медсестра, которая должна была там дежурить, устала и решила лечь на диван и подремать в одном из кабинетов. Все равно дети еще спят, а будильник она завела на полчаса до подъема. Поэтому сейчас в коридоре было тихо и пустынно. Глеб не спеша пошел по линолеуму, который глушил все звуки шагов, даже если бы на нем вместо мягких домашних тапочек были надеты армейские сапоги. Он передвигался неслышно, как привидение. По правую руку двери двух больших спален были открыты и он увидел спящих ребят. Некоторые были старше его, некоторые младше. Глеб подумал, что надо попросить доктора перевести его в общую палату, одному в этом закрытом «пенале», если не спать – скучно. Пройдя до холла с размещавшейся в нем столовой он чуть не столкнулся с толстым мальчиком в точно такой же как и у него синей пижаме, неожиданно вышедшим из-за угла.

–Ой, – тот вопросительно посмотрел на него, и тихо спросил, – ты не из изолятора?

–Наверно, – так же тихо ответил Глеб, – моя палата в конце коридора.

–Так ты тот генерал атомных ракет? Тебя неделю назад положили? – в голосе послышалось удивление и восхищение одновременно, – ты ракету запустил, которая очень ярко взорвалась, так что ее многие за ядерную приняли.

–Да не генерал я, – потупился Глеб, ему стало неловко от этого восхищения, – так, немного конструировать умею и ракеты люблю. В общем-то это случайно все получилось.

–Ничего себе случайно! О тебе все газеты написали, – присвистнул толстый мальчик, – только о том, то что ты здесь – ни слова не было.

–И что же они написали? – почему-то забеспокоился Глеб.

–У тебя поесть найдется? – вопросом на вопрос ответил его собеседник.

–Найдется, – утвердительно кивнул Глеб, вспомнив, что в тумбочке вроде должны остаться фрукты, которые приносила медсестра, переданные ему родителями, – меня кстати Глеб зовут, а тебя?

–Кира, – мальчик быстро пошел назад по коридору к его палате, немного обгоняя Глеба, – ты как кстати из палаты вышел? «Отмычку» сделал?

–Нет, зубной щеткой открыл, – пожал плечами Глеб не понимая вопроса, – а почему у тебя такое странное имя?

–Вообще меня Кирил зовут, но тут все Кирой называют, – мальчик от досады сплюнул, – медсестра однажды ласково назвала, вот и пошло-поехало, сам знаю, что по девчоночьи звучит, – обидчиво сказал он и предупредил, – а ты вот что, поосторожнее двери открывай, не любят они здесь когда мы сами куда-нибудь ходим. Это все-таки дурдом, а не обычная больница. Щетку могут отобрать и другую дать, которой дверь не откроешь.

–Кто они? – опять не понял Глеб. Кира не знал, что Глеб понятия не имеет о правилах поведения в отделении где они находились.

–Ну врачи, медсестры, санитарки, кто же еще, – Кира подходя к приоткрытой двери спросил, – здесь лежишь?

Глеб в ответ молча утвердительно кивнул. Они зашли, дверь Глеб оставил приоткрытой.

–Э, ты лучше закрой, у меня, если твоя щетка сломается, «отмычка» есть, – предупредил Кира. Глеб защелкнул дверь на замок. Потом пошел к тумбочке, достал пакет с фруктами и передал его Кире, который бесцеремонно уселся на его кровать. Тот достал яблоко и быстро стал есть, при этом пытаясь разговаривать с набитым ртом. Глеб уселся рядом.

–На меня иногда это находит… Ну жор то есть… Особенно ночью и рано утром, – начал объяснять Кира, – а в столовке иногда на подносе хлеб оставляют и полотенцем его прикрывают, чтобы не черствел. Если кто проголодается, то всегда можно поесть. А сейчас нет его там. Наверно на сухари все растащили, мы их на батарее сушим. Слушай, а как ты эту ракету сделал? Она говорят с целый дом была. Метров тридцать.

–Нет, вранье это все, – Глеб задумался вспоминая и стараясь понять что же все-таки произошло в подвале его дома, – три метра в высоту, метр в диаметре. Двигатели, боеголовка, вот и все. Понимаешь, мне всегда нравились ракеты, как они взлетают и уходят в небо. Самолеты просто летят, они держатся крыльями за воздух, а ракеты, они свободны и летят туда, куда захотят. А что еще писали про запуск в газетах?

–Да я только «пионерку» читал, – как бы оправдываясь ответил Кира, – там говорили, что ты хотел сделать красивый фейверк к началу каникул, но перестарался. «И тем не менее»…, как это там писали?… а вот вспомнил: «техническое творчество детей надо поддерживать и помогать им учиться». Но в той же статье говорилось, что нельзя делать это бесконтрольно иначе можно всякого натворить… ну это я так, вольно пересказываю. Да, повезло тебе, вот бы посмотреть на этот запуск.

–А я его не смотрел. Я в бункере сидел, – задумчиво ответил Глеб. Кира тем временем успел дожевать яблоко и задумчиво вертел огрызок в руках, не зная куда его положить, а потом просто засунул себе в карман пижамы. Затем взял апельсин, очистил его и стал уплетать дольку за долькой.

–Так ты что, не фейверк хотел устроить? – спросил Кира, – а что тогда? Не войну же начать?

–Именно, – Глеб скрестил руки на груди и опустил голову, – я чуть не начал ядерную войну.

–А зачем? – удивился Кира и даже перестал есть, уставившись на Глеба вытаращенными глазами.

–Это… получилось…, – Глеб ушел в себя стараясь отделить реальность произошедших событий от грез и снов, – сейчас сам не понимаю почему, наверно из-за Нелевой, она спровоцировала меня на запуск, хотя неуверен. Но даже если так, то зачем ей это надо? Опять меня подразнить хотела или посмеяться? Нет хватит с меня этих ядерных кошмариков вместе с Нелевой! – последнюю фразу он сказал громко и с ненавистью. Кира невольно отшатнулся от него.

–А кто такая эта Нелева? – спросил он, не совсем понимая о чем идет речь.

–Так, – махнул рукой Глеб, – одноклассница, которая меня ненавидит. И достает при первой возможности. Маленькая, а такая вредная. Но я тоже виноват, что поддался. Надо было в руках себя держать, а я психанул, может даже испугался, вот и запустил ракету, глупо все получилось. Но Нелеву я теперь ненавижу, – он встал с кровати и заходил взад-вперед по палате, – я может и псих, но не идиот и не дурак. Нельзя так человека доводить. Я ей ничего плохого не делал.

–Да, наверно сильно тебе от нее досталось, – сочувственно закивал Кира, – мне вот тоже часто от наших достается, слабый я. И толстый.

Последние слова он произнес с болью в голосе. Глеб остановился и пристально посмотрел на него. Кира действительно был уж чересчур упитанный.

–А ты здесь из-за чего? – резко спросил он. От этого вопроса Кира заметно погрустнел.

–Я давно здесь, уже четвертый месяц, говорят у меня маниакально-депресивный психоз, но я не верю. Истерики у меня конечно часто случаются, но это из-за того, что ребята лезут. А так я нормальный, – он посмотрел на апельсиновые корки у себя на коленях и тоже запихнул их в карман пижамы, и сразу же спохватился, вскочив с кровати, – знаешь, пойду я. А то медсестра встанет, ругаться начнет, что я до подъема здесь хожу. Ты вот знаешь еще что, с врачами не спорь, и главное не скандаль, когда домой сильно захочется. Аминазин вколют или в четвертое положат, а там под сетку.

–Как это под сетку? – спросил Глеб, ему стало интересно расспрашивать Киру, это отвлекало от навязчивых мыслей о Нелеве и бункере.

–А так, кладут на кровать, а поверх сетку железную пристегивают, чтобы встать не мог, так и лежишь, как моллюск в ракушке, – охотно объяснил Кира.

–Это тебя чтоли так клали? – удивился Глеб.

–Нет, в четвертом я не был, ребята рассказывали, которых оттуда к нам перевели, – Кира тяжело вздохнул, – мне только аминазин кололи, когда я кричать стал, чтобы меня родители домой забрали. Скверно себя после него чувствуешь, вроде и не спишь, но и нормально думать не можешь. Лежишь как неживой.

–Понятно, – кивнул Глеб и поблагодарил нового знакомого, – спасибо, это я учту.

–Ладно, пока, – Кира встал с кровати и подошел к двери, – скоро подъем. Спасибо за фрукты.

–Еще увидимся, ты заходи если что, – ответил Глеб.

–Вряд ли смогу, медсестры не разрешают в изоляторы заходить, но я постараюсь, – пообещал он на прощание, открывая дверь маленькой «отмычкой» похожей на ключ. Кира вышел и осторожно до щелчка замка прикрыл за собой дверь.

Глеб посидел минуту на кровати размышляя об услышанном, а потом лег и закрылся одеялом чуть ли не с головой. «Ну вот Нелева, знаешь ли ты что я в дурдоме? Вряд ли. Небось сидишь дома и с подругами перезваниваешься, или по улицам компанией гуляете. Хотя сейчас утро и ты наверно еще спишь, а может ты встаешь рано и уже собираешься в школу. М-да, вот и поиграли в атомную войну. А ведь ты мне немного нравилась или много…, слишком много…», – думал он, ненависть прошла уступив место обиде и горечи, и Глеб сам не заметил как снова заснул. Второй раз за утро он проснулся после того как его окликнула по имени медсестра, принесшая завтрак. Глеб еще не полностью проснувшись, тем не менее с аппетитом поел и заметил, что таблеток, обычно даваемых ему с завтраком, обедом или ужином, на этот раз ему не принесли. Лишь только дали какую-то половинку совсем маленькой таблетки. Но и ее Глеб не стал пить, лишь сделал вид, что проглотил лекарство, а когда медсестра ушла выплюнул на ладонь и закинул подальше за батарею. «Не, спать я больше не хочу», – решил он про себя. После завтрака Глеб решил почитать и начал рыться в тумбочке, но как на зло попадались книги, которые он недавно читал. И перечитывать их не хотелось. Наверно родители собирали его вещи в спешке и впопыхах взяли с книжной полки в комнате первые, что подвернулись под руку. Вдруг щелкнул замок, дверь быстро открылась и в палату прошмыгнул Кира.

–Вот, – он быстро протянул Глебу несколько газет, – все что смог найти в отделении. Почитай, там про тебя написано, – он сунул растерявшемуся Глебу газеты в руки и так же быстро исчез, закрыв за собой дверь. В пачке газет Глеба заинтересовала прежде всего «Пионерская правда», которую он как любой другой пионер, в обязательном порядке выписывал, но почти никогда не читал. На первой полосе красовалась его школьная прошлогодняя фотография, на которой он беззаботно улыбался. Глебу было немного странно видеть свою фотографию в газете. От этого веяло какой-то нереальностью, вроде ты изображен, а вроде понимаешь, что такого быть не может. Он ведь простой школьник, не победитель городских олимпиад и не пионерский активист. «Странно, если бы не чувствовал себя нормально, решил бы что у меня галлюцинация или сон», – подумал Глеб. Заголовок над фотографией гласил: «Фейверк технически одаренного школьника чуть не привел к серьезным последствиям». Далее следовал пространный текст, из которого следовало, что за технически одаренными детьми должен быть контроль и руководство взрослых, иначе не избежать трагедии. События, произошедшие с Глебом трактовались довольно оригинально. Якобы он сделал большую ракету-фейверк, занимаясь в техническом кружке, и запустил ее к окончанию школьной четверти. Вообще о самой ракете, бункере и Глебе в статье конкретных фактов почти не приводилось или они обходились стороной. В основном шли рассуждения о путях научно-технического прогресса и роли подрастающего поколения в нем. «Да уж, – грустно усмехнулся Глеб про себя, – такой фейверк мог получиться, после которого из зрителей мало кто бы остался в живых». В остальных газетах было написано то же самое, менялись только стиль и фразы. Глеб и раньше знал, что в газетах часто печатают неправду, но когда так пишут о тебе – становиться очень неприятно. «Уж лучше бы написали правду, что я псих и хотел начать ядерную войну, и то не так было бы обидно. А то: „в школе Глеб Брусникин хорошо учился и его все любили“. И ктож это меня там любил? Все в основном прикалывались и смеялись. Особенно Нелева. Да и учился я не очень – хорошист, это верно, но не отличник же». Глеб с отвращением отбросил газеты. «Напишут всякое…, нет на „Пионерку“ я больше не подпишусь. Пусть другие это читают, а с меня хватит. Благо, классная руководительница теперь, когда я здесь, не проверит, подписан на „Пионерку“ или нет. А проверит – плевать. Я уже ничего не боюсь, – тут мысли Глеба пошли в иное русло, он оценивающе взглянул на потолок, стены и закрытую дверь, – интересно, а что мне за это все будет? Ничего я не взорвал, в смысле не разрушил, вроде никто не ранен и тем более не убит. В газетах про меня хорошо пишут, хоть и врут. Ну родители конечно отругают, это и ежу понятно. Из школы могут исключить? Нет, не исключат. Нельзя исключить просто так, нужно другую школу найти. Тогда зимой помню услышал как директриса жаловалась на одного хулигана из старших классов, ничего с ним сделать не могли. Как там она говорила завучу? Исключить, то есть перевести в другую школу, или спецшколу для трудных можно в трех случаях: либо учишься на одни двойки, либо прогуливаешь занятия, либо совершил серьезное преступление. Но я не прогуливал уроки, учусь, вернее учился нормально, а если бы речь шла о преступлении, то в газетах про меня бы по другому писали. Могут правда на учет в милицию поставить, но это не страшно. Переживу. Теперь вопрос: как мне отсюда скорее выбраться? С головой вроде прояснилось, хотя это еще не факт. Ну ничего, здесь подлечат, тогда выпишут, надо Киру побольше расспросить, что здесь и как. Скучно так лежать одному, лучше бы в общую палату перевели». Глеб на всякий случай убрал в тумбочку газеты. «Так, сегодня наверно предстоит долгий разговор с врачами. Надо убедить их, что мне намного лучше, но сделать это не споря с ними. Кира говорил, что спорить нельзя. Вот только что мне им сказать? – размышлял он, глядя в потолок, – о Нелевой я им не скажу. Все-таки, не хочу, чтобы у нее были из-за меня неприятности. Вредина она, но я так же поступать с ней не могу. И вообще это личное дело, мое и ее, других оно не касается. Ладно, скажу им „правду, только правду, но не всю правду“, так отец вроде Рузвельта цитировал. Но плохо то что я не все помню, некоторые вещи кажутся вроде как были, а вроде нет». Глеб не ошибся, спрятав газеты, через несколько минут в его палату вошел врач, Лев Павлович. Он как обычно приветливо улыбнулся Глебу, взял стул, сел напротив него и спросил: