Внук Петра. Наследник.

– Ваше Высочество! К вам принцесса Анхольт-Готторбская Екатерина Алексеевна, – осведомил меня Евреинов.

– Проси! – сказал я, быстро поправляя одежду – это хорошо, что еще не начал тренировку, а то пришлось бы долго ожидать невесте своего жениха, могла счесть и за некую месть и невежество.

– Ваше Высочество! – Екатерина изобразила книксен у входа.

Вместе с принцессой пришел и Брюммер и Бернхольдс, которые при таких встречах должны находиться, дабы не дискредитировать молодых, но сейчас я бы хотел пообщаться с Фике наедине. Да и вообще вот этот контроль, как будто молодые люди сейчас накинутся друг на друга в порыве страсти, лишнее. Во первых, я до болезни в Хотилово о том, откуда дети берутся, имел очень смутное представление, несмотря на то, что наслышался в детстве похабщины при дворе своего отца, а после и на вечеринках Брюммера, столько было сказано, что и стены не каждого трактира слыхали.

Девочку трясло, я был взволнован, но не подавал признаков эмоционального возбуждения. Да и Екатерина держалась, ее выдавали только чуть подрагивающие руки и то, как очень мило она покусывала губы.

Хотелось ответить стихами Александра Сергеевича, нашего «все», но сдержался, хотя уже принял решение о плагиате достояний русской литературы будущего, если это будет нужно для создания образа. Но, пока не время светить своими «талантами», как и разговаривать на русском языке, тогда как я не знал ни французских стихов, ни немецких. Поэтому появления наследника-пиита «вдруг», да еще и на русском языке – это слишком, пока слишком. Так что ответил комплиментом:

– Спасибо, что пришли, теперь в этом темном месте стало больше света, ибо вы лучик красоты и света, – сказал я, при этом жестикулируя.

– Но не яркое солнце, как императрица? – подловила меня Екатерина, припомнив слова, что я произнес во время обеда у тетушки.

– Вы прекрасный цветок, который уже красив, но до конца не раскрыл всей своей прелести, – упражнялся я в словоблудии.

Я не так уж и хотел смутить свою гостью, да и не были мои слова элементом обольщения. Я, как говорят разведчики, «качал» ее, пытаясь понять, что за «бутон» достается мне, и какой цветок из него расцветет, если я, Петр Федорович уже другой.

– Вы не были таким галантным ранее, сударь. Я как будто говорю с опытным обольстителем и прошу Вас, сударь, не смущайте меня, так как я не опытна в подобных разговорах и затрудняюсь в ответах, – ответил мне звонкий, пронизывающий голосок.

– Сударь, оставьте нас, пожалуйста. Даю слово, что ничего предосудительного не случится, – попросил я Брюммера выйти.

– Зачем Вы захотели остаться со мной наедине, при этом, не испросив моего позволения? – у невесты послышались стальные нотки в голосе. По крайней мере, стало понятно, как таким нежным, казалось бы, голоском, миниатюрной женщины, можно отдавать приказы сильным мужчинам.

– А Вам, сударыня, не кажется, что избегать меня, вашего будущего мужа, более предосудительно. Я ждал этой встречи шесть недель, чтобы говорить в присутствии соглядатаев? Не сильно много на нас с Вами двоих этих самых соглядатаев? – спокойно, но между тем твердо, проговорил я.

– Но именно я пришла к Вам, вы уже давно не делали попытки встретиться со мной, – пошла в свою атаку девушка с задатками великой женщины.

– Если дело касается женщин, то не считаю вежливым навязывать себя, тем более, что попыток встретиться с Вами я сделал предостаточно, чтобы понять о отсутствие вашего желания видеть меня. Но полно об этом, Екатерина Алексеевна. Вопрос в другом, Вы здесь, и я рад этому. А обоюдные претензии не способствуют беседе жениха и невесты. Как Вы смотрите на то, чтобы прогуляться в саду? Погода солнечная, а дорожки почищены, – говорил я и вглядывался в бездонные серо-зеленые или больше все же карие глаза. Цвет был непонятен, но глаза были глубокими, наполненными смыслами.

Эта девушка не могла быть пустой, только занимающейся одеждой и поиском развлечений – что я некогда для себя взял во главу угла образа Екатерины. До болезни считал ее глупой, но глуп был я, если не усмотрел разума в девочке. Ну и еще… теща постаралась внести свою деструктивную лепту.

Мы вышли во двор, направились в сторону Зимнего дворца. Не того, большого, способного вместить всю императорскую семью, а только лишь один из больших домов в Петербурге, может и не самый просторный, по крайней мере, не удовлетворяющий потребностям императрицы Елизаветы и ее двора. Но тут был парк, и он был прекрасен, пусть и не большой.

– Вы боитесь выходить замуж не по любви? – задал я вопрос своей невесте, от которого она вздрогнула.

– Я буду стараться Вас полюбить, Петр Федорович, – ответила после паузы Екатерина.

– Пусть любовь это и работа на двоих, но старание, думаю, не поможет. Пока я бы хотел, чтобы Вы стали для меня близким другом, а я для Вас. Мы будем супругами, но еще хотелось бы стать друзьями и соратниками, – я остановился и взял Екатерину за руку, от чего она вздрогнула.

– Как Вы это видите? – спросила Екатерина.

– В мелочах. Мелочи составляют большее, – говорил я, не отпуская руки Фике, впрочем, она не спешила ее убирать. – Вы дарите подарки придворным дамам, прислуге и может это и хороший ход. Но, если мы соратники, дарите от нашего имени, как уже от семьи, я даже могу быть в доле деньгами. Потом будут начинания, и я буду ждать от Вас и в этом поддержки. Ну и без интриг за спиной – предательства не потерплю.

Екатерина выдернула руку и вначале с испугом в глазах, а после и с неким вызовом посмотрела прямо в глаза.

– Я поняла, – твердо произнесла девушка и направилась в обратную сторону, показывая тем самым, что хочет завершения разговора.

Констатация факта встречи – она не случилась продуктивной. Может я и твердолобый и не правильно себя повел, но и мне не нравится, что пришла такая вся из себя, облагодетельствовала, а потом в дневниках напишет, как урод Петька угрожал ей и грубил, или еще чего наскребает пером, чтобы очернить меня. Нет, пусть сразу понимает, что я не дам себя сожрать.

– Тимофей! – позвал я камердинера, который намного лучше справлялся со своими обязанностями, чем Бурнхольц, который оставался с приставкой «обер», то есть главный. К чести голштинца нужно отметить, что без полного контроля от Брюммера он начинает проявлять себя с лучшей стороны.

– Ваше Высочество! – зашел в комнату Евреинов.

– Большой букет самых красивых роз отправь Екатерине Алексеевне. И еще… нет вестей от Ивана Ивановича Шувалова?

– Вестей нет, о букете понял. Позвольте высказать восхищение, как скоро вы стали чисто говорить на русском языке, – Евреинов поклонился.

– Полноте, Тимофей Герасимович, – отмахнулся я.

* **

Петербург

Февраль-март 1745 г.

День Рождения прошел феерично, и это не фигура речи. Был фейерверк, что-то вроде ночного бала. Елизавета вообще постоянно устраивала праздники по ночам.

Государыня исполнила «русскую», я потанцевал с Екатериной. И в целом, невеста вела себя благосклонно. Может потому, что у нее в покоях не успевали застаиваться цветы, может из-за подарка – приятного ожерелья с еще более приятными брильянтами, которое обошлось мне аж в полторы тысячи рублей. Я, можно сказать, ухаживал за принцессой, а точнее, по моему указанию, ей делал подарки Евреинов. Но на то я и Великий князь, чтобы давать указания исполнителям. Сам же все больше занимался собой.

Прибыл учитель фехтования некий Франческо Костелано – итальянец, который был с одной стороны мастером клинка, с другой же, его искусство было заточено на дуэльные поединки, но в меньшей степени для боя. Месяца два позанимаюсь с ним и попробую кого из гвардейцев в качестве спарринг-партнеров.

Я входил во вкус, иметь молодое тело, обладать отличной реакцией и присущее мне, Сергею Викторовичу Петрову, упорство и характер это второе дыхание, попытка сделать еще лучше, чем было в иной жизни. Начиная добиваться вполне неплохих результатов, я с фанатичным рвением увеличивал нагрузки. Для сравнения – после болезни ни одного отжимания сделать не получилось, сейчас три подхода по десять делаю. И еще я расту. Стать более чем двухметровым гигантом не суждено, вряд ли получится догнать деда в этом, но то, что буду ростом выше среднего, точно.

Исследователи моей личности уже в современном периоде утверждали, что я был метр восемьдесят, не меньше, тот же Мельников писал об этом, я когда-то читал, правда без пристального внимания, сильно умная книженция оказалась. И я действительно не низкий, ну а остальное дело труда и системных тренировок.

Так вот о Дне Рождения. Иван Иванович Шувалов оказался прохвостом еще тем и подарил мне тридцать тысяч рублей, те, что я просил за молниеотвод. Сам же, небось, за него от императрицы захочет получить больше. Ну да ладно, других подарков так же хватало. Угодил Бестужев-Рюмин, преподнеся турецкий ятаган с украшенным камнями эфесом. Имел я слабость к холодному оружию, пусть и не был в прошлой жизни ни разу фехтовальщиком.

Но во время любых приемов и празднований меня озадачивала главная, как я считал, проблема – отсутствие команды. Все окружающие люди были угодливы, старались усмотреть выгоду. Много лжи и притворства – с такими творить не получится. Присматриваясь к людям при дворе, не мог вычленить никого, кто мог быть действительно мне полезен. Как и не наблюдал вероятных единомышленников. А без людей, команды, создать что-либо нельзя. В другой жизни вокруг меня обитал целый сонм профессионалов, которым в какой-то момент можно было дать абстрактную цель типа «увеличить ликвидность металлургического завода на десять процентов» и все, придумают, как именно этого добиться и сделают. Возможно, в какой-то степени это и расслабляло, и пропадал хищнический азарт в бизнесе. Тут же все с нуля.

Много думая над своим будущим, планируя, постоянно спотыкался на фамилию Миних. Прогонял эти мысли, но вновь натыкался на личность фельдмаршала. Был бы он не в опале, не было бы и проблем затащить к себе в проекты этого инженера. Но он в Сибири и тетушка, вроде, как и не думает о возвращении Христофора Антоновича, как его звали на русский манер.

Вот же недооцененный человек в истории России. А всего-то был верен присяге. Взять ситуацию с, ныне арестованным малолетним Иваном Антоновичем – за этого ребенка и его именем Миних арестовал Бирона, чтобы герцог не стал мутить воду в пеленках императора-младенца. А после, надеюсь, уже такой истории и не будет, пытался образумить и защитить меня во время катерининского переворота. Не уверен, что Бургард Христоф был великим военачальником, побывал в крымском Бахчисарае, пока это еще не стало мейнстримом, но решающей победы не добился. Может и человек сложный, как описывали его современники. Но это он доводил все дела до нужного результата, это он брался за невыполнимые задания и с честью выполнял их все, прежде всего в области инженерии.

И как я не пытался найти аргументы для разговора с тетушкой, чтобы та позволила вернуть Миниха, как не придумывал комплименты, ничего не выходило. Если Миних честен своей присяге, и жив затворник Иван Антонович… Обиженный фельдмаршал, русский немец может и строить планы по возвращению брауншвейской династии на русский престол, по крайней мере, этого может опасаться Елизавета, патологически страшившаяся переворота.

И в этом ключе я не понимаю, почему жив некоронованный император Иван. Можно заниматься самокопанием, поиском гуманных начал и страха греха детоубийства, но все бессмысленно и не рационально, если из-за этого мальчика разверзнется гражданская война. Да он и Елизавете в некоторых местах сковывает руки и лишает возможностей. Та же сибаритствующая эпикурейская гвардия не обязательная опора трона. Гвардейцы как принесли на своих руках дщерь петрову к трону, так в простыне могут ее оттуда и унести, стоит, к примеру, ужесточить тренировки «лучших» бойцов России, да вино ограничить.

И так со многим. Ну, подстрой ты смерть мальцу, который и так живет хуже смерти, пусть всем станет лучше, пусть его отец Антон Ульрихович со своими дочерями едет в родной Брауншвейг. Нет же, нужно держать взаперти Ивана Антоновича и его семью, отвлекать две роты солдат на их охрану, мучать и девочек и вдовца Антона Брауншвейского. Да что он значит без сына Ивана? Столько судеб ломается, столько оглядок на проводимую Елизаветой политику? Да, обещание не казнить, но что есть это обещание, когда ты ответственна за миллионы жизни и всю Россию! Но этого я тетушке не скажу… Может это страх обрушения всех ветвей Романовых, ведь остался только я и он, Иван. Потому и жив затворник.

На праздновании моего Дня Рождения 12 февраля пришлось выдержать пикантную проверку, уж не знаю, кем организованную. Склоняюсь, к Екатерине, но, она все же кажется еще не сильно искушенной в интригах, тем более в амурных. Может ее матушка поспособствовала, есть вероятность и проверки со стороны Елизаветы Петровны.

– Петр Федорович, Вы скучаете? – подошла ко мне симпатичная особа в лице Матрены Павловны Балк-Полевой. – Такой кавалер и без дамы? Не против моей компании.

Молодая девушка озорно посмотрела на меня, а после быстро отвела взгляд, притворно смущаясь. Этот прием был выполнен топорно и мог вызвать смех. Симпатичная, можно сказать даже красивая девушка, которую я видел еще до болезни лишь мельком, не могла находиться на празднестве, так как не была ни фрейлиной Елизаветы, ни принадлежала к семье из высшего эшелона власти. Но девушка была на балу и стреляла голубыми глазками, вот только нервозность и избыточное волнение выдавали ее неопытность в искусстве флирта.

– Сударыня, я рад, что меня облагодетельствовало своим вниманием столь прекрасное создание, жаль, но позволю себе заметить, что влюблен и это чувство неотвратимо покоряет мое сердце, пребывая в неге фантазий и предвкушая таинство венчания. Екатерина Алексеевна без баталии и единого выстрела привела к покорности мою мужскую сущность, – сказал я и удовлетворенно улыбнулся.