Танец мотылька

И здесь я натыкаюсь взглядом на слегка размытую печать: «Зарегистрирован брак с…»

Меня корчит от судороги в бедре. В горле комом застывают непонимание и ужас. Я отталкиваю руку следователя и мямлю, что это ошибка.

– Это не мой паспорт. Я не замужем, я же сказала.

Николай Владимирович демонстративно переворачивает страницы и тычет пальцем в лицевую.

Хочется отпихнуть его, но застываю. На меня глядит рыжая, скорее, с медными волосами, девушка. Я.

Опускаю взгляд, шарю глазами по бумаге. Крылова Виктория Сергеевна, 1986 год рождения, дата – совпадает с моей и ниже… моя подпись.

Отбрасываю в сторону фотку незнакомца, выдергиваю документ из пальцев следователя и судорожно листаю к штампу о браке.

Читаю вслух:

– Зарегистрирован брак с Вольным Марком Власовичем, пятое августа две тысячи тринадцатый год. Что? Три года назад? Ересь! Этого просто не может быть, – я истерически смеюсь. Гляжу на мужчину, и моя улыбка сникает, наткнувшись на его тяжелый взгляд. Ну, разыграли! Хорошо. Что дальше? Какой в этом смысл? Но Николай Владимирович не отводит взгляд, серьезно смотрит на меня и качает головой, словно ставит диагноз – «слабоумие». Глотаю слюну и выдавливаю, – просто, я… такое бы запомнила.

– Конечно, но сейчас, видимо, не все так просто.

– Как это? – меня мутит. Хочется сложится пополам, скрутиться под одеялком и очнуться в своей квартире. Ведь это же сон?

– Вика, у меня последний вопрос, – жестко чеканит Николай Владимирович.

Я готовлюсь к очередному моральному удару.

Не хочу больше вопросов, ничего не хочу. Хочу в зал, хочу надеть пуанты и танцевать. Пока не сотру чертовы пальцы в кровь, пока голень не сведет так, что идти домой придется, согнувшись, как старуха. Пока тело не выплеснет столько пота, что, кажется, стоит коснуться, и рассыплюсь в труху от потери влаги. Хочу домой, хочу в ту жизнь: привычную и теплую. К родным и близким. Они так нужны сейчас. Где они? Верните их!..

Ну, кроме одного персонажа. Его не надо.

В палату врывается несколько человек. Все в белом. Один из них – краснощекий врач средних лет – уверенно проходит к кровати, приветствует следователя аккуратным поклоном головы. Остальные – те, что моложе – остаются позади.

– Я еще минутку, – Николай вытягивает указательный палец вверх, имитируя единицу, и поворачивается ко мне. Стальные глаза из-под седых бровей прожигают насквозь, и мне становится не по себе. – Вы помните, куда вы направлялись?

– Да, на кастинг-отбор в мюзикл «Танец мотылька». Слышали?

– Нет, но теперь услышу. Благодарю за беседу, я еще навещу вас. Возможно, завтра, – мужчина быстро сгребает снимки с постели и откланивается.

Паспорт так и остается у меня в руке. Как доказательство моего помешательства. Неизлечимого помутнения рассудка.

Мы остаемся вдвоем. Практиканты почти сразу выходят и еще долго галдят в коридоре. Доктор Зуев осматривает меня, задает нелепые вопросы. Вроде: есть ли у меня братья или сестры, сколько им лет, в каком году умерла бабушка и в какую школу я ходила. Хочу покрутить пальцем у виска, и тут врач задает новый вопрос, который заводит меня в тупик:

– Помнишь, когда ты первый раз надела балетки?

Я застываю. Память упирается в пустой блок. Ну, не могла же я родиться в пуантах?

Доктор, со странным именем для нашей страны – Бенедикт – пишет что-то в планшетку, светит мне в глаза фонариком, затем шумно выдыхает. На меня обрушивается сивушное зловоние.

Ужас, где меня лечат?

Лежу в каморке, врач – алкоголик. То-то я смотрю у него нос распухший и щеки, как переспевшие помидоры.

– От вас несет, – не сдерживаюсь.

Зуев отстраняется, еще пуще багровеет.

– Ох, детка. Нервы шалят. Вас же, как из мясорубки, привезли. Тем более, моя смена уже закончилась. Я просто пришел убедиться, что ты в порядке. Не нравится мне твоя посттравматика.

Стыдливо гляжу на него и понимаю, что болтнула лишнего. Хочу извиниться, но порция воспоминаний затыкает мне рот.

Истерический женский вопль рвет перепонки. Мельтешит свет, синие спинки складываются, как картонки, выворачивая наизнанку железное нутро маршрутки, и один из прутьев стремительно летит в меня.

Тяну одеяло и закусываю край. Кричу сквозь зубы. Горячая боль течет по венам и обволакивает мир молоком тумана.

– Лиза! – зовет врач.

Девушка почти сразу появляется в дверном проеме.

– Я тут.

– Давай, поставь ей капельницу, и пока не отходи. Проследи, чтобы уснула.

Спазм отпускает, и я, съезжая по подушке, заваливаюсь набок. Тело ватное и напоминает куклу-тильду, у которой не гнутся ноги и руки.

Не замечаю, как доктор покидает палату. Не чувствую, как пробивается кожа иглой, вижу только Лизину черную макушку и блеск острия в ее руках. Чувствую жар. Он льется из головы до груди, затем магмой устремляется к рукам, мчится по телу и застывает на кончиках пальцев ног.

Слышу шорох, крик над правым ухом, скрежет металла, скрип тормозов. Хлесткий удар под ребро, и меня вырубает.

Затем свет внезапно вспыхивает и тут же гаснет – кто-то балуется выключателем, клацает туда-сюда, нестерпимо мучая мои глаза.

– Не надо! – умоляю.

– Поспи…

Прихожу в себя от острого запаха медикаментов. Кажется, я отключилась на пару секунд. Девушка все еще готовит капельницу.

– Доброе утро, дорогая, – медсестра прокалывает кожу.

Но я не чувствую боли, ничего не чувствую. Только вижу.

Комната освещена иначе: солнечные лучи ложатся на пол под другим углом.

Утро? Уже утро?

Когда девушка склоняется надо мной, я понимаю, что это не та, черноволосая, а другая медсестра. Конопатый нос и серые глазища, а еще – светлые кудри выглядывают из-под колпака.

– Это витамины, – бормочет новенькая.

Я молчу. Мне все равно, что это. Просто хочется спать без снов и просыпаться без воспоминаний.