На все 4 стороны

– Ма-ама-а. Ты пришла-а!

Я не могла произнести ни слова. Только слёзы бежали по щекам.

– Ма-ам, не пла-ачь. Мне-е ту-ут хорошо-о.

Я молча смотрела на неё. Губы дрожали.

– Ма-ам, я-я зна-аю, что-о ты хо-оче-ешь сдела-ать. Про-ошу тебя-я, не де-елай э-этого-о. Ина-аче, ты меня-я бо-ольше-е не уви-иди-ишь. Ты попадё-ошь в дру-уго-ой ми-ир. Понима-ае-ешь?

Она смотрела на меня и ждала, когда я пообещаю это. В горле у меня образовался комок, который мешал говорить.

– Ма-ам, я-а люблю-ю тебя-я. Я всегда-а ря-адо-ом с тобо-ой. Ка-ак невиди-имка-а.

– Я тоже люблю тебя, малышка, – наконец, выдавила я из себя. – Я… я не буду ничего делать. Обещаю тебе.

Сара улыбнулась, и, послав воздушный поцелуй, исчезла.

?

***

Через два месяца я вернулась домой. Мне стало намного лучше, хотя печаль и тоска остались. Но, я помнила о своём обещании и верила, что когда-нибудь мы встретимся.

…Обязательно встретимся…

МАСТЕРИЦА И ВОЛШЕБНИК

Мария Линева @sleepwelltoys

Взрослые думают, что чудеса происходят только в сказках.

До тех пор, пока сказка не происходит с ними.

Марика обожала своё редкое имя, и ни дразнилки в школе, ни косые взгляды бабушек у подъезда не могли это изменить. Оно ей очень шло: кудрявые тёмные волосы, серо-зелёные глаза и высокие скулы делали её похожей на героиню бразильского сериала, по которой сходил с ума весь мир.

Ещё она обожала Северную Африку, особенно Марокко и Тунис: яркие краски, пряности, сладости, музыка, погружающая в медитацию, сурьма и золото манили и будоражили. Юной Марике нравилось представлять себя девушкой с каплей восточной крови. В школе она даже написала рассказ о девушке из Марселя, которая выросла без отца, а потом узнала, что её отец богатый марокканский купец.

Работу Марика выбрала по сердцу. Она делала игрушки: волшебные слоны с пестрыми покрывалами, черепахи с восточными узорами на панцире, волшебные птицы из сотни лоскутков – глаза загорались восторгом и у детей, и у взрослых.

Ярмарки! Как же она обожала ярмарки! Нарядная, с сияющей улыбкой и подведенными глазами, она походила то ли на Эсмиральду, то ли на Жасмин из «Аладдина». Вокруг её столика всегда собирались толпы детей и родителей, звучал радостный смех, царила атмосфера веселья.

Именно на ярмарке они с ним и встретились. Первая в этом году ярмарка на открытом воздухе ещё только разворачивалась, когда возле стола Марики появился этот странный, пугающий, высоченный мужчина.

– Вы и есть матемуазей Маааика? – протянул незнакомец, впившись в неё глазами-иглами.

– Уи, мсье, – почему-то ответила она. Должно быть, её смутило это «матемуазей», потому что ничего французского в незнакомце не было.

Губы Мсье растянулись в улыбке, которую никто не назвал бы добродушной. Так улыбался бы крокодил антилопе, доедая её телёнка.

– Я хочу пьетожитьвам сотъутничество. У меня боошой магазин игъушек тля тетей, и я хочу пъотавать ваши воошебные игъушки своим маиньким покупатеям.

Незнакомец сильно коверкал слова и поэтому говорил резко, нарезая предложение кусками. Марику передёрнуло. «Интересно, это дефект речи или русский ему просто не родной?» – подумала она и потрясла головой, будто надеялась, что странное видение растает. Не помогло.

Перед ней стоял некто похожий на персонажа мультика Тима Бёртона: тонкие ноги в узких брюках с выпирающими коленками, черный удлиненный пиджак, жилет с геральдическими лилиями, рубашка с жабо! А ещё часы на цепочке. Разве место такому чуду на подмосковной ярмарке выходного дня среди вареной кукурузы и плюшевых зайчиков? «Как чернильная клякса на цветастом платье, честное слово», – подумала Марика, но решила остаться вежливой.

– Вы хотите продавать мои игрушки? – Мсье Клякса кивнул. – Хотите выставить их в своём магазине? Как это… Взять на реализацию?

– Нет. Ни в коем съучае, – снова хищная улыбка и колкий взгляд. И снова Марика вздрогнула. – Тойко покупка. Я купью все, что у вас есть и, натеюсь, вы согааситесь взять боошой, ошень боошой заказ. Къёме того, я снаю йутей, котовых пяатить йубые теньги за мешьты своих тетей.

Щедрое предложение, что и говорить. Наверное, каждая рукодельница хоть раз мечтала, чтоб «прилетел вдруг волшебник в голубом вертолёте» и купил все игрушки разом, не торгуясь. Вот только мсье Клякса вовсе не походил на волшебника, если только на чернокнижника или некроманта. Жидкие седые волосы, старческие пятна, узловатые пальцы, темные круги под маленькими злыми глазками.

Конечно, Марике нужны были деньги. А кому они не нужны? И домик нужно ремонтировать после зимы, и мама приболела, и сама на море не была три года.

– Повейте, матемуазей Мааика, я не пожаею тенег. Вы сможете осуществить всё, о чём мештаете. Сможете увитеть мир, воснестись на вейшину. О шьом Вы мештаете?

«Боже, да он, что, мысли мои читает?» – ужаснулась Марика. Да, она страстно мечтала увидеть Марокко и Тунис, побывать в Алжире и Египте. Но стоит ли верить волшебнику, особенно, если на сердце так неспокойно? Тем временем старик продолжал:

– Юидические фоомайности не тожны вас вотновать. Мои юист и бухгайтер офоймят все итеально. И таже помогут вам с наогами, есии хотите. Я ошень… – снова его черные глаза впиваются в неё, – …ошень в вас заитееесован.

– Это очень лестное предложение, мсье… Господин… – она замялась, понимая, что он так и не назвался.

– Войдемай Шмитт, – выплюнул он.

«Вот не повезло дяденьке с именем. С такой-то кашей во рту», – некстати подумала Марика.

– Мне нужно подумать, господин Шмидт.

Вольдемар Шмидт нехорошо прищурился и улыбнулся.

– Што ш, кхорошо. Тойко не тумайте сиишком толко, матемуазей Мааика. Звоните в йюбое веемя.

И он протянул ей совершенно обычную визитку.

К Марике подбежала Зиночка, с которой они дружили со школьных времён. Румяная, кругленькая и ароматная, как осеннее яблочко. Секунда – и господина Шмидта как ни бывало…

«Плащ-невидимка у него, что ли? Народу-то ведь нет совсем», – царапнулась в голове мысль.

– Слышь, подруга, чего от тебя хотел этот Дракула? – громким шепотом заговорила Зина, протягивая ей пирожок.

– Игрушек хочет. Много. Все. И заказ ещё сделать.

– Ва-ау! Сколько даёт? А ты чего?

– Сказала, что подумаю…

– Да ладно? Это ж шикарное предложение! Чего ты?

– Зин, он меня пугает. Смотрит так, будто не игрушки ему нужны, а сердце вынуть. Он пока здесь стоял, меня трясло, как осинку.