Кино и прочее

– Кто был их дедом?

– Коназ Мономах, владыка Киваменя. Подобно Священному правителю он собрал урусутов под свое крыло. Перед его именем трепетал и народ, и другие коназы. Но эти времена стали преданием. Сейчас урусы слабы. Они будут посылать тебе седобородых старцев. Будут предлагать мир и дружбу…

– Не для мира мои нукеры точили сабли!– надменно произнес Бату-хан.– Я превращу урусутские города в пыль, сделаю урусов покорными! Я пронесу имя Священного Правителя до края вселенной!

– В твоих словах я слышу голос Непобедимого,– с почтением произнес Субудай-богадур.

– Эта зима станет последней для урусутской земли,– Бату-хан простер руку над речной волной.– Степь за рекой – наша!!!

За его спиной громоздилась многотысячная орда. Воины непроницаемо смотрели на проплывающие трупы булгар. Кони под ними храпели и вставали на дыбы, в обозах оглушительно ревели верблюды.

Бату-хан подал знак темникам, те кивнули тысячникам, те сотникам. Хрипло взревели трубы, и конная орда начала переправу на другую сторону Итиля. Река потемнела от голов, плывущих коней. Бродники и половцы, увидевшие начало переправы, вскочили на коней и поскакали по лесистым равнинам в сторону древних русских городов.

А с юга шла на Русь огромная грозовая туча, сверкали вдали молнии и прокатывались в поднебесье оглушительные раскаты грома.

На старой поляне, где отец обучал Евпатия воинской мудрости, теперь уже он учил сыновей кулачному бою и владению оружием: луком, мечом и копьем.

Его старший сын Иван – отрок тринадцати лет ловко орудовал мечом, высоко подпрыгивал и разил невидимого противника.

– Молодец, Ванюша!– похвалил его Евпатий и отвязал от луки седла татарский лук, принесенный когда-то с Дикого поля.– Подойди ко мне.

– А что это за лук, батюшка?– спросил его сын.

– Это мунгальский лук,– ответил Евпатий.– Видишь, какой тугой. Этот лук бьет дальше и сильней нашего. Мунгалы на скаку сбивали стрелами ратников. Их стрелы латы насквозь пробивают.

Иван взял в руки лук и попытался натянуть тетиву.

– Так у тебя не получится,– улыбнулся Евпатий.– Мунгалы тетиву не натягивают, а держат на ней стрелу, и растягивают сам лук.

Евпатий несколько раз показал сыновьям, как это делается. Покачал на руке монгольскую стрелу с приделанной глиняной свистулькой и пустил ее в ствол вековой сосны. Стрела с воем впилась в дерево, разбрызгивая вокруг сосновую кору и щепу.

– Ух-ты!– выдохнули мальчишки и принялись по очереди натягивать монгольский лук.

Евпатий с улыбкой смотрел на них.

За чащобой слышалась песня, девки собирали по берегам лесных речек обожженную первыми морозами калину. Листья осыпались с берез и кленов. Страда давно закончилась. Хлеба обмолотили и ссыпали зерно в закрома. Над Рязанью с утра до ночи плыл колокольный звон. Пришла пора вести под венец сыновей и дочерей.

И в нескольких верстах от города слышен был малиновый звон рязанских колоколен.

Младшие сыновья Евпатия принялись биться на палках, а старший продолжил упражнения с мечом.

– Господи,– прошептал Евпатий, прислушиваясь к песням, доносившимся из лесу, к колокольному перезвону и шуму ветра в сосновых кронах.– Господи, благослови! Жива Русь…

Домой возвращались полевой дорогой. В небе густо летели косяки перелетных птиц. День был теплый, ласковое осеннее солнце радовало.

К Евпатию подбежал младшенький Стёпка:

– Тятя. Расскажи про Добрынюшку!

Евпатий улыбнулся:

– Слушайте, богатыри! Долго ли, коротко ли сказ сказывается, слово к слову складывается. А во времена не столь давние вырос в Рязани-городе удалец-молодец Добрыня-свет-Никитич! Ростом вымахал в сажень и силушкой бог не обидел. А задира да просмешник был, не приведи Господь! То одного словом заденет, то другого. Но кто его на похвальбе не ловил, в честном бою одолеть не смог! Одного славного удальца Добрыня побил, другого. И пошла по земле русской молва, де живет на Рязани молодец, равных которому нет. Услыхал об этом старый Илья Муромец и решил проведать Рязань. Посмотреть, что за богатырь на Руси появился. Приехал в город крестьянин крестьянином, никто его не узнал. Привез на подводе кадушек с солеными огурцами, торг на рынке ведет, а сам слушает, что про Добрыню Никитича говорят. А говорят про него разное, кто за удальство хвалит, кто за озорство корит. Призадумался Илья Муромец. Какой же Добрыня богатырь, коли озорства от него больше? Богатырь за Русь на дальних рубежах горой встает, ворогов бьет. А Добрыня только по кабакам шляется да бахвалится. А тут, как на грех Добрыня на рынок пожаловал, начал озоровать, добрых молодцов задирать. Не выдержал тут старый Илья да и встал ему поперек дороги. «Что это ты, старина, на меня так бойко глядишь?»– усмехнулся Добрыня Никитич. «А вот то и гляжу, что ты отца своего с матерью позоришь, с лихими людьми хороводы хороводишь!»– ответил Муромец. «Шел бы ты, старик, покуда цел. Я ведь богатырь рязанский, а не какой-нибудь пострел!»– сказал Добрыня Никитич. «Вот уж насмешил ты меня!– расхохотался старый Илья.– Много скоморохов я видал. Видно и ты из таких. А коли не брешешь сейчас, так пойдем за вал и вволю потешимся там!» От таких речей старика Добрыня онемел. А потом, как захохочет и говорит: «Ну, пойдем, коли напросился сам!» Вышли они за крепостные ворота, народ за ними валом валит. Добрыня все на смех принял. Но как бороться начали, улыбка с его лица сошла. Боролись Добрыня с Ильей Муромцем с утра до вечера. Добрыня уже смекнул, что с богатырем сцепился. А Илья Муромец на себе почувствовал силу Добрынюшки. Уж вечер наступил, блеснул на небе месяц, а богатыри все сшибаются, как две грозовые тучи. И вдруг окликает их из темноты человек: «Не пора ли вам на мировую пойти, славные удальцы, русские богатыри?» Илья Муромец с Добрыней замерли и видят, как из темноты выходит князь рязанский Юрий Ингваревич. Поклонились ему в пояс. А он им и говорит: «Время ли ссориться русским богатырям? Я, Добрыня Никитич, давно уж с тобой потолковать хотел. Пора тебе свою силушку да удаль богатырскую во благо Руси принести». «И я с тем же приехал к нему»,– кивнул Илья Муромец. «Да кто ж ты будешь?»– спросил его князь. «Муромец я, светлый князь, Илья Иванович»,– сорвал Илья с себя колпак крестьянский, и народ охнул! Поклонился ему в ноги Добрыня Никитич: «Знал я, что не простой удалец мне встретился. Да не знал, что то был сам Илья Муромец! Прости меня, батюшка, за мое озорство великое. Как скажешь теперь, так и поступлю!» – – «Силушка в тебе, Добрынюшка, богатырская! Ждет земля русская еще одного защитника. Ждут тебя, Добрынюшка, дальние рубежи на Диком поле! Слушай, честной народ, появился у земли русской защитник, а звать его будут Добрыня Золотой пояс!»– и с этими словами старый Илья протянул Добрыне Никитичу золотой пояс, который сорвал когда-то с Тугарина поганого…

И вдруг горло у Евпатия пересекло резкой болью – вспомнил последние минуты Добрыни Никитича. Вспомнил, как богатырь поднял на копье Кара-батыра, и как сам богу душу отдал.

– Что с тобой, тятенька?– спросил его Стёпка.

Евпатий перевел дух:

– Все хорошо, сынок. Когда-нибудь я вам расскажу не былину, а быль – как Добрыня Никитич бился с татарином…

Древняя Рязань громоздилась вдали каменной глыбой. Ее стены помнили своих богатырей.

В воротах встретила их Настасья Вадимовна. В руках ее было лукошко спелых яблочек. Евпатий приобнял ее:

– От кого путь держишь, горлица?

– От батюшки иду,– улыбнулась Настасья Даниловна.– Нынче яблок видимо не видимо.

Евпатий взял одно из лукошка.

– А в лесу как хорошо,– тоже с улыбкой произнес он.

– Мама-мама,– раздался во дворе крик младшей дочурки Вареньки.– Стёпка из лесу змейку принес!

– Вот сорванец,– улыбнулся Евпатий.

Они зашли на двор. Дети столпились над кадкой, по дну которой лениво ползал небольшой уж. Евпатий направился к ним, хотел пожурить сынишку. Но в этот момент за воротами раздался перестук копыт.

– Евпатий!– раздался голос княжеского дружинника Николы Волка.– Князь тебя зовет. Дело срочное!

Не слезая с коня, говоривший заглянул во двор. Коловрат подошел к нему:

– Что стряслось?

– Татарва через Волгу перешла,– вполголоса произнес вестник.– Булгар взят, вырезали всех от малого до великого… Орда у татар несметная, на Рязань идут… Поторопись.

Евпатий вышел за ворота, проводил взглядом дружинника, пустившего жеребца в галоп.

На город медленно опускался осенний вечер.

– С чем Никола пожаловал?– спросила Евпатия супруга. Она тоже вышла за ворота.

– Беда Настенька. Татары на город идут.

– Господи, что же будет то?!

– Сеча будет, если князь не договорится с ханами татарскими,– ответил Евпатий.– Стены рязанские крепки, да и князь наш к набегу табунщиков готов. Поднимем ополчение… Еду на княжий двор. Не жди меня, всю ночь судить-рядить будем.