Прочь из города

– Тю! – оживился лицом Серёга. – С каких это хренов собачевых тама тяплее? – уставился он на Ропотова.

Алексей опять впал в ступор, не зная, как и чем тому ответить.

– Колотун такой же, как и вязде, на, – продолжал Серёга. Кабы не я, совсем помёрли бы с холодуги.

– А зачем тогда в подвале?

– Ха! А кто ж это мне, милый, квартирку-то выдялить? Это вам, московичам, тута хорошо. Вы у сябя дому, чай. А я сюдаси из голодного волчяго края, мля, два году уж как приехалси. На заработки, ядрён-ть. За деньгой за длинною.

– Это откуда же… из волчьего?

– Даляко, от сюды не видать, ёпть… Тамбов, милый… Тамошния мы. Моршанский район, на, посёлок Большая Кашма… слыхал такая? – произнёс Серёга.

Была в этих его словах, хоть и гордо, хоть и громко и чётко произнесённых, не то тоска по своей малой Родине, не то стыд за неё. Да и что удивляться: все, кому говорил он здесь о своём родном посёлке, не то что бы не слышали никогда о нём, но, напротив, название тех мест пробуждало у них только смех, глупые шутки-прибаутки да сочувствие. А у него – у Серёги – потом долго после этого во рту стояла одна только горечь.

– Не слыхал, – вполне себе серьёзно ответил Ропотов, и произнёс следом, – так ты, тамбовский волк, получается?

– Хе-хе, да уж, волк… тольки волкам тамбовским жраться уже давно там нечяго, вот и подалиси эти волк?, кто кудась. Кто – в соседнюю Воронежу, кто – в Бялгородчину, кто – на Кубань – тама, шо ни говори, тяпло, тама и до морю рукой подати. Полно наших у Питер едуть, ну а в основном усе, как я, вот, сюдась, в Москву. Москва – она большая, мля, места усем здеся до хрена!

– Так ты в ЖЭКе и работаешь? Сварщиком?

– Угу. Сварщиком, мля! Сварить супу только сяйчас сябе ня можу – не из чяго. – Серёга запрокинул вверх голову и с шумом выпустил воздух из лёгких, отчего получилось что-то наподобие глухого смеха да клубы расходящегося в стороны пара.

Он продолжал:

– Нас там четверо в коморке, в подвале у этом сяйчас живёть: я и ещё троё… чурбанов узкоглазых… Они ничяго не умеють, мля, кроме как на рогачах[3 - На рогачах – делать чёрную работу.] быть, токась лопатыми да ломами махати. И по-нашему почти не гутарять, мля… Спати ложуси, сука, и не знам, проснуси я завтра, аль зарежуть мяня ночью.

– Да ты чё?

– Чё-чё, через плечо, ёпть… Они ж, сука, заодно все, их трое, а я один… Мне как сварщику дяньгов больше полагаласи, и халтура завсягдась есть. А этим – так, гр?ши одни платять, да и то – вяртай потом взад половину. Вот и завидовались они мне всегда, суки. Лопочуться, мля, по-своёму, лыбяться, а я-то понимаю, шо про меня худая говорять, ёпть… А сяйчас – вона как – волчье время пряшло. Кажный на другого волком глядить. Кто первым моргнёть, того – хопа – и слопають… Эх, сяйчас бы домой, у посёлок наш. У дом?-то у нас печка тёпла… Да у нас и с голодухи ты ня помрёшь ня в раз. Жратвы завсягда до хрянищи! Картохи одной, почятай, двадцать мяшков на з?му. И это тока сябе, на прокорм и в землю садить… А ящё морква, свекла, репа, капуста… Всё мне дом родной сниться да мамка моя у нём… Эх, Лёх, Лёха!

– Так, может, давай я тебе ключ от Никитича квартиры отдам, и живи здесь, пока всё не успокоится, – предложил Ропотов.

– Ключ?.. Ну, давай ключ, – быстро согласился Серёга, интуитивно следуя пословице из его детства: «Бьют – беги, дают – бери».

Ропотов протянул ключ. Серёга также быстро убрал его в карман брюк.

– А семья что? У тебя там осталась, в Тамбове?

– В Тамбове-то? Да, осталася. Мамка старыя, больная, да сяструха с двумя чикунами[4 - Чикун – племянник.] – они там усе вместе и живуть, в одном дом?.

– А жена, дети? Есть?

– Жана… жана, мля, быласи, да сплыласи. Пока я тама в сязо на шконке парилси, она, сука, со мной развеласи, мля, и к другому сбёгла. И дочк? с собой забрала. Двенадцать Нюрке моей ужо… Не! Двенадцать это давеча был?. Тринадцать, значиться, уже, о! В октябре, значить, сполнилось, Нюрке-то моей, да… В Краснодаре сяйчас они. Тама живуть тяперича с новым папкою, мля. А мужик тот… пидр залётный… я яг? даже не вядал ня разу. А повядал бы, убил, суку… И когда она, тварь, тока успела-то с им?

– Так ты сидел?

Серёга пристально посмотрел на Ропотова:

– А чё… зассалси? – он при этом прищурился, слегка выставил вперёд нижнюю челюсть и немного оскалил зубы. И тут же заржал во весь голос, как конь. – Не боись, ёпть, Лёха, не сядел я, мля. Соскочилси… Да просто не было у них на Клёпова Сярёгу нячяго! – он широко развёл руки. – Паровозом пошёлси, на. За коряш?м[5 - Кореш – друг.] своим. А к?ряш мой – вместе с им в школе училиси – да я яг? делов вообще не касалси. Мне насрать! Бухали мы с ним тока вместе, да и то редко в посленне время… Его Лёхой, кстати, как тябя, звали-то. Ха! Зашибись, мля… Ну, вязуха мне на Лёх!.. А Лёха мой – красава, ёпть, он ларёк, слышь, грабанул и мне, сучара, потом товар на хазу притаринил, прикинь, да? Подстава, на, реальна подстава! Типа, пуся у тябя тута поляжить. Туды-сюды, мямлить, сука, стал что-то про бабу про евойную, шо она, типа, если найдёть, на, то ям?, могить, потом хана буить. Ну, я, дурак, и оставил, на, у сябя. Ключ ям?, прякинь, от сараю сваго дал. Сам. Слышь? Ваще!.. А он тудысь усё это барахло краденая и запхал, мля, тока бяз мяня уже. Мне бы… мне бы тадысь голов?-то включить свою, а я, дурак, спяшил кудысь тама, уж и ня помню кудысь… Ну а посля пряшли… эти… до мяня… На следующий день и пряшли, взял? под белы р?чяньки. Тут-то я и просёк, что Лёха… подстава, сука! Ну, и – в сязо мяня, мля… Мамка слягласи сразу… а Маринка, баба моя, сука – та с возу сразу геть… Это ящё хорошо, что Лёха им на мяня расколотьси не успел. Раскололси бы! Верняк, что раскололи б они его, суки… Но менты яг?, там видать, это, перяжали, мля, вот он и того – откинулси раньше времени… в дярявянный, ядрён-ть, ящик, ха!.. А я чяго, мля? Я – в отказ, на. В нясознанку, ёпть. Да так оно и был?! Я ваще ня при дялах! А у них, этих пидров, на мяня нячяго больше и не было. Не бы-ло! А у мяня чо? У мяня алиби, ёптя. Свядетели там, усё пучком, усё, как полагаяться, чин чинарём!.. Вот они усё на няго и повесяли, на Лёху-то маво. А мяня, ёпть, – на свободу, с чистой, как гутарять, совестью… Вот так?ва им, мля! Не хотели? – с этими словами Серёга состроил страшную рожу и сделал двумя руками резкий неприличный локтевой жест.

«Да, тот ещё тип», – подумал Ропотов.

– Ну и сколько же ты в СИЗО пробыл?

– В прядварилоуке-то?.. Да, почятай с полгоду колготилси я тама, – он слегка откинул назад спину и широко улыбнулся, так, что Ропотов успел разглядеть, что у Серёги во рту не хватает нескольких зубов. – Народец тама, я тябе скажу… ха! Кого, мля, тама тока нету, будьте нате! Всякие сядять, на. Кто – под дурика, как я, кто – как Лёха мой, хапужники-ворюжники, а кто – конкретныя живодёры-душегубцы. Но ты не поверяшь – някто, някто из их сябе виновным не щятал. Усе божаться, клянуться, пяткою в грудь сябя бьють, шо ни при дялах, на. Шо это усё злой начальник, на, сука, им срок шьёти, а сябе – звёздочку на погону. Ха!

– А чем ты питаешься сейчас? – резко перевёл тему Ропотов, не желая углубляться в глубоко презираемую им блатную романтику.

– Да чем питаюси? Да тем, шо Бог пошлёть, Лёха, тем и питаюси. Я ж с последней своей ходки с дом? прявёз мяшок картохи да сетку большу луку, килограммов на двадцать так с гаком. Аккурат перед жопой этой усей со светом тута. Вот этим всем и питаюси… Чурбаны мои… они кошек и собак всех в округе пяряловили, прякинь… На моей картохе плов из их и дялають, ха! Вот это и ядим. Ты знашь, они, азияты эти местные, они, как тараканы, ей Богу: усе кругом сдохнуть, а они выживуть. И мороз им ня по чём, и голодуха… Слышь, – Серёга перешёл на шепот, – а дней десять назад они начальника нашего поряшили. Зарезали, прякинь, да? Один из них мне тут как-то чутка сгутарил про то… Зуб даю!

– Как зарезали?

Серёга посмотрел на Ропотова, как на дурака:

– Алиментарно, Ватсон! Ножом по горлу, – Серёга показал рукой на себе – ёпть, как барана, как кошку, мля. Им, чуркам, это как два пальца обоссать, ёпть. Как нам – курыцу аль к?чета[6 - К?чет – петух.]… Вспомнили тока они ям? перед этим, как он гр?шами их заставлял с им дялитьси, как в пургу и дождь работать гнал без перерыву, как на даче яго за спасибу они тама вкалывали. Как мянтами он им грозил, депортанцией, чуть вякнут есля. Сначала они дяньг? получали по д?говору, по ведомости, все дела… а посля ям? же половину и отдавали… Поиздявалися они над ним всласть, помучяли, а потом юшку-то[7 - Юшка – кровь.] из няго и выпустили… И по делом ям?, жлобяре, крохобору. Даром, шо наш, русский был, а так – совсем и ня жалко яг?. И шо толку, Лёха, шо он русский? Ежали ты совсем ссучилси, оскотинилси, ежали для тябя тока деньги, деньги, тока дай, дай… а людёв ты за мусор почиташь, то ты уже и ня русский никакой, ты уже – говно. Ну, так и пропадай же, сука, проподом, гнида подлая!

На лестничной клетке воцарилась тишина.

Переведя дух, Ропотов, наконец, продолжил:

– Серёга, так они и тебя так же зарезать могут. Как его. Да, просто, чтоб едой с тобой не делиться.

– Да то-то и оно, шо могуть. Знаю… Они и мяня на плов пустить могуть, с них станетьси… Что я есть тока буду, Лёха, тады, кады уйду от них? Лук ведь и картоху мою они мне вот так просто не дадуть забрать. Да и мясу, не хай собачатину аль кошатину, мне уже не пожрать бяз них.

А в мясе – сила, Лёха.

– Ну так жизнь же дороже, – не унимался Ропотов.

– Да какая же это жизня, без жратвы, братуха? Я же сдохну, мля, без жрачки и буду тут с Някитчем рядком ляжати. Ты чяго, Лёх? Не-е…

Ропотов задумался. С трудом он выдавил из себя:

– Ну, хорошо, давай тогда вместе с тобой сходим, пускай они отдают тебе хотя бы твою долю лука и картошки.

Двоих они, может, и не тронут, побоятся?

Серёга уставился на Ропотова. Он явно такого не ожидал от этого рафинированного московского интеллигента, который только сегодня первый раз увидел его самого и услышал про его родную Большую Кашму.

– Да ладно! Ты? Со мною?.. И не зассышьси?.. – Серёга вытянулся в лице и приоткрыл рот от удивления.

– Я же сказал… Вот только вещи свои здесь оставлю.

– На хренаси тока тябе это, ня пойму я… Ну ты, мля, даёшь, к?ряш, – Серёга рассмеялся. – Вязёт же мне на Лёх, ядрён-ть!

– Ты только потом помоги мне, ладно?

– Да уж за мной-то не заржавеять… Но смори тока, Лё-ха, ня подставь мяня. Я в тюрягу больше не ходок. И под пулю тоже не шибко жаланья имею.