Горькая полынь

Горькая полынь
Денис Витальевич Килесов

В деревне у бабушки проходит самая счастливая пора в жизни каждого человека. В беззаботном детстве мы уверены, что леса населяют сказочные существа, под кроватью живет страшное чудище, а с памятниками можно мысленно перекинуться парой словечек. Главный герой рассказа, семнадцатилетний Митька, обычный советский юноша, проводит свое последнее лето в Беневке. Осенью его уже ждет поступление в университет Москвы. Но кто бы смог предугадать, что вернуться в родную Украину его заставит лишь чей-то просчет, последствия которого мы вспоминаем и по сей день?

Денис Килесов

Горькая полынь

Остановка, домик и картошка

Пузатый пазик чихнул, прокашлялся и, дрогнув всем своим великовозрастным кузовом, тронулся. Дима посмотрел вслед неизменному сельскому транспорту, который, выгрузив пассажиров на остановке последнего по маршруту села, поехал обратно в город. Вскоре он исчез в клубах дорожной пыли, а затем и вовсе, скрылся за поворотом. Дима вдохнул полную грудь особого, деревенского воздуха, и медленно выдохнул, наслаждаясь каждым ощущением. Сильно пахло свежескошенной крапивой и полынью, отчего воздух был сладкий, терпкий и влажный. Погода выдалась по-настоящему летняя. Над потрескавшимся асфальтом дрожало легкое марево, в цветущей траве юрко сновали маленькие ящерки, а тишина нарушалась лишь низким жужжанием трудолюбивых шмелей в своих полосатых одежонках, да стаей непоседливых воробьев, скачущих тут и там. Высокое нежное небо игриво отрывало пучками небольшие облака от хмурившейся вдалеке угрюмой тучи, будто разбрасывая сахарную вату.

Парнишка семнадцати лет ловко подхватил старый школьный портфель с вещами и, чуть ли не вприпрыжку от внезапно нахлынувшей на него детской радости, пошел по дороге к своей небольшой деревеньке. На ум пришла песенка из мультика «Чиполино», и она тут же превратилась в веселый свист. «Эхх, наконец-то родная Беневка, – подумалось Диме, – в последний раз приезжаю таким, какой я сейчас. Осенью уже поступление, переезд в другой город, новая жизнь, которая пока пугает своей загадочностью. Надо все запомнить. Этот воздух, эти поля, покосившиеся старые домики и накренившиеся фонарные столбы, скрывшиеся среди пышущих зеленью деревьев. Родной двор, в конце концов».

За этими мыслями наш герой чуть не пропустил, как из густых зарослей дикой вишни и уже не менее дикого каштана, вынырнул сначала палисадник, огороженный низеньким заборчиком, с облупившейся на нем синей краской, а затем и невзрачная избушка с новенькой номерной табличкой. На секунду Дима замер, прислушиваясь к чувствам внутри. Умиротворение и спокойствие, сменившее недавнюю радость – все, как и должно быть. Калитка с задорным скрипом отворилась и он, наконец, оказался дома. На звук шагов дверь в сени распахнулась, и из нее, смешно семеня ногами в старых тапочках, выбежала старушка в застиранном темно-фиолетовом переднике, салатовой безрукавке с рисунком сиамского кота и бежевых штанах с растянутыми коленями.

– Бабушка!

– Митенька, внучок ты мой! – ответила на объятия старушка, но тут же слегка отстранилась, осматривая внука. – Вырос-то как, куда ж еще-то?

Дима, он же Митька, теперь мы будем называть его именно так, счастливо рассмеялся. Между двумя близкими людьми завязалась обычная для таких встреч беседа. Наверное, бабушка налетела на него с расспросами об учебе, родителях и успехах в музыке, а лучезарно улыбающийся белобрысый внук с радостью отвечал на порой повторяющиеся вопросы, наслаждаясь сладким моментом. За стихающей, но непрекращающейся ни на секунду речушкой беседы, подошло время обеденной трапезы. В большой комнате, под напряженное пыхтение юноши, возник добротный дубовый стол с праздничной белой скатертью. Едва Митька уселся на диван, как пришло время удивляться количеству съестного, молниеносно появляющегося перед ним.

На узкой и длинной тарелочке в виде морского осетра, промасленными ломтиками расположилась сочная селедка, чуть укрывшись тонкими кольцами репчатого лука. На отдельном блюде щекотала ноздри душистым ароматом чеснока «еврейская закуска» из сыра и домашней сметаны. К ней естественно прилагались три куска упругого и мягкого черного хлеба. Основным блюдом выступила жареная картошка с золотистой, даже немного оранжевой, корочкой, посыпанная сверху укропом. Крынка сметаны и кружка крепкого ягодного чая довершили картину идеального деревенского обеда.

Ну что, проголодался, Читатель? Что же, не буду мучать нашего героя, бродя вокруг обеденного стола и записывая все в мельчайших подробностях. Лучше отложу верный блокнот и посмотрю, что же будет дальше.

Как Митька с памятником разговаривал, а Сашка бури испугался

Ах вот же она! Наконец, я нащупал в кармане ручку. Пришло время поторопиться, Митька зачем-то взял велосипед и покатил в лес.

Разлившаяся в воздухе ватная тишина, изнемогающая от полуденного солнца, лениво разрезалась бойким поскрипыванием педалей старенького велосипеда «Школьник». Если бы не белая, местами протертая, кепка, то из дома бы парень и носа не высунул, такая была жара. То сужаясь, переходя в канавы, то опять расширяясь, дорога вышла к маленькой развилке. Прямо она уходила вглубь селения. Там стояла синяя коробка здания магазина номер девять, засыпушки остальных жителей и, самое главное, дома его приятелей. Глуповатого, но верного и надежного Ромки и закадычного друга Сашки, с которым они никогда не сходились характерами, но дружили вот уже двенадцать лет.

«С ними обязательно надо повидаться, но потом, ведь сегодня есть дела поважнее», – решил Митька и крутанул руль вправо. А справа… О, а справа в мрачной и торжественной тени высоких и старых, как сама Беневка, елей, рядом с тропкой, уходящей к заливным лугам, стоял памятник Неизвестному Солдату. Выкрашенная в голубой цвет огромная статная фигура советского солдата с ППШ, преклонившего колено, будто следила исподлобья за каждым человеком, проходящим мимо. Воин застыл в поклоне родной земле, вызывая трепет и уважение у всех, кто ловил на себе его строгий взор.

«Это я!» – изо всех сил подумал Митька, обращаясь к неподвижному собеседнику.

Солдат безмолвно окинул нашего героя суровым взглядом, узнал в нем того мальчишку, который не раз разбивал коленки, падая с велосипеда на дороге, и так же молча произнес: «Проходи».

Разумеется, мы не узнаем, был ли этот мысленный диалог на самом деле, но отчего-то хочется верить, что все это не выдумка моего воображения, ведь взгляд памятника действительно строгий и задумчивый, пробирающий до холода по спине. Но, несмотря на наши с вами, а может и только мои колебания, велосипедист, получив разрешение, свернул на земляную тропку, вертлявой змеей уходившую к склону. Сухие колоски трав покалывали голые ноги, но нахохлившаяся крапива так и не смогла дотянуться до проехавшего человека своими мохнатыми лапами.

Внезапно и без того чахлая тропа окончательно потерялась среди полыни и осоки, отчего железный конь с ездоком проехал еще пару метров и остановился, распугав стайку нежно-салатовых бабочек. Митька замер, очарованный открывшимися ему просторами. Насколько хватало глаз, простиралось бесконечное поле, настоящее зелено-желтое, с красными и фиолетовыми вкраплениями море, колышущееся от устремляющегося вниз теплого ветра. Воспоминания теплой волной нахлынули на парня в красной футболке и клетчатой рубашонке без рукавов. Из омута памяти возник один из эпизодов беззаботного детства…

– Мить, может поедем уже, а? Мне мама опять завтра гулять не разрешит.

– Погоди, Санек. Красиво же.

– Красиво ему…А мне, вообще-то, холодно, – пробурчал себе под нос мальчишка с темными волосами, превратившимся в неаккуратный куст из-за сильного ветра.

Он недовольно посмотрел на друга, прихлопнул слепня, впившегося со всей жадностью в ногу, и продолжил ждать, хотя в душе боялся наступающей плохой погоды. К двум приятелям приближались черные, будто всадники Мордора, тучи. Их безудержными конями, так и рвущимися в бой, были взбешенные, взвинченные до яростного безумия порывы ветра. Короткими, но сильными ударами, они гнули высокие деревья. Стихия разыгралась не на шутку.

Стихия. Сколько ярких образов, толкований и смыслов скрыто за этим словом. Стихия – это само воплощение природы, призрачная рука Мироздания, которая ставит на место, возомнившее себя великим, человечество. Но для Митьки всегда было великим счастьем оказаться на улице в момент небольшой бури, скромного урагана или снежного бурана, которыми его край так редко одаривает природа. Началась эта буря внезапно. На небе, будто на мокром холсте художника появилось стремительно набухающее серое пятно. Огромные массивы ветра набросились на старые деревья, укрывающие Солдата, и принялись нещадно истязать их мощные кроны. Улица деревни испуганно сжалась и приготовилась потонуть в потоках бурлящей воды. Но не мог наш Митька уйти с такого ошеломляюще прекрасного представления. Он стоял посреди самой Жизни, воздев руки к темному небу и смеялся, поражаясь собственному восторгу и неподдельному счастью. Он вдруг всем своим естеством ощутил, что же такое быть живым.

– Ты чего смеешься? – с недоверием спросил Сашка.

– Ничего, Санек. Поехали ко мне, бабуля шарлотку испекла, – улыбнулся Митька, переполняясь той радостью, которую люди испытывают только тогда, когда в их жизни в первый и последний раз произошло чудесное событие, которое они ждут всю свою жизнь. И они поехали обратно. Завернули налево возле смотрящего на дорогу Солдата и спешно поставили велосипеды в сени и забежали в дом к Митькиной бабушке на шарлотку и горячий ягодный чай.

Да-а, здорово тогда было. Вдруг наш герой тряхнул копной светлых волос, отбрасывая наползающую ностальгию, и тронул педаль. Огромное поле внизу заканчивалось слева берегом полноводной реки, совершающей резкий поворот в этом месте, а от этого и образующей любимый рыбаками затон. Туда ехать смысла не было никакого, ведь кормить комаров не самая приятная затея, а вот взять чуть правее следовало бы – там начинался тот самый лес, в который так стремился попасть Митька. Велосипед тронулся и поехал вниз, забирая слегка правее.

И чего же он там забыл? Хоть убей, не помню, когда он туда ездил в последний раз. Хотя вы же знаете мальчишек, встанут рано утром и рванут куда подальше, на озеро Широкое, опасный для купания яр или этот лес. Не углядишь за ними.

Когда ковры-самолеты перестают летать

По кочкам, буеракам, да глубоким ямам, Митька доехал-таки куда хотел. Дорога была сделана трактором еще весной, но бурная и непокорная трава уже отвоевывала обратно выщербленную сухую землю, черпая силы из темного леса.

А лес, хотя нет, не так…Лес, огромным исполином возвышался над бренным миром, теряясь кронами своих старых деревьев где-то высоко-высоко. Он дышал. Вдыхая раскаленный воздух, он отдавал округе липкий прохладный ветер, в котором чувствовалась древняя мощь этого колосса. Жизнерадостное поле упиралось в первую линию темных древ. Их толстые стволы, обвитые клочьями паутины, настолько разрослись вширь, что вполне издалека смотрелись монолитной крепостной стеной. Лишь небольшой проход зиял, словно вход в бездонные пещеры Тома Сойера, отбивая желание заходить внутрь у случайного бродяги или пастуха, посмевшего пасти стадо вблизи лесных бастионов.

Но он был не способен напугать ездока на «Школьнике». Подобно сказочному Брокилону, полному дерзких и опасных дриад, он однажды принял Митьку, как принял тот вымышленный лес Белого Волка, ведьмака. Ему одному были доступны тайны этого места. Одному во всем мире. Этом мире. Парень резко выдохнул и перешагнул негласную границу, мигом скрывшись в темном зеве чащи. Велосипед остался лежать у входа, дожидаясь владельца. Как и всегда.

Ты спросишь, читатель, почему я говорю намеренно непонятно, и уж не решил ли примешать ненужную мистику к повествованию? Отвечу так. Я знаю то, что произошло дальше, со слов существ, которых ты никогда не встретишь только потому, что тебя не принял Лес. Верить мне или нет – решать тебе.

Дороги не было. Лишь малозаметная стежка появлялась почти под ногами идущего Митьки – трава слегка раздвигалась, пропуская почетного гостя, и выпрямлялась за его спиной. Между деревьев отдаленно мелькали сиреневые всполохи, это опять резвились светляки – лесные духи. У них своя жизнь, не зависящая от тех непримиримых войн, которые ведутся уже много веков на земле безграничного Леса.

Со стороны он кажется не таким большим, но только для непосвященных. Для нашего же героя чаща была огромной, вмещающей в себя многочисленные армии, города, замки и цитадели. Наконец зеленый коридор кончился обширной поляной с остроконечным валуном в центре. На одной из его сторон блестел выступ, на который уселся Митька.

«Приходит возраст, когда ковры-самолеты перестают летать и превращаются в обычные половики, которые нужно выбивать по субботам, – с грустью подумал он. – Меня хватит лишь на последний раз, только попрощаться».

Парень закрыл глаза и кинул мысленный клич, тут же отдавшийся болезненной волной в голове. Звуки и без того тихого леса полностью исчезли, сам воздух замер на мгновение, а вода в родниках застыла на невидимый для нашего глаза миг. На левое плечо Митьки легла тяжелая рука, закованная в холодную стальную перчатку, на правое – мощная когтистая лапа с хноевой татуировкой на запястье, от чего он открыл глаза. Получилось.

Плечистый зеленокожий орк, достойный воитель и мудрый вождь, Агронак Говорящий-с-Предками и высокий, блестящий металлом королевских доспехов рыцарь Тэрвис, два непримиримых врага, стояли бок о бок напротив юноши.

– Сила твоей юности на исходе, – прорычал орк. – Ты вырос.

– Знаю… Знаю! Я, может, попрощаться хотел, – с детской обидой и тоской в голосе проговорил Митька.

Нечестно это, почему он повзрослел? Зачем и кому это нужно?

– Настала пора становиться взрослым, отрок, – глухо прозвучал голос Тэрвиса из-под шлема. – Ты показал себя доблестным воином. Благодаря твоим деяниям наше королевство прекратило войну с орками Тар-О-Канга. Но всему свое время. Пора тебе показать себя в своем мире. А наш навсегда останется в твоих воспоминаниях. Прощай.

– Прощай, Примиряющий-народы. Лес больше никогда не будет таким. Он станет обычным, даже для тебя. Пришло время нашим мирам разъединиться, – закончил Агронак.

Внезапно Митьке стало настолько горько и жалко себя, что он даже зажмурил глаза, чтобы ненароком не пустить слезу. А когда подлый ком отступил от горла, и он смог открыть глаза, вокруг была лишь маленькая полянка и широкая тропинка, ведущая к большой просеке, которую в начале весны превратил в дорогу трактор.

– Прощайте, друзья!

Подло было бы с моей стороны детально описывать все чувства, которые испытывал сейчас этот парень, не решающийся уйти с лесной полянки. Ведь каждый литературный герой имеет право на сугубо личное время, которое останется под завесой тайны для взявшего в руки книгу читателя.

Лучше отойдем подальше и присмотримся к лесу. Вот, вставай рядом со мной, мой друг, и смотри. Нет уже тех древесных исполинов, подпирающих небо. Вместо них старые и подгнивающие в некоторых местах деревца. Свет спокойно проникает вглубь, открывая нашему глазу чахлые кустарники и спутанную траву. Исчезло то неуловимое сходство с массивной крепостью, теперь это, извини меня, сарай какой-то.

А все потому, что пришло то время, когда ковры-самолеты перестают летать.