Княжич степных земель

2.

Страшную женщину видела Зулейка во сне. Красивую, с пшеничными локонами, белолицую и богатую. Но глаза её сверкали болью и злобой, а на сердце лежала большая печаль. Ясноокая и молодая, она ворожила на перекрёстке, призывая жуткие силы, чтобы сгубить свою соперницу. Имени Зулейка не расслышала, но пожалела обеих. Горько, когда роскошные губят свою душу ради мелочного вместо того, чтобы залечивать боль. Что–то лихое гнало их на перекрёстки и вынуждало обращаться к иным. Те, впрочем, только радовались. Зулейка ощущала, как навий мир потирал руки, хоть и озирался с беспокойством по сторонам, словно боялся чего–то.

Им понадобилось два дня, чтобы достичь степного княжества. Одного из. Здесь всё пело и говорило о жизни. У замерзающей речки носились дети, женщины днём сушили одежду и жаловались друг другу, что зимой придётся чаще убирать дома и делать подношения духам, чтобы оберегали от слуг Морозной Матери.

В перелеске собирали грибы, вынося по несколько корзин. В стороне доспевали самые поздние ягоды. Зулейка улыбалась всякий раз, когда ей на пути попадался ребенок, старик или кто–то в самом соку. Она не без восхищения смотрела на разряженных девушек и коренастых юношей, которые хвастались перед друг другом, перетаскивая толстые брёвна. Откуда–то потянуло запахом железа. Так Зулейка поняла, что в деревушке находится маленькая кузня. Удары молота о сталь манили даже детей. Да, здесь хотелось петь, виться между людьми и впитывать Жизнь.

– А где твой княжич? – поинтересовался Лыцко.

– Так мы ж не дошли ещё, – Яремче пожал плечами. – Он в Липках, а тут деревня, понимаешь ли.

Если это только начало, то что же будет дальше? Зулейка боялась представить более людное место с теремами из резного дерева. Но до чего же было любопытно! Хотелось нестись туда, несмотря на усталость, но Яремче и Лыцко решили отдохнуть, тем более, что нашлись хозяева, готовые предоставить и ночлег, и сытный обед, и даже лошадей. За последних, правда, пришлось приплатить, но Яремче договорился сам.

– Сегодня я вам, а завтра вы мне, – он подмигнул Лыцку. – Мой княжич щедр, в отличие от своего брата.

И сказал это нарочито громко, чтобы окружающие услышали. Зулейка сразу поняла, что между княжичами кто–то посеял раздор. Ей не рассказали деталей, но сердце уже чуяло недоброе. Будь её воля, она бы посмотрела на дивный город и вернулась бы в деревню, чтобы собирать грибы–ягоды в перелесках и слушать собачий лай.

Яремче и Лыцко привели её в избу. Местный господарь распорядился, чтобы им подали мясной похлёбки и по куску хлеба. Зулейку не смутили грязные лавочки, остатки крошек на столах и не стихающий гомон. Похлёбка показалась ей удивительно вкусной, хотя Бажена и Грицай готовили в разы лучше.

– А что, если мы не пойдём к твоему Ягрэну? – Лыцко с интересом взглянул на собеседника. – Осядем тут, а?

– Не хотите – не ходите, – буркнул тот, с охотой оторвавшись от тарелки. – Только не всякого безродного княжич принимает, а вам повезло.

Он уже понял. Зулейка увидела это в глазах Яремча. Он ничего не говорил вслух, но знал, что они с Лыцком не просто так появились на землях Пустоши. Как много ему открылось? Зулейка чувствовала: Яремче был уверен, что ведёт к своему княжичу не простых гостей. И почему–то именно они были нужны ему. В ней было достаточно сил, чтобы почувствовать мягкое касание злого рока, который пытался их втянуть во что–то лихое и нечистое.

– Мы пойдём, – отозвалась Зулейка. – Хотя бы поглядим на твоего княжича.

3.

Лихо сотворила Марена, и поделом ей, если гнев чародея обрушится на плечи и осядет тяжёлым камнем. Она видела, как мучается душа Юркеша, бьётся о клетку, да выйти никак не может. Оттого взгляд княжича делался туманным, а он сам то манил её поближе к себе и сжимал в объятиях, то гнал с проклятиями за дверь. Хотелось, чтобы её заметили, увидели, признали – вот и получай теперь полную чашу.

Сперва Юркеш притянул её к себе и отказывался расставаться, затем прогнал. После менялся, и Марена видела, как дух его протягивал к ней руки и умолял освободить. Да, теперь она видела и сожалела. На душе скребли кошки, а смарагдовый браслет, подаренный княжичем, жёг кожу. Одного ей хотелось – снять чары и убраться поскорее в чащу, там её ждут таинства и там был её дом

Миловались они с Юркешем страстно, только Марене становилось холодно. Было совсем не так, как пелось и говорилось. В девичьих мечтах и рассказах скользила неземная любовь. На деле же… От хмельных напитков и то больше удовольствия. Губами дев говорил голод. Жадным до мужских ласк любая искра казалась огромным пламенем.

Марена наслаждалась пуховой периной. Она никогда не лежала на такой мягкой постели, даже вставать не хотелось. Хорошо было в комнате – тепло, мягко, светло, хоть в мир не выходи. До чего сказочным и жутким виделся ей княжий терем. Резные лестницы, узорчатые двери, всюду рисунки, пёстрые цвета, у входа – оживлённые торговцы, предлагающие каждому петушки на палочках. Как оно было карамельно и медово, если не заглядывать в души.

Внутри же – мрак. Лихие духи наводняли светлицы. Они бродили сквозь кривотолки, косые взгляды, злые сплетни, тайны, заговоры и попытки стравлять тех, кто сидел рядом на пирах. На каждом смарагде алела кровь, и самая чистая вода не могла стереть её. Да, стелилось тут мягко, только спалось жёстче, чем в господарском доме.

– Нет, – она прикрыла глаза. – Пусть ступает с миром, не по пути нам с ним.

Марена обрежет нить. Сегодня Юркеш как раз звал её в баню – лучше и не придумаешь. Она перемешает кровь с кровью и заставит княжича остыть. Она освободит его душу от тяжёлого хомута и позволит ей улететь к молодой княжне.

Стоило подумать об избалованной Ольшанке, как на лице Марены проступил оскал. Не нравилась ей невеста Юркеша, и не потому, что была богатой чужеземкой. Было в ней что–то… Цепкое, злое, мерзкое. Нет, она отпустит княжича, даст ему волю, которой он так жаждет, но Ольшанка… Ольшанка взвоет и прогнёт тонкую шею под давлением лиха, а потом сгинет далеко–далеко отсюда. Пусть ищет себе другую невесту – любую из всех девок на свете, только не эту.

Марена поправила зелёный сарафан и с облегчением скинула его, надев привычное платье. Поношенное, но любимое. Чародей заботился и об этом, хоть неохотно. Он отдавал должное не красоте, а удобству, потому в платье было достаточно карманов. И – никаких украшений и кружев.

Юркешу оно не нравилось, как и всем остальным. В тереме вообще любили наряжаться и соревноваться, кто кого перещеголяет. Марене такое не нравилось. Мужчины в ярких кафтанах казались ей слишком вычурными, почти отвратительными, а знатные девицы и того хуже. Хорошо, что она выросла в чародейском доме.

– Госпожа, – в дверь просунулась служанка, – княжич повелел вам явиться.

– Уже иду, – невозмутимо ответила она.

Приходилось делать вид, что не замечаешь, как косятся и что думают. И кто вообще решил, что жить в княжьем тереме хорошо? Разве что на первый взгляд, да и то туманный.

4.

Лыцко не спешил доверять новому знакомцу. Не поверил он, что Яремче вот так вот взглянул одним глазом на колдовской лес и пошёл вместе с ними. Что правда, вёл он себя вполне обычно: прихлёбывал еду да так, что хлебные крошки застревали в бороде. По запаху тоже было ясно: давно не был в бане, хотя, по его же словам, любил попариться да попить хмельного. Простак, каких много, если не притворяется.

Мягкая постель не прельщала Лыцка. Сон не шёл. Пришлось одеться и выйти на крыльцо. Осень уже перетекала в холодную зиму. Иней отблёскивал на траве, последней, но по–прежнему зелёной. Деревья облетели – жёлтые и багряные листья валялись ковром на земле. Луна светила ярко–ярко, освещая мрачную деревню. Жители спали, где–то в стороне лаяли собаки. Ни в одном доме не было огонька.

– Соскучился, золотой? – нечто мигнуло из ближайшей лужи.

Лыцко узнал знакомый голос. Мажанна смотрела на него мёртвыми глазами и аккуратно причёсывала болотные кудри. Одна из старших дочерей Водяного – ещё бы не узнать!

– Случилось что? – он осмотрел девицу и поневоле залюбовался её точенным лицом.

– А вдруг я соскучилась? – Мажанна подмигнула Лыцку и принялась играть с жемчужным монистом, которое висело у неё на шее.

– Так соскучилась, что рискнула показаться посреди людской деревни? – он усмехнулся. – Не первый год знаемся ведь.

Русалка перестала улыбаться и вмиг посерьёзнела.

– Отец прислал предупредить тебя, – она взглянула на Лыцка так, что у того похолодело на душе. – Держись подальше от чародейского леса, раз уж бежать решил. И сестриц держи, да покрепче.

– И с чего бы мне бояться чародея? – хмыкнул он. – Не властен уже старик над нами.

Мажанна покачала головой и растворилась, нырнув в лужу. Обернулась водой и понеслась в своё царство, оставив Лыцка в недоумении. Старый колдун бродил неведомо где. А если уже вернулся, то опоздал – не достать ему их с Зулейкой. Навьи слуги никогда не говорили прямо – всегда намёками, образами, а ты сиди и думай.

Попросить бы Зулейку разузнать, что там вообще творится, только сперва надо бы засветиться перед княжичем… Лыцко тряхнул головой: нет, чародейские дела долго ждать не могли. На рассвете разбудит сестру и поговорит с ней. Может, с обрядом поможет, а может, она уже всё знает и молчит.

Он вдохнул прохладный воздух полной грудью и ушёл со двора. После разговора с Мажанной сон пришёл быстро, спокойный и полный осенних чудес. Виделось Лыцку, будто несётся он вместе с Осенью в колеснице, кричит гончим псам, чтобы не смели останавливаться, иначе слуги Морозной Матери вот–вот нагонят их.

5.

Марена с болью и жалостью смотрела на Юркеша. Русые кудри прилипли к спине, рот был приоткрыт, шрамы вились по телу маленькими змейками. Княжич тяжело дышал и потихоньку проваливался в сон. И хорошо, пусть спит под действием зелья, пока она будет ворожить и исправлять собственную ошибку.

Ей оставалась самая малость – несколько капель крови, воск багряной свечи и лента, которая должна была их разлучить. Марена уколола сперва ладонь княжича, затем – свой палец. Боль обожгла руку и заставила её сцепить зубы. Нет уж, дорогуша, терпи, иначе хуже будет.

Марена смешала кровь с капающим воском, поднесла красную ленту к пламени и принялась шептать давно известное заклинание.

– Заберите, пришедшие, тьму колдовскую, пусть растает с огнём и кровь с кровью разлучит, не останусь в долгу, одарю вас всех щедро, – и одним дыханием погасила свечу. – Истинно!

Марена верила, что чары подействуют. После сна Юркеш проснётся самим собой, его душа больше не будет взывать к её милости, умолять о свободе – она полетит вольным соколом и запоёт. Слишком долго она держала княжича возле себя, боялась чего–то или хотела, чтобы рядом был хоть кто–то живой. А может, и то, и другое, кто уж теперь разберёт. Только не стоило оно того.

Лента дотлевала вместе с закатом. Красное солнце клонилось к краю. Марена осмотрела Юркеша ещё раз: статный, ладный, с кудрями до плеч, орлиным носом и тонкими губами. Княжич княжичем. Многих девок он ещё погубит, много горя выпьет Ольшанка рядом с таким. Может, и проще было ему оставаться зачарованным, только неправильно.

Она натянула платье и покинула баню, даже не задумавшись о том, что подумают слуги. Ну присылал её к себе княжич и присылал, перед приходом Морозной Матери и не такое бывает. В страхе перед лютой зимой многие берутся ворожить, чтобы отсидеться в тепле и покое и не попасть под колючую вьюгу.