Внук Петра. Наследник.

– Я рада была видеть тебя, дитя, и Вас, сударыня, – на французском языке произнесла императрица, сообщая Екатерине и ее маме, что пора и честь знать, засиделись у сильных мира сего.

При этом я не был упомянут тетушкой, и посчитал правильным не проявить эмоций и сидеть смирно. Но удержаться от того, чтобы под одобрительную улыбку Елизаветы, пристально посмотреть в след своей невесте, не смог. Это не была любовь или какие-то возвышенные чувства, это был интерес к личности великой женщины, которая меня… хочет убить. Мне, Сергею Викторовичу, всегда нравились сильные женщины, как моя Катька, оставшаяся в будущем.

Впрочем, как-то ни разу не рефлексирую по потере жены, с которой не был, как с женщиной больше двух лет и не только по причине болезни. Да и вообще, не хочу обратно, во время, которое у меня ассоциируется с болью и немощностью. Тут же мне все интересно, есть возможность изменить историю, кратно в больших размерах, чем можно было бы это в будущем, влиять на государство. Да и молодое, пусть пока и не складное тело, возбуждает некую эйфорию и жажду действий. Измениться, прожить новую жизнь, и себя изменить и мир. Это может и пройдет и уже скоро, но пока именно так. Вот она Елизавета, иные вершители судеб, интересно же.

– Судари, думаю, Вам есть о чем поговорить, – произнесла Елизавета и четверо сановников удалились в соседнюю комнату.

– Великий князь! Буду рад в ближайшее время с Вами отобедать. Надеюсь, что матушка дозволит нам встретиться после Рождества? – сказал Иван Иванович Шувалов и приобняв Разумовского уже что-то начал говорить тому.

– Почему не рассказал мне, что во время болезни к тебе спускалась Пресвятая Богородица? – задала вопрос Елизавета, как только нас оставили одних.

– Я есть думать, что это горячка и боятся, не верить мне, – ответил я.

– Богохульник! – вскричала Елизавета. – Все медикусы говорили, что умираешь, я видела язвы на твоем челе, а сейчас ты даже похорошел ликом, вытянулся, мужем статным становишься. И что это, коли не божий промысел?

– Простить меня, тетушка, сложно тому, кто до болезни не исполнять обряд, понять, где есть божественный промысел, – я понуро опустил голову и чуть не пустил слезу, отыгрывая растерявшегося подростка.

– Вот ты сейчас недоросль, а с Брюммером был мужем, – Елизавета задумалась. – Какой ты, Петруша?

– Взрослеть, тетушка. Хотеть дела вершить, – ответил я, понурив голову.

– Ну, буде, племянник, мал ты еще. Вона, как дед твой потешников заведи, да научайся ими управлять. И что там с деньгами, что я даровала тебе после воцерковления? – спросила императрица.

– Брюммеру отдать, кабы увеселения мне делать. А деньги сии мне нужнеть… нужны, – ответил я.

– Брюмера не трогай, он, почитай опора тебе в Голштинии, я подумаю, как тебе помочь и денег дам – пятьдесят тысяч. Посмотрю, куда ты их употребишь, на какие такие дела. С Шуваловым дела вершить думаешь, чего это Иван Иванович уже тебя приглашает отобедать? Он больше человек Просвещения и науки, но не чурается и коммерцией заниматься. Вот с Петром Ивановичем тебе сойтись, но то дела грядущего, – императрица серьезно посмотрела на меня. – Не нужно тебе прибиваться ни к какой партии, с Бестужевым так же будь любезным. Коли ты такой взрослый, дозволю вольности, как то быть на приемах, но с Катькой будь, отвадь Иоганну от нее. Приятна хоть девка-то?

– Да, нравится, есть юна она, – ответил я.

– А ты, что, Старый? – Елизавета потрепала меня по голове, пренебрежительно сдернув уже опостылевший парик, раздражающий голову, которая постоянно чесалась.

Глава 2

Петербург. Ораниунбаум. Москва. 

Зима 1745

Социализация прошла успешно. А как еще? Все же я и есть Петр Федорович, пусть уже больше и Сергей Викторович Петров.

После возвращения в Петербург и сложного первого дня, меня мало дергали представать пред очи ясные государыни, а Брюммер стал более покладист и даже угодлив при общении со мной. Елизавета, видимо, сделала некоторое внушение моему воспитателю и тот, после еще нескольких нелепых, прямолинейных и грубых попыток вернуть ситуацию, где я зависим, а обер-гофмаршал доминант, отстал. Сложился некий паритет, когда я не задеваю воспитателя, и он не требователен ко мне.

Время же течет в этой эпохе настолько размеренно, что срочно, это очень редко прямо сейчас, а чаще завтра-послезавтра, или после праздника, не важно, какого. Пригласил на обед меня Иван Иванович Шувалов, я и жду назавтра, а и неделя проходит, а приглашения нет. И это нормально, никто никуда не спешит.

Если нет приглашений от Шуваловых, как и от кого бы то ни было, решил я наладить отношения с будущей женой. Так, на следующий день, после того, как был обед у императрицы, сразу после заутренней, когда исповедовался и причастился, решил навестить свою невесту. По ее воспоминаниям, изданным в будущем, я знал, что Петр, то есть я, и Катэ вполне себе ладили. В этом варианте истории я не обезображен оспинами, точно не урод, пусть, и пока еще с тонкими конечностями, так почему же не пообщаться. Но… «сударь, принцесса примеряет платье», «принцесса проводит урок по русскому языку» и еще с пяток отговорок. Зайдите после. Избегают меня?

Если нет встреч и развития отношений, нужно заняться собой. Прежде всего, я решил написать бизнес-план своего становления в этом мире. Проанализировать проекты, которые можно без особых усилий внедрить, и успех которых уже доказан послезнанием. Потом переходить к более сложным делам и пробовать реализовать и эти проекты. Так что исписывал каждый день не один десяток листов. Правда часть из них были заляпаны чернилами, но ведь для себя писал, чтобы не забыть и попробовать создать систему.

Так же я начал делать упор на свою физику. Работа с собственным телом, поднятие и опускание кровати и других тяжестей. При этом, попросил Краузе помочь мне со спортивным инвентарем. На выручку пришел Бернхольс, который изрядно осмелел после того, как получилось заключить пакт о ненападении с Брюммером. Были заказаны три гири по моим рисункам, пять пар гантелей, а в небольшом дворе того дома, где я жил – деревянный турник и брусья. Не ахти что, занозы появлялись нередко, но работа в деле развития собственной физики началась. Хотел начать бегать. Но негде. Пространства сжаты, небольшой парк есть, но там всегда хватает людей двора, а шокировать их не стоит. Так что кардиотренировки проходят в виде скакалки. Ну и удивил свою прислугу, когда начал мыться два раза в день – после тренировок. Иногда, два раза в неделю получалось упросить Бернхольца поупражняться со мной в фехтовании. Я был слабым поединщиком, но что отметил «наставник», стал слишком быстр и только время и тренировки стоят на пути становления меня, как неплохого фехтовальщика.

Мои навыки фехтовальщика в том мире, откуда я перенесся сознанием, заканчивались тремя месяцами увлечения японским искусством кен-до, когда нужно было поработать с одним партнером по бизнесу, который был увлечен этим видом досуга. Еще как-то помахал мечом на закрытой вечеринке. И все. Гольштейнский герцог был удостоен мучения уроков фехтования, но не преуспел в них. Так что, есть, куда расти.

– Сударь, а почему Вы не выпишите мне наставника по фехтованию? – спросил я как-то Брюммера.

– Ее Величество сказала, что пока не выучитесь танцевать, то не давать Вам ни воевать, ни фехтовать, – ответил обергофмаршал и я понял, что он не врет, такой тон и подобные решения в духе тетушки.

Танцмейстер Лоде был неплохим малым, знал свою работу, но я не хотел уроков танцев, всем своим сознанием не хотел, предпочитая упражнения на силу, растяжку и выносливость. Батман предпочитал в фехтовании, а не у балетного станка. А Лоде учил не просто движениям, мастер хотел сделать из меня балеруна, или как мужчина зовется, который танцует в балете. Пришлось и в этот раз подчиниться, стиснуть зубы и показывать даже заинтересованность в становлении меня звездой танцполов.

Но больше, чем что-либо меня тянуло к музыке. В том мире, откуда я пришел, владел гитарой на неплохом уровне, закончил музыкальную школу по классу аккордеона. Скрипку ненавидел, но сейчас хочется и на ней помузицировать. Решил я стать новатором в России и заказал фортепьяно из Англии – узнавал, его уже изобрели.

После Рождества состоялся и откровенный разговор с Брюммером. Из трехсот тысяч, которые были мне даны, осталось меньше восьмидесяти двух тысяч. При этом обер-гофмаршал и не скрывал, что тратил деньги, в том числе на свои выезды и на женщин. Я не стал усложнять отношения с бывшим, как я надеялся, воспитателем и взял себе восемьдесят тысяч, а Брюммер, как распорядитель свадьбы, свое не упустит и так. Тетушка же не спешила давать обещанные на обеде деньги. Да тут все по поговорке «обещанного три года ждут», что немного раздражало.

Так и протекала рутинная, однообразная жизнь – день сурка да и только. Будучи предпринимателем в двадцать первом веке, когда телефон не отключается вообще, привыкнув к молниеносному решению проблем, мне было тяжело смириться.

* **

Петербург,

дом невесты наследника престола

24 января 1745 г.

– Мама, Вы отдаете себе отчет, что императрица уже и так Вами не довольна? – спросила Екатерина Алексеевна.

– Ты забываешься, дочь. Да, я твоя мать, даже после того, как тебе по этикету нужно идти впереди меня, – ответила дочери Иоганна Елизавета, подсчитывая золотые монеты из объемной шкатулки. – Могла бы Елизавета и лучше ценить будущую жену наследника.

– Мне намекала графиня Румянцева, что я уже много долгов наделала, – вторила своей матери Екатерина. – А как не наделать? Общество принимает меня только любезной и щедрой. Да и Румянцева не отказывается от подарков. А еще нужно соответственно одеваться.

– Ничего, станешь женой, Елизавета станет больше давать денег, да и мужу твоему ни к чему такие суммы. При дворе говорят, что императрица дарует ему пятьдесят тысяч кроме тех денег, которые и так ему положены. Еще он приструнил Брюммера и Бернхольца и теперь сам распоряжается деньгами. А у твоей матери уже шестьдесят тысяч рублей долга – все вложены в твое будущее, – сказала Иоганна Елизавета и отсчитала сто монет, которые собиралась взять с собой в поездку по городу.

Сегодня у матери невесты наследника намечалась прогулка по Петербургу, а Екатерина намеривалась сделать заказ на подарок ко Дню Рождения Великого князя. Правда, девушка сомневалась в своем выборе, при дворе поговаривали, что Петр Федорович сильно изменился, похорошел, стал усердно заниматься атлетикой и не играет уже в солдатиков.

Последние увлечения наследника, впрочем, при дворе осуждали. Зачем нужно себя изнурять, для чего? Тем более, что он даже не боевой офицер, волею судьбы подполковник Преображенского полка, но это больше церемониальная должность. Перемены в характере наследника еще больше стали очевидны, когда он освободил фельдмаршала Ласси от ежемесячных докладов ему, по крайней мере, в той форме, что была введена Великим князем еще два года назад. Мало того, его уже давно не видели на разведении караулов у дворца.

Между тем, набожность Петра Федоровича не вызвала сильную тревогу у придворных. Многие объяснили его перемены в отношении к православию как работой признанного духовника Симона Тодорского, так и чудесным спасением, с явлением лика Пресвятой Девы Марии. Были и те, кто хмыкал и говорил о хитрости Петра Федоровича, мол «задурил голову матушке императрице, чтобы та больше денег дала».

Однако, столь разительные для общества перемены вызывали и немалый политический интерес к уже примелькавшейся в светских сплетнях фигуре наследника. Две партии при дворе даже в некоторой мере оспаривают Петра Федоровича, не решаясь сделать решительный шаг навстречу наследнику. Эта нерешительность проявлялась в том, что Великого князя не приглашают ни люди Бестужева, ни люди Шуваловых. Впрочем, последние быстрее входят в фавор к Елизавете и пока в дополнительной поддержке не нуждаются.

– Я его опасаюсь! – выдавила из себя Екатерина мучившее ее уже долгое время признание.

– Поэтому, дочь моя, ты избегала встречи с Великим князем? – испуганно спросила Иоганна Елизавета.

Мать невесты наследника в своих собственных амурных делах, да в процессе добычи дополнительного содержания от кредиторов, как и трате этих средств, упустила важное – дочь не встречалась с Петром Федоровичем уже как больше месяца. А наследник, между, тем две недели делал, пусть и робкие, но частые попытки встретиться с Фике.

– Мама он стал другой, смотрит на меня, как…– принцесса замялась.

– Как на женщину? – проявила догадливость Иоганна Елизавета.

– Взглядом старика в теле мальчика, – нашлась Екатерина. – А еще я поняла, что ему не следует лгать, или льстить. Как вести себя с ним?