Эхо прошлого

Ее губы дернулись.

– Джем рассказал мне о миссис Огилви.

Сейчас Роджеру было не до смеха, но, вспомнив, он не смог удержаться от короткой улыбки. Он тогда работал за амбаром, кидал в тачку хорошо перепревший навоз, чтобы разбросать по огороду. Джем помогал со своей маленькой лопаткой.

– «Шестнадцать тонн выдал, а что досталось тебе?»[43 - «Шестнадцать тонн» (Sixteen Tons) – популярная песня, повествующая о тяжелых условиях труда и бедственном положении шахтеров-угольщиков США в период Великой депрессии 1929–1939 годов. Исполнитель – «Теннесси» Эрни Форд (1919–1991), американский певец, звезда жанра кантри.] – пропел Роджер, если хриплое карканье, которое у него получилось, можно было назвать пением.

– На день стал старше и глубже в дерьме! – проорал Джем, стараясь как можно лучше скопировать голос и интонации «Теннесси» Эрни Форда.

Именно в этот неудачный миг Роджер повернулся и обнаружил, что у них гости: миссис Огилви и миссис Макнейл – столпы «Женского общества алтаря и чая» при Свободной Северной церкви Инвернесса. Роджер их знал, и что они здесь делают, тоже знал.

– Мы пришли навестить вашу добрую жену, мистер Маккензи, – сообщила миссис Макнейл, улыбаясь поджатыми губами.

Роджер не был уверен, что означает это выражение лица: либо внутреннюю сдержанность, либо миссис Макнейл просто боялась, что плохо подогнанные вставные челюсти выпадут, если она откроет рот шире чем на четверть дюйма.

– О, боюсь ее нет дома, она уехала в город. – Роджер вытер руки о джинсы, решая, стоит ли протянуть ее для рукопожатия, но, взглянув на ладонь, передумал и просто кивнул. – Пожалуйста, заходите. Попросить девушку приготовить чай?

Обе гостьи в унисон затрясли головами.

– Мы до сих пор не видели вашу жену в церкви, мистер Маккензи. – Миссис Огилви пригвоздила его тусклым взглядом.

Что ж, Роджер этого ждал. Конечно, можно было выиграть немного времени, сказав: «Ах, ребенок болел…», но какая разница, лучше покончить с этим одним махом.

– Разумеется, – любезно произнес он, хотя его плечи невольно напряглись. – Ведь она католичка. В воскресенье она пойдет на мессу в церковь Святой Марии.

Квадратное лицо миссис Огилви вытянулось от удивления, на миг превратившись в овал.

– Ваша жена папистка? – спросила она, давая ему возможность исправить очевидную нелепость, которую он только что произнес.

– Да, с рождения. – Роджер слегка пожал плечами.

Беседа после такого признания была относительно недолгой. Быстрое знакомство с Джемом и строгий вопрос, посещает ли он воскресную школу, резкий вдох после ответа и пристальный буравящий взгляд, брошенный на Роджера перед тем, как дамы ушли.

«Ты хочешь, чтобы я стала пресвитерианкой?» – требовательно спросила Бри во время ссоры. И это было отнюдь не предложение, скорее вызов.

Роджеру вдруг отчаянно захотелось попросить ее именно об этом, просто чтобы убедиться, что она его любит и сделает, как он хочет. Но совесть верующего человека никогда бы не допустила подобных просьб, не говоря уже о совести любящего человека. Ее мужа.

Хантли-стрит внезапно перешла в Бэнк-стрит, толпы пешеходов, наводнявших торговую зону, исчезли. Роджер прошел мимо маленького мемориального сквера, разбитого в память о службе медсестер во время Второй мировой войны, и, как всегда, подумал о Клэр. Правда, в этот раз с меньшим восхищением, чем обычно.

«А что бы ты сказала?» – мысленно спросил он, хотя и так чертовски хорошо знал, что сказала бы Клэр или чью сторону приняла бы в этой ссоре. Сама Клэр недолго оставалась в статусе неработающей матери, не так ли? Пошла учиться в медицинскую школу, когда Бри было семь. И отцу Брианны, Фрэнку Рэндоллу, пришлось подменить жену, хотел он этого или нет. Роджер ненадолго замедлил шаг, размышляя. Ну да, тогда понятно, почему Бри думает…

Он прошел мимо Свободной Северной церкви и слегка улыбнулся, вспомнив миссис Огилви и миссис Макнейл. Они обязательно вернутся, если он ничего не предпримет. Роджер был знаком с подобной непреклонной добротой. Господь всемогущий, а если они услышат, что Бри вышла на работу и, по их мнению, бросила его с двумя маленькими детьми, то начнут по очереди бегать к нему с пастушьими запеканками и горячим жарким по-шотландски. Может, это и неплохо, подумал он, мечтательно облизнувшись. Вот только они наверняка станут совать носы в ведение домашнего хозяйства, а пусти их на кухню Брианны – и это станет не просто игрой с динамитом, а прицельным броском бутылки с нитроглицерином прямо в сердце его брака.

«Католики не верят в развод, – однажды сообщила ему Бри. – Мы верим в убийство. Ведь, в конце концов, существует исповедь».

Вдали на берегу виднелся единственный англиканский храм Инвернесса – собор Святого Андрея. Одна католическая церковь, одна англиканская и не менее шести пресвитерианских, и все располагаются квадратом у реки, на расстоянии меньше чем четверть мили. И это все, что нужно знать о сути Инвернесса, подумал Роджер. Он говорил об этом Бри, хотя и не упоминал о собственном кризисе веры.

А Бри и не спросила. Надо отдать ей должное, она не донимала его расспросами. В Северной Каролине его почти рукоположили – и он с трудом пережил последствия трагических событий, прервавших обряд, – но после рождения Мэнди, с распадом общины Риджа, с решением рискнуть и пройти через камни… никто не упоминал об этом. А когда они вернулись, нужно было срочно позаботиться о сердечке Мэнди, а потом как-то обустроить жизнь… в общем, вопрос о его служении священником не поднимался.

Он думал, что Брианна не затрагивала эту тему потому, что не знала, как он собирается решать вопрос, и не хотела его подталкивать. То, что она католичка, усложняло для него исполнение обязанностей пресвитерианского пастора в Инвернессе, но Роджер не мог закрыть глаза на то, что его служение создало бы серьезные трудности и в ее жизни. И Бри это понимала.

В результате никто из них не касался этого вопроса, когда они обсуждали детали возвращения.

Они продумали каждую мелочь настолько хорошо, насколько смогли. Роджер не мог вернуться в Оксфорд, во всяком случае, без тщательно отработанной легенды.

– Нельзя так просто выпасть из научного сообщества и попасть обратно, – объяснил он Бри и Джо Абернети, доктору, который долгое время дружил с Клэр, пока та не вернулась в прошлое. – Правда, можно уйти в творческий или просто продолжительный отпуск, но тогда нужно заявить, что ты собираешься делать, а когда вернешься, показать результат, например публикацию.

– Ты же можешь написать убойную книгу, скажем, о зарождении революции на Юге, – заметил Джо Абернети.

– Могу, – согласился Роджер. – Но она не будет научным трудом.

Роджер криво усмехнулся, чувствуя, как слегка ноют суставы пальцев. Он мог бы написать книгу, да такую, какую никто другой не написал бы. Но только не как историк.

– Нет источников, – объяснил он, кивнув на полки в кабинете Джо, где они собрались на первый из нескольких военных советов. – Если я напишу книгу как ученый-историк, нужно будет перечислить все источники, которыми я пользовался, а о большинстве уникальных ситуаций, которые я могу описать, конечно, нигде не упоминается. Утверждение, что автор видел все собственными глазами, не сойдет за доказательство в университетской прессе, я тебя уверяю. Если уж браться за книгу, то нужно писать роман.

Эта мысль несколько привлекала Роджера, но он понимал, что художественная литература не впечатлит коллег из Оксфорда.

А вот в Шотландии…

Новые люди не появляются в Инвернессе незамеченными, впрочем, как и в любом другом месте Шотландского высокогорья. Но Роджер не был чужаком. Он вырос в доме пастора в Инвернессе, и в городе еще было немало людей, кто знал его и взрослым. А жена-американка и дети вполне объясняли его отсутствие…

– Видишь ли, местных не волнует, чем ты занимался, пока тебя не было, – объяснил он, – им важно только то, что ты делаешь здесь, рядом с ними.

Он уже дошел до островов на реке Несс. Маленький тихий парк расположился на островках всего лишь в нескольких футах от берега реки, настоящий парк с грунтовыми дорожками, высокими деревьями и почти безлюдный в это время дня. Роджер бродил по тропинкам, стараясь очистить разум и наполнить его лишь звуком журчащей воды да спокойствием хмурого неба.

Роджер добрел до конца острова и немного постоял, почти не замечая мусор, застрявший в кустах, растущих у кромки воды, – кучки опавших листьев, птичьи перья, рыбьи кости, несколько пустых сигаретных пачек, принесенных паводком.

Конечно, он думал только о себе. Чем он займется, что о нем подумают люди. Почему ему никогда не приходило в голову поинтересоваться, что будет делать Брианна, если они переедут в Шотландию?

Что ж, это было очевидным, – тогда, в прошлом. В Ридже Брианна делала… ну да, несколько больше, чем обычная женщина. Разве можно забыть, как Брианна выслеживала бизонов, стреляла индеек, словно сама богиня охоты, и даже убила пирата, но ведь она же занималась и тем же, что и остальные женщины! Заботилась о семье, кормила их, одевала, утешала, а иногда и наказывала. А из-за болезни Мэнди и печали Брианны от того, что ей пришлось расстаться с родителями, вопрос о работе был просто неуместным. Ничто не могло разлучить ее с дочерью.

Но сейчас Мэнди совершенно здорова, и это сразу видно по хаосу, который она за собой оставляет. Их семья полностью восстановила свою идентичность в двадцатом веке, Лаллиброх выкупили у банка, который владел поместьем, переезд в Шотландию удачно завершился, Джем более-менее привык к деревенской школе неподалеку, и еще они наняли милую девушку из той же деревни помогать по хозяйству и присматривать за Мэнди.

И теперь Брианна собирается работать…

А он, Роджер, идет ко всем чертям. Метафорически, если не буквально.

* * *

Брианна не могла сказать, что ее не предупреждали. Мир, куда она собиралась войти, был мужским.

Это всегда было работой на износ, тяжелым трудом – тяжелейшим! – прокладка туннелей, в которые укладывают мили кабеля от турбин гидроэлектростанций. «Туннельные тигры», так называли мужчин, выбравших это занятие, и многие из них были польскими и ирландскими иммигрантами, приехавшими на работу еще в пятидесятых годах.

Брианна читала о них, видела фотографии их перемазанных, как у шахтеров, лиц с белыми глазами. В конторе электростанции все стены были увешаны этими снимками, доказательствами важнейшего достижения Шотландии в наши дни. Интересно, что было бы важнейшим достижением Шотландии в древности? Килт? При мысли об этом Брианна едва сдержала смех, что явно придало ей очарования, потому что мистер Кэмпбелл, менеджер по персоналу, дружелюбно улыбнулся.

– Повезло вам, девушка! Мы открываем Питлохри – запуск уже через месяц, – сообщил он.

– Замечательно. – У нее на коленях лежала папка с портфолио, но мистер Кэмпбелл не попросил его показать, что весьма удивило Брианну. Она положила папку на стол, открыла. – Вот мое…