Империи песка

День выдался погожим: солнечным, в меру прохладным и радующим глаз красками осени. Чтобы отпраздновать свой успех, епископ велел кучеру ехать по новой дороге через Булонский лес, любимому детищу императора, который лично часами планировал расположение аллей и дорожек, вникая в мельчайшие подробности осуществления собственного замысла. Задуманный облик Булонский лес обретет лишь через несколько лет, но весь Париж уже полюбил это место, в особенности епископ, чья епархия граничила с Булонским лесом.

Мюрат ехал в великолепной карете, равных которой во Франции раз-два и обчелся. Эта карета предназначалась для хорошей погоды. Для плохой у него имелась другая, похожая на эту, но защищавшая от природных стихий. Помимо упомянутых, в каретных сараях епископа было еще шесть экипажей. Карета имела позолоченные колеса, спицы которых напоминали крылья ангелов. Ее тянула четверка лошадей, с плюмажами из страусиных перьев и шелковыми попонами. Карета была изготовлена из латуни и палисандра и инкрустирована перламутром. На задней стенке красовался золотой епископский герб. Над каждым колесом, надежно защищенные восемью слоями полированного лака, располагались миниатюрные картины маслом, изображающие сцены на библейские сюжеты: Тайная вечеря, Нагорная проповедь, Святой Антоний, терзаемый демонами, и Святой Петр, получающий ключи от Царства Небесного. Над постройкой и росписью кареты более года трудились четырнадцать лучших мастеровых и художников из близлежащих мест. Ее стоимость обошлась епархии в сто тысяч франков. Чтобы на нужды епископа Булонь-Бийанкура пожалели средств – такое случалось редко. И не важно, касалось это его карет, одеяний, личных покоев или развлечений, которые он с поразительной щедростью изливал на себя и наиболее достойных своих гостей.

Карета была лишь малым отражением аппетитов прелата, столь же внушительных, как и он сам. Мюрат отличался изрядной полнотой и носил просторные одежды фиолетового цвета, складки которых почти не скрывали его тучности. На шее у него висел золотой епископский крест. Пухлые пальцы украшали сказочно красивые перстни с опалами, бриллиантами и рубинами.

Сегодня епископ ехал один на заднем сиденье, глубоко утопая в роскошных малиново-красных подушках, сшитых специально под его телеса. Из плетеной корзинки он извлек кусок жареного цыпленка и налил вина из бутылки, стоявшей в специально изготовленном футляре. Епископ шумно облизывал пальцы и не обращал внимания на путников, ловящих его взгляд или незначительный жест благословения.

Неожиданно кучер епископа резко остановил лошадей. Он увидел кабана, затем ребят. Вся жуткая сцена на противоположном берегу озера происходила у него на глазах. Поначалу кучер не поверил, посчитав, что это ему привиделось. Но вскоре убедился: нет, не привиделось.

– Что там такое? – раздраженно спросил епископ, поскольку из-за внезапной остановки вино пролилось на его облачение.

– Там… кабан, ваше преосвященство. Дикий кабан! – ответил взволнованный кучер и указал на другой берег.

Мюрат равнодушно взглянул и увидел зверя, до которого было метров пятьдесят.

– Однако, – пробурчал епископ, – и в самом деле кабан. Поезжай дальше.

Из углубления в полу кареты кучер достал винтовку. Он всегда ездил вооруженным, так как всерьез заботился о безопасности епископа. Епархия состояла из сорока двух церковных округов и пятидесяти семи приходов в холмистом захолустье, где разное отребье не питало уважения ни к высоким должностям, ни к тем, кто эти должности занимал.

– Ты что делаешь? – спросил епископ, видя, как кучер нагнулся за винтовкой. – Я велел тебе ехать дальше.

– Но, ваше преосвященство! Там дети!

Кучер бросил поводья и торопливо приставил к плечу винтовку. Времени на один-два выстрела ему хватит. Надо попытаться.

Епископ посмотрел на другой берег, увидел Поля и Муссу и сразу узнал ребят, потому что одежда Муссы отличалась от одежды других детей. И вообще, этот Мусса был не похож на других детей, а его семья отличалась от прочих семей. Епископа злило все, что касалось де Врисов. Особенно мать Муссы – эта безбожница, при одной мысли о которой у епископа вскипала кровь. Дьяволица, молящаяся ложным богам и не пожелавшая обратиться в христианство. Пока она придерживается языческих верований, ее брак с графом не может быть освящен Церковью. Сука – вот кто она. Сука, посмевшая насмехаться над ним в его же епархии. Она насмехалась над ним перед священниками, кюре и даже викариями. Она насмехалась над ним перед Богом, глядя своими иноземными глазами и кривя рот в ухмылке. И ее отказ смириться, покаяться, оставить грешные привычки и принять Господа Иисуса Христа был не чем иным, как насмешкой над епископом. Она относилась к нему с безразличием, а порой и со злорадством, что тоже являлось насмешкой. Всякий раз, когда епископ видел эту язычницу или кого-нибудь из де Врисов, у него тряслись руки и багровело лицо.

«Да, – подумал епископ. – Этого мальчишку я знаю очень хорошо».

Кучер плотнее прижал винтовку к плечу и стал прицеливаться.

– Опусти винтовку!

– Как же можно, ваше преосвященство?

Наверное, он ослышался. Кучер выпрямился на сиденье, прищурился и поймал кабана в прорезь прицела. Выстрел будет не из легких, но вполне осуществимым.

– Я сказал, опусти винтовку! Не стреляй! Лошадей напугаешь.

Внутри кучера нарастала паника. Наверное, ему померещилось. Как не стрелять, если кабан того и гляди налетит на мальчишек?

– Лошадей? – ошеломленно повторил кучер. – Ваше преосвященство, так он же их растерзает! Времени совсем не остается!

– Да исполнится Божья воля, – ответил епископ.

– Но они же дети! – умоляюще воскликнул кучер.

Винтовка по-прежнему упиралась ему в плечо, и он еще мог выстрелить, однако палец сполз со спускового крючка. Кучер хорошо знал эту интонацию в голосе епископа. Дальнейших препирательств хозяин не потерпит.

– Да, они дети. Господь самым пристальным образом наблюдает за своими чадами. – Епископ бесстрастно смотрел на трагедию, разворачивающуюся в полусотне метров от его кареты. Понизив голос до шепота, он продолжил: – Но не заблуждайся, ибо перед тобой только одно чадо Божье. Только одно. И Бог его спасет. Второй – ублюдок, полукровка, сын греха. И сейчас за ним явился дьявол.

Кабан ударил Муссу в бок, и мальчик взлетел в воздух, словно подушка епископской кареты. С другого берега не донеслось ни звука. Все это разворачивалось в тишине. Кучер застонал и перекрестился. Ствол его винтовки опустился.

Епископ полез в корзинку за новым куском цыпленка.

То был знак. Явился кабан. Здоровенный, с клыками и раздвоенными копытами.

Граф находился в дальнем конце озера, когда услышал крик. Окликая ребят по имени, он мчался во весь опор. Крик заставил его изменить направление. Анри выхватил пистолет, ругая себя за то, что не взял винтовку. Он хорошо знал свои владения. Годами никто не видел, чтобы кабан так близко подходил к Парижу. И тем не менее граф продолжал ругать себя за беспечность и неподготовленность. Не важно, на каком расстоянии отсюда находится Париж. Здесь лес, а в лесу хватает сюрпризов, в том числе и смертельно опасных, если окажешься застигнутым врасплох. Он столько лет учился сохранять бдительность в любой обстановке и хоронил тех, кто забывал об этом правиле. И вот теперь за его глупость Мусса может поплатиться жизнью.

Боже, только не мой сын!

Из-за деревьев Анри были видны вырубка, кабан и раскидистый дуб. Где же дети? Кабан начал бегать вокруг дуба. Подъехав ближе, Анри увидел неподвижную фигурку Муссы, распростертую на земле. Ужас сдавил ему горло. Он пришпорил лошадь и сымитировал громкое лошадиное ржание, чтобы отвлечь кабана, вновь направлявшегося к Муссе.

Времени прицеливаться и стрелять из пистолета не было. Ни секунды. Лошадь и всадник перемахнули через ров. Кабан отвернулся от Муссы и поднял голову, приготовившись к встрече с лошадью. А дальше в огромном калейдоскопе замелькали ноги, клыки, руки, поднятая пыль. Все это сопровождалось шумом. Лошадь, всадник и кабан сплелись в один клубок.

Потом стало тихо. Участники сражения лежали на земле и не двигались. Кабан бивнем распорол лошади грудь, и животное умирало. Самого кабана в результате столкновения откинуло назад. Он упал на спину и сейчас тяжело дышал, щурясь от пелены перед глазами. Падая, лошадь едва не погребла под собой графа. У него что-то хрустнуло в правой ноге. Падение выдавило ему из легких весь воздух. Только неимоверная сила воли заставляла его пальцы сжимать рукоятку пистолета. Теперь, когда пыль улеглась, та же сила воли помогала ему соперничать с кабаном за равновесие и преимущество. Граф попытался встать, но не смог вытащить ногу из-под лошади. Тяжело дыша и морщась от боли, он все-таки сел. Окрестные предметы утратили ясность очертаний, боль не давала сосредоточиться, но Анри прислушивался к движениям кабана, поскольку видеть его не мог – мешал лошадиный бок. Судя по звукам, кабан елозил всем телом и норовил встать. Метрах в трех от графа лежал по-прежнему бездыханный Мусса. Анри предпринял еще одну отчаянную попытку высвободиться. Голова закружилась, поднялась волна тошноты. Рука обмякла. Он закрыл глаза, сполз на землю и потерял сознание.

Кабан не без труда, но сумел встать и отряхнулся. Он больше не был добычей. Он стал охотником. В нем не ощущалось злобы, только желание выжить, желание уничтожить то, что до?лжно уничтожить ради собственного выживания. Услышав шум, кабан повернул голову в сторону новой угрозы.

Серена выстрелила в упор.

Она тоже слышала крик, мчась сюда на лошади и наблюдая за развертыванием ужасной сцены. Впервые ей довелось увидеть такую свирепость и такую решимость. И теперь она стояла над ним – зверем, не желавшим умирать. Прицелившись, она выстрелила кабану в голову. У него подогнулись ноги, и он опустился на колени. Какое-то время было непонятно, упадет он или снова попытается встать. Он все-таки встал. Копыта чертили борозды в земле. Дыхание было хриплым и натужным и по звуку напоминало кузнечные мехи. Голова качалась из стороны в сторону. Его клыки еще пронзали воздух. Кабан не был готов прекратить сопротивление.

Серена выстрелила снова, затем еще раз. Ее рука была твердой. Страха она не испытывала.

Зверь почти с изумлением посмотрел на нее, будто говоря: «Ты не можешь меня одолеть. Я тебе не позволю меня одолеть».

Но силы оставили могучего зверя. Он застонал, закрыл глаза, повалился на живот и умер.

Под вечер кто-то из гостей попросил повозку и отправился на поле, чтобы увезти тело охотника и тушу кабана, которую грузили вшестером. Мертвого зверя сбросили возле конюшни. Гаскон накрыл кабана брезентом, чтобы не погрызли собаки. К трофею устремились гости графа. Они приподнимали брезент и с немым восторгом взирали на тушу. Они измеряли длину клыков и пересчитывали раны. Затем гости отправились на кухню, где спросили о состоянии графа и его сына. Повариха мадам Леавр приготовила гостям перекусить, после чего выпроводила с кухни.

Несколькими часами позже приехал доктор Фосс. Это был старик, чей возраст не поддавался определению. Никто не помнил, сколько лет он заботился о семье де Врис. Сегодня у него был долгий, тяжелый день, начавшийся с хлопотного утра, когда он лечил кашель, насморк, шишки и порезы. Затем он узнал о происшествии с кабаном. Гаскон приехал к нему, взяв графский экипаж. В имение де Врис доктор прибыл уже в сумерках.

Возраст главной части шато насчитывал двести лет. Здание было двухэтажным, построенным из кирпича и камня. К нему примыкала постройка поменьше, возведенная в 1272 году графом Огюстом де Врисом на земле, дарованной ему Людовиком IX. Толстые стены были густо увиты плющом. Шато являло собой уютное загородное поместье. Здесь выросли Анри и его брат Жюль, а теперь жили их семьи. После смерти их отца имение, земли и графский титул перешли к Анри, старшему брату.

Дом этот был удивительным. Казалось, его специально строили для удовольствия и развлечения детей. Внутри хватало коридоров, лестниц и мест, где можно прятаться. Между стенами и внешним скатом крыши имелся потайной проход. Он огибал весь дом по периметру и соединялся с комнатами люками, замаскированными внутри задних стенок массивных платяных шкафов. Когда-то отец графа показал ему этот проход, а граф показал Муссе. С тех пор Анри испытывал несказанное удовольствие, слыша возбужденный шепот и приглушенное хихиканье, когда кто-то из мальчиков пробирался из одного конца прохода в другой.

Комнаты были большими и довольно просто обставленными. Центром дома являлась кухня, где всегда было уютно и тепло, поскольку в железной плите никогда не гас огонь. Каждая комната имела камин. Если граф не находился в очередном путешествии, то часами просиживал в библиотеке, содержащей одну из лучших коллекций книг во Франции. В мрачные годы, последовавшие за революцией 1789 года, библиотека оказалась на грани уничтожения. Разъяренные толпы врывались в поместья, жгли книги и рубили головы тем, кто их читал. Большинство книг библиотеки де Врисов постигла та же участь, но семья, к счастью, уцелела. В последующие годы коллекция начала расширяться и заботами Анри значительно превзошла былую славу. Помимо фолиантов в кожаных переплетах и редких документов, библиотека пополнялась путевыми заметками графа, бывавшего в таких местах, о которых большинство людей даже не слышали. Из путешествий Анри привозил резные изделия, маски, амулеты и фигурки из слоновой кости. Посреди библиотеки находилась единственная графская причуда – громадный глобус, изготовленный лучшими лондонскими мастерами, сведущими по части картографии. Его диаметр достигал почти метра. Океаны, континенты и полюса были ярко раскрашены в соответствующие цвета. Анри с большим удовольствием указывал на глобусе места в Африке и Азии, которые были слабо прорисованы или вообще оставлены белыми, и подробно рассказывал, что там находится. Серена тоже обладала географическими познаниями, причем о Сахаре она знала даже больше мужа, поскольку сама была родом из Сахары.

Тихо закрыв за собой дверь, доктор Фосс вышел из хозяйской спальни. Пора возвращаться домой.

Однако, перед тем как уехать, он постучался в комнату мальчиков.

– Входите, – ответил спокойный женский голос.

В комнате было две кровати. Возле одной на стуле сидела Серена, держа в руке худенькую ручку Муссы. На другой кровати лежал Поль. Оба мальчика спали.

– Прекрасно, госпожа графиня. Вот я вас и нашел.