Дневник грабителя

– А почему у него нет имени?

– Потому что я не придумал, как его назвать.

– Почему?

– Потому что не придумал, – говорю я. По-моему, они хотят, чтобы я представил им более подробное объяснение, но я молчу.

– А почему? – продолжает доставать меня тот же самый пацаненок.

Наверное, доводится каким-то родственником Олли, думаю я.

– А можно я подберу для него имя?

– Нет, лучше я!

– Я!

– Тише, тише! Послушайте, называйте собаку как хотите, мне все равно, – говорю я.

Дети тут же начинают орать бедной собаке "Ровер", "Рекс", "Буфер", "Лэсси" и гладить ее с нездоровым неистовством.

– Вообще-то, – произношу я, закуривая, – я собираюсь этого пса продать.

Глаза некоторых из детей озаряются, они думают, что я продам собаку именно им.

– Цена просто смешная – тридцать фунтов, – говорю я, увлекаясь своей идеей. – Купить его у меня хочет один плохой человек, который обычно убивает и ест собак.

– Не-е-ет! – орут в голос все дети, срываясь с мест и устремляясь к своим мамашам и папашам.

Отлично, думаю я.

Похоже, я зря ломал себе голову над тем, куда пристроить эту тварь.

8

Блестящие планы: номер два

Я прочитал об этом случае в одной газете и смеялся до упаду. В статье он был описан, естественно, в общих чертах, и мне пришлось самому заполнять пробелы. В общем, вот в чем состоит его суть.

Одна государственная шишка, проживающая в громадном доме, решает, что Британия и ему, и всей его семье изрядно приелась и что им следует отправиться годика на два в Кению, где можно лупить мальчика-слугу и охотиться на редкого зверя. Само собой, продавать свои хоромы он не намеревается, во-первых, потому что в них жили несколько поколений его знатного рода, во-вторых, просто потому, что подобные ему кретины запросто могут себе позволить свалить на пару лет в другую страну, и не продавая жилья. Итак, он решает уволить и выбросить на улицу служанку и закрыть свой дом, оставив приглядывать за ним лишь каких-то смотрителей.

Однако его пугает мысль о том, что эти плебеи будут в течение целых двух лет его отсутствия тереться задами о чиппендейловские часы его дедушки, и он надумывает сдать все свои пожитки – кроме каких-то двух-трех картин, без которых в Кении ему никак не обойтись, – на хранение. Выбрав один из наиболее надежных и известных складов, он звонит туда и договаривается о дате вывоза вещей из дома.

Тут как раз на сцене и появляются грабители. Не совсем понимаю, откуда им становятся известны планы этого типа. Возможно, они следили за его домом, или когда-то бывали в нем, или были связаны с кем-то из работников того склада, или же это выставленная служанка решила преподнести бывшим хозяевам прощальный подарочек, подобный тому, какой те преподнесли ей. Не знаю. Знаю только то, что эти ребята позвонили на склад от имени хозяина дома, сказали, что не нуждаются в их услугах, а ночью накануне того дня, когда вещи должны были вывезти, украли где-то грузовик, пришлепнули к его борту какой-то соответствующий стакер и утром приехали к нашему богатею.

На вынос большей части его добра они тратят весь следующий день, приезжая к нему трижды. Он хочет, чтобы сегодня же забрали и все остальное, но, окончательно выбившись из сил, грабители говорят, что сделают это завтра. Он удовлетворяется тем, что толкает им речь о нынешнем положении британского гражданина, объясняет, почему собрался смотаться, и берет с них слово, что завтра они приедут к нему с самого утра.

Наверное, ребята побоялись продолжать искушать судьбу, потому как на следующий день не нарисовались, хотя представляю, как страшно им хотелось довести это дело до конца. Окажись я на их месте, наверное, даже лампочки из светильнике в этом замке выкрутил бы и зажимы для ковров прихватил, ни единого кольца для занавесок не оставил бы. Но парни сработали профессионально: в первую очередь вывезли все самое ценное, кстати, не без помощи нашего африканского болвана. Он ходил целый день за ними, читал лекции об антиквариате.

– Только осторожнее вот с этой вещью, она стоит четыре тысячи фунтов.

– Этот стол в нашей семье с двадцатых годов. Если вы его поцарапаете, с вашей зарплаты удержат двенадцать тысяч.

– Прекратите, сейчас же прекратите! Да вы хоть знаете, сколько стоит это блюдо? Двадцать тысяч фунтов! Если желаете покурить, принесите из кухни пепельницу!

Хотел бы я взглянуть на физиономию этого придурка в тот момент, когда на следующее утро он позвонил на склад осведомиться, почему, черт возьми, грузовик до сих пор не приехал. И в ту секунду, когда до него дошло, что его ненаглядное имущество никогда больше к нему не вернется. А еще когда он принялся вспоминать о том, как собственными руками помогал негодяям укладывать в грузовик наиболее хрупкие из своих вещей, как велел своему повару накормить их обедом, как по первому требованию заплатить за хранение своего добра вперед выложил им денежки. Многое я отдал бы за возможность полюбоваться этим гадом. Что угодно отдал бы.

Не перестаю восхищаться данным делом, в особенности тем фактом, что тех троих парней так и не поймали. Нашли лишь какой-то коврик и золоченую раму – без портрета маслом покойной бабули хозяина, изображенной с собачкой на руках.

Ребята, где бы вы ни были, снимаю перед вами шляпу.

9

У Электрика

– Тебя привозят в каталажку, выгружают и дают чашку чая, – говорит Олли, когда я сворачиваю с главной улицы.

Я улыбаюсь: он уже неоднократно рассказывал мне об этом, но я с удовольствием слушаю его еще и еще раз.

– Потом тебя оформляют, ты проходишь медицинский осмотр, отправляешься в камеру, получаешь хавку и чай, и камеру запирают. Утром идешь за чашкой чая сам вместе со всеми остальными, потом умываешься и завтракаешь – обычно кашей и тостом – и запиваешь все это еще одной чашкой чая. Затем всех обычно ведут на какую-то работу, но ровно в одиннадцать начинается перерыв, во время которого все опять пьют чай.

Олли пересказывает мне слова Роланда. Однажды он спросил у него, как там, в тюрьме, дела обстоят на самом деле, ожидая услышать описание чего-то похожего на то, что показывают в "Полуночном экспрессе", но Роланд рассказал совсем о других вещах. Потом ты опять занимаешься работой до самого ленча. На ленч можешь поесть чипсов или чего-нибудь еще – лично я предпочел бы чипсы – и выпить чая. Потом ты идешь в камеру или продолжаешь работать до трех часов. В три начинается второй перерыв, во время которого все пьют чай.

– После работы принимаешь душ и идешь в камеру, если хочешь, то с чаем.

– Ужасно. Согласен? – говорю я.

– Да, но потом тебя выпускают на ужин, а на ужин дают немного тушеного мяса или рыбы и еще – тому, кто желает – чипсов и, конечно, чашку чая. После ужина – отдых, в это время ты можешь выпить столько чая, сколько в тебя влезет, или даже кофе, там дают и то, и то, представляешь?

– Значит, он пил так много чая? – спрашиваю я, останавливая машину позади магазина Электрика.

– Похоже на то. Кстати, а когда там ходят в сортир? Об этом Роланд ни слова не сказал. Ему-то, по всей видимости, приходилось бегать туда целый день, ведь он только и делал, что вливал в себя чай. Нет, серьезно, судя по его рассказу... Одна чашка чая, вторая, третья, чипсы, еще пара чашечек чая и еще чашечка. Наверное, любит чай.

– И чипсы.

– Ага, и чипсы.

Олли закрывает окно и вылезает из фургона, громко хлопая дверцей. Мы вытаскиваем стиральную машину и тащим ее к заднему входу. Электрик выходит на порог, косится на машинку и смотрит на нас.

– Что это? – спрашивает он.

– Стиральная машина, – с серьезным видом отвечает Олли.

– Это я и сам вижу, но что вы хотите, чтобы я с ней сделал?

Он произносит это с еврейским акцентом, отработанным в течение долгих лет, хотя еврейской крови в нем, насколько мне известно, нет ни капли.

– Мы хотим, чтобы ты купил ее у нас, старый черт, – говорю я.