Дневник

– Никак, хуйня какая-то. – Ответил мне Димон.

Я взял косяк у Мешка, затянулся.

– Что теперь скажешь. – Хитро улыбнулся Мешок.

– Так же. – Начал было отвечать, но тут мне будто кто-то ударил под коленки, я чуть не упал. – Ого. Это, что такое?

– Чё, такое не курили раньше? – Мешок засмеялся и вышел из «бойлерной».

Мы с Димоном еле доползли до сцены, уселись на неё и принялись рассуждать по поводу уборки и открытия.

– Бля, чувак. – Начал Димон. – У нас клуб свой. Блядь, ты понимаешь?

– Понимаю. И нам надо навести порядок, сегодня туса большая.

– Может похуй, а? В стране революция, у нас квартирник, типа же, к нам в гости придут, у нас бардак, подумаешь.

– Не, надо подождать пока отпустит и всё здесь вылизать.

Мы ждали, когда отпустит, сидели на сцене и слушали Бритни Спирс. Крёстная по стенам, белой верёвкой налепила силуэты, похожие на гигантских слизняков с обкуренными глазами. Илюха убрал весь клуб, всё вымел, выбросил мусор, помыл полы, даже протёр столы и полки в баре.

Когда пришли первые посетители, мы с Димоном так и сидели посреди сцены, к нам подходили все, жали руки, что-то говорили, мы что-то отвечали. В десять вечера мы заперли бронированную дверь и не открывали до самого утра, потому, что был комендантский час с десяти вечера, до девяти утра.

В итоге этого коробка хватило, накуриться всем, а пришло человек сто. Не знаю, возможно Мешок подсыпал, но трава не кончалась всю ночь, мы курили по крошечной щепотке и всех уносило. В девять утра мы отворили дверь, вышли на улицу, было весеннее. Тёплое утро, в кронах деревьев пели птицы. Витрины магазинов по близости были разбиты мародёрами, валялась растоптанная еда, разбитые бутылки. В конце улицы, догорала машина, от неё поднимались в небо клубы дыма.

Власть сменилась, город очухался после революции и жизнь продолжалась со свойственной ей рутинной и тягомотиной. Мы всю ночь работали – тусили, потом отсыпались до полудня, ехали на закуп, за бухлом и закуской – чипсами, сухариками и копчённым сыром. Под вечер приходил персонал, все дружно наводили порядок и снова тусили – бухали, дули траву. Временами нас топило канализацией, заливало всё бомбоубежище, мы с Димоном черпали это всё, вылавливали какашки, плавающие на поверхности. Вонь стояла о-го-го какая, аж на улице несло. Ну, настоящий рок-бар, полный треш – «Заходи не бойся, выходи не плачь». Потом выяснилось, что нас топят намеренно из ресторана сверху, прям над нами который находился – «Тюбетейка», а выяснили это сантехники, мы их каждый вечер вызывали и наконец они сказали, что каждый раз вытаскивают тряпку или губку из трубы. И тут начались самые, что ни наесть «серьёзные проблемы». В самый разгар тусовки к нам врывались официанты с ножами и нападали на клиентов, охранников, на всех в общем, накурятся и кидаются. Для таких случаев у меня в бойлерной был припрятан разводной, газовый ключ, во всех смыслах «разводной», перепачканный кровью. Вот мы махались с ними ни на жизнь, а на смерть. И так бы, наверное, долго продолжалось, но спустя несколько месяцев я начал откашливаться кровью, расстался с девушкой, лишился жилья и урюхался в долги, загремел в больницу и мне отхуячили правое лёгкое. Тюбетейковцы одержали верх, «Текилу» пришлось перевезти в другое место, так как из этого они нас погнали, но там работа не пошла, начались проблемы с персоналом, «крышей», наезды, угрозы. В общем всё полетело в тартарары, а вместе со всем летел и я. У меня не было жилья, одного лёгкого и бизнес приносил лишь долги. Я махнул рукой на всё и на себя, думал: – «Будь, что будет», но было всё очень скверно и закончилось бы совсем плохо, если бы я не закрыл клуб. После этого моя жизнь круто изменилась, я начал всё время бороться за полноценное существование, тренировки – единственное, что помогает мне жить. В спорте я никогда не добьюсь успеха, но и никогда не перестану на это надеяться, перебарывать себя и бороться с судьбой, хотя это всё равно, что Дон Кихот и ветряные мельницы. Я всегда мечтал о человеке, который продавал бы все мои труды: картины, стихи, рассказы, песни, мне нужен агент или менеджер. Блядь, как же я хочу свой дом, чтобы ко мне можно было прийти в гости, чтобы я мог выйти голым из душа, чтобы я мог привезти в него свою невесту, да и в конце концов жениться… Всё, хватит соплей! Хуйню какую-то пишу в итоге, есть я и моя жизнь с которой я борюсь. Надо развивать похуизм! Просто послать всё нахуй.

После рисования и вот таких вот печальных мыслей поехал к Джону. Посидели, выпили кофе, я съел кусок пиццы с сосиской и курицей вот такой вот я вегетарианец, пиздец просто. Он рассказал о том, что ехал в такси с сирийцем, который разговаривал на сирийском языке, похожем на арабский. Он мне даже описал его: -«У него были длинные волосы и борода» – Я представил моджахеда, Джон же разглядел в нём рокера. Для него это было так необычно, ехать вместе с иностранцем, он бы и дальше говорил о сирийце, если бы я его не перебил. А перебил я его гомосексуальной темой, читал у Фрейда, что у мальчика первый сексуальный опыт, это когда он какает, что все мужчины, получающие удовольствие от посирушек – латентные геи. Джон признался, что ему приятно посрать после съеденной фасоли. Постепенно перешли на националистический настрой в нашей стране, местное население очень националистичный народ, проезжая по улице на веле или просто проходя, часто можно услышать оскорбления в свой адрес, потому, что я другой национальности. Это порядком поднадоело, и я всерьёз задумался о смене гражданства и переезде. Вспомнил, что когда-то меня звали в Калининград работать в газете, мне кажется я готов, если, конечно, всё в силе. Рассказал об этом Джону, он тоже хочет свалить отсюда. Решил на днях поговорить о Калининграде. Было бы не плохо поработать писакой в газете, это помогло бы мне в становлении как писателя. Написал об этом Юле, она только за, у нас в стране ей нечего будет делать, я сам уже устал бродяжничать, то там, то сям поживу, тут накормят, там футболку подарят, устал скитаться, так конечно проще прийти к просветлению, познать дзен, но можно и скитаться, хотя всё, что происходит, всё к лучшему – значит это зачем-то надо.

Иногда вспоминаю детство, оно почему-то не вспоминается всё целиком или какие-то отчётливые ситуации, вспоминаются именно ощущения, состояние, восторг по-детски чистый, наивный. Иногда идёшь по улице и бац, вспомнил как ловил снежинки на варежку, разглядывал их и весь мир сужался до крохотной снежинки, ничего не существовало, а потом холодное волшебство рассеивалось, и я шёл дальше в школу. Вот так и сейчас вспомнил, окунулся во вселенную воспоминания о снежинке, а потом растворилось всё, растаяло вместе со снежинкой и этот мир опять навалился всей своей мощью.

Я остался ночевать у Джона, он смотрел сериал «Доктор Хаус», а я писал весь вечер, сейчас на часах 1:47, надо ложиться спать, завтра у меня выступление, если бы не оно, то сейчас я был бы в Алма-Ате, но если всё будет хорошо, то на днях съезжу туда, хочу в Алма-Ату, там у меня особенное настроение.

Лёг спать часа в два ночи, Джон смотрел сериал, в 4:20 меня разбудил мой живот, он урчал как дикий, ёбаный зверь, я не сразу сообразил, что ему надо, потом буквально бегом побежал на горшок, наверное, это от мясной пиццы. Я сидел на унитазе и засыпал, было бы смешно, если бы Джон утром обнаружил меня спящего с голым задом и огромной кучей. Когда вернулся в постель, то как назло не мог уснуть, в голову лезли долбанные мысли. Бывает такое, что начинаешь воображать, будто разговариваешь с кем-то, говоришь, всё то, что не можешь сказать в реалии, придумываешь ответы и всё так идеально складывается. Я лежал и всему миру кричал в своей голове о своей любви и беспомощности, о том, что я бомж, на мне рванные вещи, я и вправду бродяга. Я говорил это своим родственникам, с которыми у меня не лады, потому что я живу у них как бы. Они хотят, чтобы я женился и свалил, я тоже хочу, но всё упирается в бабло. Я говорил своему отцу, как мне трудно выгрести, я бьюсь изо всех сил и у меня ничего не выходит, я до сих пор надеюсь на помощь это до ужаса наивно и унизительно, но сам справиться со всей этой хуйнёй я не могу. Я зарываюсь всё глубже в дерьмо. Я лежал и пытался совладать со своими мыслями, а их прорвало, я высказался, объяснился со всеми, стало легче. В жизни я естественно никому, ничего не выскажу, у меня как всегда будет для всех один ответ: «всё хорошо».

А с женитьбой у меня в итоге ничего не выйдет и окружающие будут злорадствовать. Я опять облажаюсь, но я хотя бы пытаюсь не сдаваться, а бороться и продолжать жить… Как же хочется набухаться до потери сознания и пить, пить, пить, уйти в запой, пить утром, пить днём, пить вечером, писать книгу, рисовать, стучать в тарелки и пить, запивать себя и свой позор. Я облажался в очередной раз…

26/09/15

Проснулся у Джона, в свете ночных происшествий и похождений, нихера не выспался. Слез с дивана в 11-ом часу, выпили кофе с Джоном, попиздели о ночном шараханье моём, он сказал, что его пронесло утром, наверное, это всё от пиццы. Своих мыслей не помню, но настрой был скверным, хочется поскорей быть с Юлей, не могу ни о чём думать, кроме как о ней, хочется скорее найти квартиру и полететь за ней в Ташкент, но вся проблема в деньгах, а именно, где их заработать. Всё утро болела и скрипела коленная чашечка, на велосипеде из-за этого было неприятно ехать.

«Дома» наготовил целый казан плова без мяса, пришла бабушка, сказала, что Лев ходит в школу и всё в порядке, а недавно он убегал из дома, это ещё один мой двоюродный брат, родных у меня нет, зато двоюродных, хоть отбавляй. Он вместе с моей тётей – его мамой и сестрёнкой живёт в Алма-Ате. Его мама уехала в Израиль, а он съебался из дома на три недели, в итоге его нашли и вернули домой, там разразился скандал, тётю чуть не лишили материнских прав, но всё обошлось, мне иногда кажется, что можно вообще ничего не делать, всё будет происходить, само собой. От нас нихуяшеньки не зависит, от этих мыслей хочется уйти в запой ещё сильнее.

Доделал плов, сходил в душ и попиздовал на маршрутке в студию, так непривычно, кругом люди, жмутся друг к другу, все с разными запахами, кто-то духами пахнет, кто-то потом. Но всех объединяет уставший вид и озлобленные глаза, мне даже стыдно немного стало, а ещё я ощущал себя великаном, я не такого уж и огромного роста, но в Азии люди маленькие. Доехал быстро, минут за пять, так что больше ничем проникнуться не успел.

По пути встретил Вадика, он в оркестре нашем на бочке играет, поздоровались и всё, нечего сказать. Собрались на пол часа раньше, чем надо, чтобы Антон с Пацаном (я его так прозвал, потому что имя его запомнить не смог, у меня вообще на имена память плохая) повторили номер, они у нас новенькие, Антон на малом играет, а Пацан на альтах, но Пацан так и не явился, пришёл перед самым отъездом. Димончик с Владом сказали нам, что собираются сваливать, Влад в Корею, так как он кореец, на заводе работать, а Димончик в Питер, счастья попытать. Замену они вряд ли найдут себе, скорее всего Энербит развалится, вот так и закончится приключение тарелочника в 4 года. Ну, я и сам подумываю уехать, но об этом пока рано говорить, мне бы в Ташкент сначала слетать.

Приехали в гостиницу «Hayat», Димоня позвонил чувихе, которая нас ориентирует. Оказалось, нам совсем в другой конец города, в новый корпус Американского университета «АУЦА», опоздали на пол часа, но несмотря на это пришлось ждать выхода, так всегда, минимум на пол часа все мероприятия задерживаются, это, наверное, ещё одна особенность азиатов, отсутствие пунктуальности. Первый выход отыграли замечательно, выступали в костюмах гусаров, только у Пацана лента на костюме повисла и попала между ног, выглядело смешно, но все сдержались, никто, даже Пацан не вылетел из музыки. Пока ждали второй выход, я съел две порции фунчёзы, с Димончиком вышли на улицу, он рассказал, что расстался с девушкой, почему расстался, не успел сказать, вывалили остальные, начали пердеть, рыгать, трещать над голубизной Упыря и Кирюхи. Антон и Пацан свалили, у них выступления в других кабаках и с другими группами. А я с Упырём и Кирюхой зашёл во внутрь, они мне рассказали, что после выступления собрались в горы, на одну ночёвку, я напросился с ними.

За кулисы с телефоном забежала девушка, моя старая знакомая, я дождался, когда она договорит, затем обнял и поцеловал её, сразу вспомнил, как она меня когда-то укусила за язык до крови и я за это её не трахнул.

А история такая с нами приключилась. Я и Гурам пошли в «Текилу», она тогда Келлеру принадлежала, а мы совсем мелкие были, лет по шестнадцать. Напились, разумеется и встретили Русалку (так её прозвали на «поляне», а как зовут не помню, а может и не знал никогда), она с подругой была. В общем пропили все деньги, на такси не осталось, пришлось домой идти пешком, девчонки пошли с нами, у них тоже не было денег. Идти было далеко, через весь город, он, конечно маленький, но пьяным ночью этот путь преодолеть было нелегко. Ещё, как назло, до нас доебались возле театра оперы и балета двое огромных детин, начали требовать деньги, когда поняли, что их у нас нет, стали клеить «наших» девчонок, нам-то похуй на них было – домой хотелось, но не бросать же их вот так. Один из этих дебилов принёс пол-литра водки, пластиковые стаканчики и лимонад «Буратино». Начали пить, водка не шла, меня мутило, а эти амбалы приставали к девчонкам, прям на ступеньках театра. Потом я не понял, как и почему, они начали бороться между собой, и один упал головой прям об край ступеньки, трах, и кровища потекла, лежит на ступеньках, растянулся, не шевелится. А второй скачет вокруг него, вопит. Что-то невнятное, мы почуяли – дело плохо и потихоньку к кустам стали пятиться. А этот всё вопит над своим другом. Прибежали менты. Вовремя мы в кусты юркнули. И этот придурок, представляете, говорит ментам, что это мы его так угробили, те стали фонариками светить по сторонам и один как заорёт, нас увидел, кинулся в кусты, где мы прятались. Мы помчались со всех ног, через парк, мимо ЦУМа, по подземке, а те за нами и орут что есть мочи. Молодость взяла своё – мы оторвались и обсуждая происшествие, не заметили, как были уже у меня дома.

Пришли, и сразу по комнатам разбрелись, я с Русалкой, а Гурам с её подругой. Начали мы с ней мацать друг друга, сосаться, она как куснёт меня за язык и давай ржать. До крови, сука, прокусила. Так мы с Гурамом вдвоём и уснули на кровати, а они скакали по всему дому, на пианино по клавишам стучали, в холодильнике рылись, кошку мучили. Как рассвело мы их выпроводили. После этого я ещё пару раз встречал Русалку, но старался её сторониться.

Она вышла на улицу покурить, я с ней, поговорили ни о чём, разошлись. Иногда встречаешь женщин из прошлого или знакомишься с новыми и думаешь, а что, если бы мы поженились. Начинаешь присматриваться к ней, ищешь плюсы, минусы, а потом вы расходитесь и возможно никогда больше не увидитесь. А та альтернативная реальность, которая промелькнула у тебя в голове, остаётся витать в воздухе и те дети, которые могли родиться, никогда не родятся и их дети тоже не родятся и дети их детей, а может кто-то из них стал бы гениальным художником, перевернувшим всю живопись или политиком, а может вторым Гитлером. Иногда из-за любопытства мне хочется их всех оплодотворить и посмотреть, что будет.

Второй выход закончился феерично, посреди выступления заиграл будильник на Вадимовском телефоне, с которого запускали минус, а ди-джей вместо того, чтобы выключить его, начал ржать и показывать всем телефон, форменный долбоёб. Было стыдно и смешно, затем долго стояли и играли дробь, пока вручали статуэтки, только тогда я узнал, что это за мероприятие, на котором мы выступаем. Это конкурс рекламных и социальных роликов, среди наших киностудий и Казахских с Узбекскими.

Свалили сразу после выступления, по пути вызвал такси к студии, быстро пересел в него и поехал «домой» собирать рюкзак, собрался быстро, поехал за Егором, он вместе со своими качками из зала бухал в кафе «Цыплёнок табака». Забрал его, приехали к нему домой, он вынес коробочку с травой я упаковался в такси и поехал к пацанчикам, которые меня уже заждались, всего час пути, и мы в горах, ночь, звёзды, полная луна, довольно светло, холодный ветер, шум реки, кругом красивые вершины, при лунном свете различимы лишь их силуэты. За это лето река размыла русло и мост упал, теперь он лежит на боку и проходить по нему надо траверсом, вставая на носочки и цепляясь руками. Немного поблуждали по тропам среди сосен и камней, обходя болото и вуа-ля – лагерь ролевиков. Треть уже разъехалась, треть спала, ну, а треть выживших алкоголиков в предводительстве Агата сидела у костра, среди них сидел альпинист Валера, я слышал, что у него межпозвоночные грыжи, наверное, покалеченные альпинисты, когда уже не могут ходить по вершинам, попадают к ролевикам. Ребята забавные, одеты во всякие средневековые, рыцарские штучки. Рядом с костром валялась куча лат, луков, стрел, щитов, забавное зрелище, и вправду, словно очутился в средневековье. Мы поздоровались и пошли раскладывать палатки. Я поставил свою под тремя соснами, благо она у меня низкая, встала впритык по высоте, забил в ней два косяка, из соседней палатки вылез ещё один тип – Кир, предложили ему дунуть, он согласился и вчетвером – Я, Киря, Упырь и Кир, раздули афганскую солому. Оказалась весёлой штукой, мы, радуясь, пошли к костру.

Агат всё рассказывал и рассказывал: анекдоты, истории, и всё так ебануто, и не интересно, с поучительным тоном, картаво на букву «Р», я помню, когда он не картавил ещё, но начал косить под еврея и в итоге это вошло в привычку, потом он двинулся на военной теме и вуа-ля (мне понравилось это слово) – картавый солдафон, рядом с ним, вернее через толстую девушку, которая, наверное, являлась единственным слушателем Агата, в общем, сидел мужичок лет сорока, которого все называли Змей. Мерзкий тип, не перевариваю таких, у него в руке была кочерга, а на руке перчатка, специально для кочерги. На нём была надета лыжная прозрачная маска от дыма, ну, пиздец просто, он, наверное, в нос вставлял фильтры от сигарет. Периодически этот тип затыкал Агата и начинал сам что-то рассказывать, так же длинно, нудно и без интонационно. Пиздец просто, если бы я не накурился, то, наверное, с кем-то поругался или даже втащил этому Змею, а так сидел, ел морковный салат с лепёхой и трещал над Кирюхой, который трещал сам по себе и периодически признавался, что потерял нить очередного рассказа, Упырь тоже изредка выпускал шутки:

– Вы Ёбана мать?

– Да, я.

– Крепись, мать, Ёбана убили.

Вот такого рода, обкуренный Упырь выдавал шутки, теперь я знаю на ком он оттачивает чувство юмора. И так до двух часов ночи, Агат всё пиздел и пиздел, а напротив меня сидела девушка, симпатичная, я разглядывал её и думал, трахнуть или нет, она подсела ко мне, но я тупил и ничего не предпринял. Она рассказала анекдот: – «Едут грузины в купе, один встаёт, говорит – «пойду покурю» – Выходит в тамбур и как перданёт, а штаны толстые, шерстяные. Заходит обратно и из штанов всё выветривается. Сидят, он опять говорит: – «пойду покурю» – Вышел, серанул, заходит, а штаны шерстяные всё во внутрь занёс. Сидят дальше, он в третий раз говорит – «пойду покурю», тут ему один из попутчиков и говорит: – «Слышь, ты здесь покури, а туда выходи».

В общем все они интеллектом и чувством юмора не блистали, но зато я возле костра, в горах, не хватало лишь гитары. Да, я мастак поорать песни под гитару у костра, репертуар у меня, конечно, так себе, в основном песни Визбора, Ланцберга, Окуджавы, но сам я их никогда не слушаю, это те песни, которые приятно петь, а не слушать. Мой плейлист напрямую связан с горами, я начал учить песни одновременно с походами в горы, там и нашёл свою первую публику.

Блин, я даже число помню, это было девятое мая, день победы, над фашизмом, той страны, которой уже и не существует вовсе. Я приехал в горы первый раз в пальто кашемировом и казачках на высоком каблуке. Спал на простом матрасе, укрывался байковым одеялом, пиздец вообще. Нажрался я тогда знатно, упал в реку, прям в пальто, меня выловили, разумеется, но шарф уплыл.

На следующий день я полез на скалу, надел обвязку, пристегнул карабин, залез метра на три, стало страшно, я спустился. В течении дня сделал ещё несколько попыток, но перебороть страх так и не удалось. Вечером снова нажрался, но к реке больше не ходил, сидел у костра и слушал песни, мне тогда они казались каким-то откровением. Только там, глядя на огонь, на звёздное небо под аккомпанемент бурной, горной реки, бардовские песни оживают. В горах параллельный мир, там другие законы, видимо туда ушли погибать честь, доблесть и самопожертвование. Надо признать им там отлично удаётся умирать на фоне алкоголизма, разврата и смертей.

Перед отъездом, я всё-таки пересилил себя и залез на скалу. Нет. Это тренер Василий Васильевич, пересилил меня.

– Дэн. – Обратился он ко мне, протягивая стакан водки. – На, махни залпом и на скалу, не закусывая, спустишься – закусишь.

– Не, Василь Васильевич. По пьяни лазать, как-то не то.

Но, он настоял. Я надел обвязку. Пристегнулся к верёвке, выпил стакан до дна в несколько больших глотков и быстренько залез. Пока лез во рту пересохло, водка ударила в голову. Я глянул сверху вниз, там ходили маленькие человечки, стояла красная палатка. Шум реки звучал громче и по-другому, дул тёплый ветер, пропахший тмином и чабрецом. Я висел на верёвке, вцепившись в прохладный гранит. До меня донеслись не отчётливые слова смешавшиеся с грохотом реки.

– Дэн, мать твою, спускайся! – Кричал Василь Васильевич. – Отталкивайся от скалы!

– Хорошо! – Я крикнул и понял, что боюсь отпустить скалу и повиснуть на верёвке. – Не, не могу!

– Как так, не могу?! – Крикнул Василь Васильевич. – Ты же не останешься там, всё равно надо спуститься!

– Мне страшно!

– Отпусти скалу и тебя спустят!

– Не могу!

Мои руки задеревенели, я буквально оцепенел от страха, водка отпустила, голова кружилась от высоты и пахучего ветра.