Excommunicado

Вот растворяется в прозрачном моя кровь, вот ушедший рыжий волос… Я словно смотрю за тем, как всю меня, раздробленную на части, смывают куда-то в небытие.

Не помню, когда прихожу в себя. Кожа на пальцах сморщена до неузнаваемости, а опухшее лицо слишком распарено из-за духоты в кабинке. Буквально выползаю в кухню-гостиную, кое-как обернувшись полотенцем, и ощущаю невыносимую тяжесть, не в силах выпрямить спину. Глаза болят от постоянных слёз, носоглотка забита, а я… больше не чувствую себя человеком.

На столешнице беспорядок: валяются счета вперемешку с медицинскими документами и заключением о смерти отца, стоит грязный бокал из-под вина и недопитая новая бутылка. Я машинально хватаю её и залпом вливаю в себя половину. Дойдя ещё пару шагов, тряпичной куклой валюсь на диван, расплескав бордо по обивке. Неважно.

Ничего уже неважно.

Вторая половина идёт медленнее, и я ощущаю резко накатившую дрёму: организм сам даёт отбой, не позволяя допить терпкий алкоголь, и я погружаюсь в тяжёлый полусон. Проснувшись, начинаю первым делом искать телефон, чтобы посмотреть на время. 3:20… В оглушенном сознании, которое заволочено туманом, мелькает воспоминание, что я хотела на днях позвонить Кейт.

Пальцы сами, словно не подчиняясь командам мозга, набирают её имя в списке контактов.

Гудок… Ещё один… Гудок…

Она решит, что я спятила или снова нахожусь на точке «дно» чёрной линии графика своей депрессии, но сейчас мне, как никогда, хочется услышать голос подруги. Но что я ей скажу?..

– Джейн?.. – раздается её севший ото сна голос. Кейт прочищает горло, сразу обеспокоенно продолжая: – Что-то случилось? Ты в порядке?

– Нет, – одним вдохом вырывается у меня, и я сжимаю смартфон до боли. – Нет, Кейт, я не в порядке… Пожалуйста, приезжай ко мне, я…

Она тут же решительно обрывает меня, спросив:

– Какой адрес?

Я захлопываю приоткрытый рот, не понимая вопроса, но после до меня доходит: Кейт навещала меня раньше в моём старом доме, из которого после смерти Роджера и Алана я долго не могла уехать. В один из дней произошло то, из-за чего, я предполагаю, она не смогла больше приезжать, ограничиваясь лишь частыми звонками, которые тоже постепенно сошли на нет. Но я понимаю её, знаю, как это выглядело, какие это чувства вызвало, и не осуждаю подругу – любить и ценить её меньше я не стала. Не каждый может после увиденного продолжать быть причастным к чужой депрессии…

За окном первого этажа нашего дома я видела скользящие по лужайке лучи солнца. Игру света и теней. Смотрела так долго, что в какой-то момент мне не просто показался Алан, а я убедила себя в том, что это действительно мой маленький мальчик бегает по траве. Вот он помахал рукой проезжающей на велосипеде девушке, вот с заливистым хохотом схватил за поливочный шланг, хотя я всегда ругала его за вечно мокрую одежду. Но сегодня жарко… Пусть поиграет.

А я?..

Мне надо было принять мои таблетки. Не помнила для чего, но нужно было. Обязательно. Просто дни слились в единую чёрную блестящую ленту одинаковых бессмысленных событий, где только мистер Морган с его просьбой принимать эти лекарства, визиты отца и Кейт, и мне в последнее время было тяжело думать, анализировать, вспоминать…

Я равнодушно наблюдала, как упала сначала первая таблетка. Затем пауза, их перекатывающийся стук в упаковке, и полетела вторая…

И вот уже горсть на моей раскрытой ладони. Высокая горсть из желтоватых маленьких кружочков, которые что-то обещали. Но я опять не могла вспомнить, что…

На мгновение я вновь перевела взгляд на лужайку, статуей оставшись стоять у окна с препаратом в руке.

Алан куда-то ушёл. Его там больше нет.

Его. Больше. Нет. Нигде.

И я вспомнила, так резко, так больно, до колющего чувства в груди, до разъедания кислотой нутра, почему мне сейчас нужны эти таблетки.

Они ведь помогут?..

Помогут увидеться с ним?

В отдалении, мне показалось, я услышала шум, но нет, тишина треснула за моей спиной: хлопнула дверь, я очень медленно повернулась и увидела побледневшую Кейт. Она тут же вонзилась взглядом в мою заполненную таблетками ладонь, а та…

Вздрогнула.

После мы не общались несколько месяцев, и в моей новой небольшой квартире она ещё не была.

– Джейн? Ты на связи? Диктуй адрес, я приеду.

Мне хочется засыпать её извинениями, что разбудила и вновь нуждаюсь в её поддержке, эгоистично не подумав о том, что Кейт через пару часов на работу – как и мне к Рамиресу, отчего я чуть не давлюсь подступившей тошнотой, – но я лишь лепечу, как провинившийся ребёнок:

– Это в Бруклин-Хайтс. Орандж-стрит, пятьдесят.

– Я скоро, жди.

И лишь нажав «отбой», вдруг чувствую ясность ума и понимаю, что не смогу рассказать Кейт всего, когда она приедет: подруга не знает, что в гибели мужа и сына виновата я сама.

***

Импровизировать я умею лишь в зале заседаний, когда это требуется; сейчас же я осипшим голосом пересказываю севшей напротив Кейт, сосредоточенно рассматривающей меня, заранее продуманную историю о том, как лишилась работы. Мол, меня уволили из-за чёртовой апелляции. Благо, время у меня было: подруга добиралась до меня около часа, и это несмотря на ранее утро.

Она сначала неловко, но потом всё крепче и крепче обнимает меня, бормоча соболезнования об отце, – увидела заметку про похороны в газете. Я не спрашиваю её, почему не позвонила, и сразу увожу тему, как и её саму вглубь комнаты. Сажусь на испачканный вином диван, а Кейт – напротив, и медленно, сбивчиво начинаю рассказ. Но чем дольше она меня слушает, тем явственнее я улавливаю исходящее неверие. Тёмно-русые брови хмурятся, и в какой-то момент она решается перебить меня:

– Бред какой-то… Беккер настолько идиот, чтобы уволить тебя из-за одного лишь дела?..

Я осекаюсь на полуслове, затравленным взглядом впиваясь в ответ. Вид у меня, конечно, так себе: закутанная в чёрный халат, с растрёпанными, высохшими и превратившимися в гнездо волосами, и с настолько бледным лицом, что могла бы слиться с кирпичным «фартуком» кухни.

– Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, Джейн, – тихо добавляет Кейт, сцепляя руки в замок перед собой и наклоняясь вперёд.

Несмотря на её «кажется», вся фраза звучит уверенно и фундаментально: тут вновь играют роли выбранные нами профессии. Что подруга, что я – насквозь профдеформировались, и её адвокатская практика в уголовной сфере оставила на ней такой же неизгладимый отпечаток, как и моя на мне. Всего пара слов, а я уже чувствую себя так, будто она поймала меня с поличным.

Собственно, так и есть: я ведь действительно недоговариваю. Точнее – вообще не рассказываю правду. Но язык сегодня в очередной раз работает быстрее мозгов, и я уклончиво шепчу:

– Ты права… Я… Это не всё. Меня шантажируют, Кейт, и в первую очередь я ухожу из-за этого.

– Кто? Клиент? Сам Беккер? Почему ты не обращаешься в полицию?

Вопросы сыпятся, как град, ударяющий по лбу, и я жалею, что ляпнула это недопризнание.

Не надо было всё-таки просить её приезжать… Чёртова слабость, чёртовы эмоции – в последнее время я поддаюсь им непозволительно часто.

– Я не могу рассказать всего. Прости, я знаю, как это выглядит: позвонила, вытащила тебя из дома в такую рань и ничего толком не объясняю, просто… – губы снова трясутся, и я сжимаю ладонью ткань халата на груди, словно хочу вырвать себе сердце, чтобы только так закончить невнятную речь. – Мне так… Мне так плохо, Кейт, я просто на грани… Я…

Спазмы сдавливают глотку: я снова хочу зарыдать, но слёзы никак не льются, и мне остаётся лишь ловить кислород и пытаться дышать. Кейт, видя моё состояние, порывисто вскакивает к барной стойке кухни. Ищет чистый стакан, случайно задевая локтем кипу бумаг. Еле слышно ругается на мой аскетизм, в котором, поразительно, так трудно что-то найти. Потом я сквозь возникший вакуум в ушах слышу шум воды, и картинка, расплывшаяся до этого момента, обретает четкость, когда наполненный стакан оказывается перед лицом.

– Держи, выпей, – заботливо, но строго молвит она и не занимает вновь своё место, когда я послушно подношу к губам стекло. Отходит обратно к стойке, пристально осматривая меня оттуда.

Затем взгляд серо-голубых глаз с укоризной задерживается на оставленном грязном бокале, перескакивает на валяющуюся на полу бутылку и возвращается ко мне. Выдержав долгую паузу, за которую я осушаю маленькими глотками содержимое стакана и немного прихожу в себя, Кейт тихо произносит:

– Я знаю, как много тебе пришлось пережить, Джейн. Сначала Роджер и Алан… – я прикрываю веки, понимая, что она не специально бередит рану, но всё же дергаюсь, потому что в воспоминаниях ещё слишком свежа поездка на склад, чтобы так спокойно реагировать. – … теперь мистер Ричардс и эта непонятная ситуация с работой и неким шантажом, о котором ты не хочешь говорить… Я не представляю, как ты… держишься после всего.

Я чувствую такую слабость, что не хочу дотягиваться до столика, поэтому стакан обречённо стукается об пол, одиноко встав рядом с бутылкой. Выпрямившись, я уставляюсь на Кейт в ответ, прекрасно понимая, что она имела в виду.