Зимовье

Людмила не стала дальше продолжать, видя, как Татьяну передёргивает от её слов. Ей не хотелось, чтобы она снова рыдала и тряслась. Пусть лучше удивлённо смотрит и плохо понимает, что ей делать. В этом нет ничего страшного, они все, кто приходят сюда, не понимают, как дальше жить. Для того, чтобы это объяснить, Людмила Северовна сюда и пришла.

– Ладно, девочки. Надо думать, как дальше быть… Давайте-ка мне документы, какие есть, на себя и детей. У детей нет полиса ОМС?..

Людмила задавала много нужных вопросов быстрым, хорошо поставленным голосом. Есть ли прописка? Есть, это уже половина дела! Это уже огромная победа. Есть ли родственники? Нет? Ну, это не проблема. Была ли работа до декрета? С работой поможем. Состояла ли Татьяна на учете и где рожала? Умница, нельзя рожать черт знает где, потом инфекции, детская и материнская смертность и сплошной ужас. Вы оформили пособие на второго ребёнка? Материнский капитал? Детский сад для старшего?

– Ну, что же. Наш центр рассчитан на полугодичное пребывание, – деловито подытожила Людмила, записав всю информацию в свой ежедневник на странице буквы «Т». – Времени немного, конечно, но мы всё равно попробуем начать жить заново. Сначала нужно оформить детям недостающие документы. И к гинекологу, обязательно. Завтра же.

Под ворохом вопросов и деятельных распоряжений Людмилы Татьяна больше не успевала рыдать. Она надела свежую футболку и, кормя грудью Павлика, спокойно смотрела на Петю. Он не выпускал из рук новый мусоровоз и таскал из вскрытой упаковки шоколадные пряники.

Их принесла Катерина, чтобы спросить, как дела и немного поддержать новенькую. Ей сейчас было хуже всех, все в центре это понимали. Все в центре это проходили. Поэтому и пытались сделать что-то маленькое и простое, на что хватало сил, не произнося ничего здесь не значащих слов типа «всё будет хорошо». Потому что каждая в этом центре их слышала, чувствуя тяжелую руку на плече сразу после «я не хотел, ты меня сама довела».

К вечеру, поговорив с другими женщинами центра, Дарья засобиралась домой. Ей хотелось успеть добраться до темноты, но перед выходом Даша всё равно еще раз заглянула к Татьяне. Она как раз застилала кровать бельём, которое до этого только перебирала. Павлик, как будто чувствуя, что ситуация немного остыла, молча ворочался в пелёнке, пытаясь вытащить из неё руки. Петя держался за уголки одеяла и помогал матери засунуть его в пододеяльник. Под подушкой на кровати лежал мусоровоз.

– Таня, я сейчас уже уезжаю, – тихо проговорила Даша и улыбнулась этому повседневному вечернему спокойствию. Приятно было осознавать, что и её слова смогли хоть чуть-чуть успокоить. – Может, вам что-то еще нужно?

Татьяна пожала плечами, растерянно оглядываясь. Она не знала, как ей прожить завтрашний день, а уж о том, что ей еще может понадобиться, тем более не имела никакого понятия. Вдруг завтра всё снова поменяется.

– Нет… вроде, – протянула она и глянула на старшего сына. Он тоже пожал острыми плечами: ему уже досталась игрушечная машина и пряники, это и без того было больше, чем обычно. Мальчик ни о чём другом не мог подумать прямо сейчас. – Нет, ничего, – помотала, наконец, Татьяна головой, но, когда Даша уже хотела попрощаться и закрыть за собой дверь, неожиданно спросила: – А если он завтра опять придёт?

Дарья остановилась в проходе, держась за ручку двери и прямо посмотрела на Татьяну. Одним вопросом её вернули к мыслям, которые Даша старательно отгоняла от себя, чтобы не растерять силы разговаривать и вникать в чужие страхи. За день от Кирилла не было никаких новостей, и волнение за него из маленьких деталей сложилось в большую уверенность – участковый попал в беду из-за Шохова.

– Знаете, я думаю, сегодня он столько натворил, что мы теперь не скоро его увидим, – сказала Даша, чувствуя, что в голосе её больше твёрдости, чем она хотела бы. Секунду посмотрев на Таню, которая мало что поняла, она кивнула: – Доброго вечера, – и закрыла за собой дверь.

«Доброго вечера» сказала Даша, но сама ничего доброго не чувствовала ни по отношению к себе, ни к другим. Дарья целый день подбирала осторожные слова, которые почему-то вязли в сознании, их приходилось силой выдирать. Говорила о недопустимости насилия, пыталась быть полезной и доброжелательной, не допуская до себя ничего лишнего. Но выйдя на воздух, Дарья смогла выдохнуть и признаться самой себе: какой-то смазанный диалог сегодня получился. Как-то всё было натужно и проблемно. У Даши сводило плечи от усталости и в голове звенело. Освободившиеся мысли тут же лихо закрутились в змеиные кольца беспокойства. Наверное, стоит обзвонить больницы, как только она вернётся.

Даша не стала ждать редкого, но прямого автобуса и поехала домой с пересадкой. От остановки к дому дорожка петляла через небольшой сосновый скверик с лавочками и абстрактным арт-объектом в виде вырастающих из земли капель. Иногда Дарья думала, что они значат, но не сегодня. Она торопилась домой, проигрывая в голове телефонный звонок, когда в потёмках резким шагом наступила в глубокую лужу одной ногой, и сразу же второй, не успев остановиться. Ледяная вода перелилась через край обуви и клыками впилась в ступню.

– Ай, блин, блин! – Выпрыгнула Даша из лужи, отряхивая ботинки. Но они уже наполнились водой, и с каждым новым шагом её как будто засасывало в холодное, раздражающее хлюпанье. Совсем задумалась и даже про лужу забыла, которая тут уже десяток лет круглый год коварно плещется. Нужно под ноги смотреть, а то еще во что-нибудь вляпаться недолго. Дарья мрачно оглянулась на лужу, переливающуюся льдинками под уличным фонарём, но потом мотнула головой, отгоняя от себя все лишние мысли, и быстрее пошла к подъезду. Прошлепав мокрыми ботинками четыре ступеньки до площадки первого этажа, Дарья открыла дверь в квартиру.

Дома было тепло и светло. Из кухни доносились голоса сериала и комментарии вроде: «да куда ты смотришь, ой, дура-девка?». Дарья быстро скинула ботинки и куртку. С трудом стянула промокшие насквозь носки и проскочила босыми ногами по полу в ванную, оставляя следы.

– Дарья? – донесся голос из кухни.

Она бросила мокрую одежду в корзину для белья и мимоходом заглянула в кухню.

– Привет, мам.

Мама сидела за столом с пультом в руке и смотрела телевизор. Это была жизнерадостная улыбающаяся женщина с открытым светлым лицом и чуть волнистыми короткими волосами, невнятного русого цвета. Когда-то симпатичные круглые щечки с возрастом чуть опали и плавно перешли в шею. К пенсии мама чуть поправилась, но ей это даже шло. Она оторвалась от телевизора и хотела улыбнуться дочери, но та уже исчезла из просвета коридора и только крикнула из глубины комнаты:

– Мам, ты же сегодня до семи дежурила?

– Да, до семи, – подтвердила мама и вошла в комнату, удивлённо глянув на дочь. Дарья ей кивнула и набрала только что найденный в поисковике контактный телефон третьей горбольницы. Она была первая в списке, поэтому Даша туда и позвонила, переминаясь босыми ногами на холодном полу. Хотя после второго гудка ей всё-таки пришла в голову мысль, что сначала можно было попросить маму узнать по своим каналам. Но сказать об этом Дарья не успела, на том конце ответили.

– Здравствуйте. Моего знакомого сегодня с ранением увезли на «скорой», но я не знаю, куда, – выдала она фразу, которую всё дорогу до дома обдумывала. – Не могли бы вы мне подсказать… а, Тургаев Кирилл Ильич, – ответила Даша на вопрос из приёмного покоя и замолчала в ожидании ответа, глянув на маму. Та очень удивилась и одним движением бровей спросила: что происходит? Даша мотнула головой, останавливая вопросы вслух и тут же нахмурилась: женщина из приёмного покоя ответила, что такого у них нет.

– Что случилось? – спросила мама уже вслух, когда Дарья поблагодарила и отключилась.

– Мне кажется, на него сегодня напали с ножом. Я целый день звоню, он не отвечает.

– Давай, я попробую, – тут же предложила мама свою помощь и без лишних слов схватила трубку домашнего телефона. Вообще-то, конечно, надо было с этого и начать, но Даше хотелось что-то сделать для Кирилла самой. Краем сознания, не подвластным правильным установкам типа «в насилии всегда виноват насилующий», Даша чувствовала, что в ранении старого друга и она виновата. Шохов взбесился из-за того, что Татьяна от него сбежала, и отыгрался на участковом. Поджав пальцы совсем замёрзших голых ног, Дарья расстроенно выдохнула, с надеждой глянув на мать.

– О, Тома, привет, это Вера Осокина, – обрадованно проговорила мама в трубку. – Как смена? – смена у Тамары, видать, не задалась, потому что Вера долго понимающе кивала, но потом над чем-то рассмеялась. Даша нахмурилась. – Слушай. А не привозили сегодня к нам парня эээ… когда? – вопросительно кивнула она Даше.

– Часов в двенадцать где-то.

– В двенадцать часов? По скорой, да. Тургаев фамилия, Кирилл Ильич, так… – Вера призадумалась, вспоминая дату рождения парня, а потом глянула на дочь и тут же поняла, едва не стукнув себя пальцем по лбу. – Девяносто второго года, как Дарья моя. Посмотри, пожалуйста. Спасибо, да. Да куда там, Тома, какой зятёк, – с явным сомнением проговорила мама и вздохнула. Даша еще сильнее нахмурилась, этот весёленький тон ей совсем не нравился. – С десяти лет они с Дашкой моей скачут по всем гаражам. Ну, это она сейчас серьёзная такая, – мама снова глянула на дочь. Дарья стояла, нахохлившись, сведя брови над упрямой переносицей. Если б не помощь, которую никто, кроме неведомой Томы в приёмном отделении пятой городской больницы не мог оказать, Даша точно высказала бы всё, что она думает о маминых словах прямо посреди разговора. – Ну так что? Нашла? – Дарья встрепенулась. Растеряла всю свою строгость и подалась вперёд, ругая старый домашний аппарат. Был бы мобильный, она бы всё сама уже услышала! – О, как хорошо! Это, получается, завтра можно будет в хирургию позвонить? Слушай, спасибо. С меня шоколадка, – улыбчиво проговорила мама в телефон, посмеялась ответной реплике и положила трубку.

Дарья замерла, во все глаза смотря на мать: ну? Что удалось узнать?

– В общем, в реанимации он, стабильно тяжелый… это нормально! – поспешно пояснила Вера, видя, как дочка испугалась. – Так про всех говорят, тем более, ему операцию сделали. Живой, даже в сознании. Может, завтра-послезавтра в хирургию переведут. А теперь давай, – Вера присела на диван, – рассказывай, что случилось у вас.

Дарья согласилась рассказать, но только сейчас осознала, что ноги заледенели на голом, холодном полу первого этажа. Зябко передёрнув плечами, она сказала маме, что найдет тапочки, вернётся и всё расскажет.

Сняв в своей комнате рубашку и брюки, Дарья переоделась в домашний тёплый флисовый костюм. Сидя на кровати, она медленно и старательно натянула носки, потом так же медленно сунула ноги в тапочки, больше похожие на унты. Ноги начали согреваться, и Даша почувствовала, как тяжесть этого длинного дня отпускает, плечи расслабляются, а спина горбится колесом. Дарья поставила локти на колени и положила голову на ладони. Пальцы приятно взъерошили свободные от заколки волосы, и от затылка по всей голове разлилась тёплая волна. Она как будто освободила сознание от мрачного тумана, который целый день мешал ясно мыслить и слушать, и Дарью осенило. Она отняла руки от лица, почувствовав, как одна единственная мысль провернула чувства до щелчка. Всё вдруг встало на свои места. Вот оно что. Именно поэтому Даша была сегодня в разговоре с Татьяной такой непривычно для себя отстранённой. Старалась держать себя в руках, говорила правильные вещи, постно сопереживала и от этого сильно устала. Её не хватило на личное, эмоциональное участие, потому что между ними тревожно разворачивалась мысль: а вдруг Кирилла убил Танин муж, и они с ней этому поспособствовали?

Дарья выпрямилась, а потом рухнула спиной на кровать. Глупо как, разве она не профессионал? Разве она не должна держать себя в руках, потому что её этому учили, а сопереживать, потому что чувствует, что это правильно? Что ей хочется помогать тем, кому хуже. А сегодня что случилось? Беспокойство за старого друга настолько забило сознание, что за ним Даша не расслышала живую, растерянную женщину. Плохо как всё получилось, так нельзя. От чувства неловкости, чтобы отвлечься, Дарья поелозила головой по покрывалу, почесала лоб, надавила пальцами на зудящие глаза. Последняя резкая фраза «всего доброго» крутилась в памяти, заставляя болезненно щуриться. От неё за грудиной ныло, как ноет маленький, но болезненный порез о бумагу – хочется сжать ладонь в кулак и замереть. Даше тоже хотелось сжаться в комок и перестать думать об этой последней фразе. Но сколько не думай, она не заглохнет, и даже не станет мягче. Сейчас уже ничего не поделаешь.

Ну, ладно. Дарья громко вздохнула, заставляя грудь высоко подняться и опуститься, придавливая саднящее чувство своей никчемности. Утро вечера мудренее, завтра Даша всё исправит.

Утром, перебивая журчащий говорок телевизора, у мамы позвонил мобильный телефон. Даша замерла в полусогнутом положении с обувной ложкой в руках, и нога сама собой скользнула в ботинок. Звонки в полвосьмого утра редко бывают приятными. Мама по привычке вставшая проводить дочь, бросила на неё удивлённый взгляд: «кого еще нелёгкая несёт» и ушла в комнату. Там Вера быстро нашла телефон на тумбочке и сразу же ответила на звонок.

– Да, Света, слушаю.

Света? Дарья выпрямилась, медленно вытянув ложку из ботинка. Тётя Света Тургаева, наверное. А может, и любая другая Света… Но не успела Даша хорошо подумать об этим, как из комнаты донёсся бойкий, как обычно немного резковатый мамин голос.

– Да-да, я знаю уже. Ну как… Они с моей Дашкой ввязались в дела, как в двенадцать лет, Свет. Нет-нет, с ней всё в порядке, отделалась испугом…

Дарья раздраженно сдёрнула шарф с вешалки. Зря она маме вчера всё рассказала. Нужно было просто пережить острое детское желание утешиться и услышать слова одобрения, несмотря ни на что. В итоге ни одобрения, ни утешения, только резкие, как сама Вера, выводы. А теперь еще и подробности неловкие про Дарью. Зачем это всё тёте Свете знать? Дарья только испугалась, а Кирилл в реанимации.

– Да, повезло, привезли его в мою «пятёру», – продолжила мама разговор и вышла из комнаты в коридор, к Дарье. Связь была хорошей, было слышно, как тётя Света рыдала в трубку и едва могла говорить. Она позвонила Вере как единственному знакомому, связанному с медициной. И вот как удачно всё получилось.

– Я уже позвонила, всё узнала. Всё у него хорошо, как это может быть в реанимации. Ну чего ты ревёшь?

Мама теперь уже тёте Свете рассказывала о том, что реанимация – это нормально и пугаться тут нечего. Завтра она пойдёт на смену и зайдёт к Кириллу. К тому же, тогда его уже наверняка переведут в палату и разрешат посещения.

– Ой, Свет, не морочь мне голову. Я чего, пацана твоего не проведаю? Всё, короче. Завтра зайду к нему, не волнуйся. Не волнуйся, – снова повторила мама и замерла. Светлана Тургаева от такого уверенного тона, как от холодного душа, немного пришла в себя и перестала безудержно рыдать. Она шмыгнула носом в трубку и хрипло неуверенно спросила: «я тогда тебе позвоню?». – Я тебе, как всё узнаю, сама позвоню. Давай, держись.

– «Ввязались в дела» как-то не очень хорошо прозвучало, – с упрёком проговорила Дарья и засунула вторую ногу в ботинок. – Во всяком случае, не про Кирилла. Он был на службе вообще-то. Он пытался помочь женщине, которой вообще никто не помогал.

– Кроме вас, – качнула головой Вера и сжала губы в тонкую, зачеркивающую положительные намерения, линию.

Дарья на мать даже не взглянула, пытаясь застегнуть куртку.

– Ты сегодня опять поздно? – спросила мама, особенно не ожидая услышать отрицательный ответ. – Деньги у тебя есть?

– Есть, – поспешно ответила Дарья, надеясь, что маме этого ответа хватит, и она не будет уточнять на какие деньги Даша опять перевозила женщину в центр и собирается её там поддерживать.

– Лучше б вы котикам помогали, – вздохнув, назидательно проговорила мама, но без нажима. Дарья этот тон слышала уже десятки раз. Она, наконец, попала молнией в замок и одним движением застегнула куртку до высокого ворота, закрывающего пол-лица.