Хеску. Кровь Дома Базаард

Когда Роберта, опустив голову так, что волосы скрыли лицо, уткнулась остекленевшим взглядом в лежащие на столе больничные карты, он вновь повернулся к Лилиан:

– Идем?

Шагая рядом с ним в сторону выхода, Лилиан поняла, что еще удивило ее в Джеймсе: он оказался единственным, чей взгляд не метался по ее лицу, кто не обратил внимания, что глаза у нее разного цвета.

Двери больницы выдохнули их на улицу, в по-вечернему шумный город. Больницу они покинули просто и быстро, никто даже не взглянул на мужчину в черном камзоле, никто не спросил, куда он ведет девочку в сиреневой толстовке, держащуюся от него на некотором расстоянии и смотрящую себе под ноги.

Красные лучи солнца отражались от окон окружающих небоскребов, бросали блики на стены зданий, слепили зайчиками спешащих домой людей, которые торопились вернуться к своим семьям.

Лилиан по привычке задумалась о времени, прикидывая, когда отец вернется с работы, – и горло сжалось, а глаза защипало.

Никогда.

Мысль о потере обоих родителей еще не стала ей привычной – даже в своей дикости, – и Лилиан замерла в нескольких шагах от серо-белого здания больницы, хватая ртом воздух и до боли сжимая кулаки, чтобы не дать хлынуть слезам. Нет, не сейчас.

Джеймс, отошедший было на несколько шагов, обернулся и остановился. Он явно не привык ходить по улице с ребенком, с кем-то, кто не следует за ним просто потому, что сам он идет вперед.

Джеймс стоял и смотрел на Лилиан, чуть наклонив голову и сложив руки на своей трости, не пытаясь ни утешить, ни заговорить. Вздохнув, он подошел ближе.

Мягкий ветерок, к вечеру ставший прохладным, хоть весна в этом году и выдалась ранняя, чуть шевелил полы его камзола, длинные солнечные лучи придавали смуглой коже красноватый оттенок, делая его похожим на вождя какого-то древнего племени.

Взяв себя в руки, Лилиан дернула подбородком и вперила в мужчину тяжелый взгляд – странный порыв, заставивший ее в больничном коридоре встать и пойти с ним, почти прошел, и, хотя она не чувствовала от Джеймса никакой угрозы и, сама не понимая почему, была твердо уверена, что он не причинит ей вреда, причина его появления оставалась для Лилиан загадкой.

– Пойдем. – Его голос и здесь, на шумной улице, звучал четко и ясно.

И снова она послушалась, шагнула раз, другой – мелькнули носки ботинок с нелепыми лиловыми бабочками – и последовала за Джеймсом.

Они прошли до конца улицы, обтекаемые людским потоком, и повернули в небольшой пустынный переулок. Стоило им обогнуть здание, как уличный шум стих, будто они оказались в каком-то другом, существующем отдельно от гудящего мегаполиса месте, и Лилиан, оторвавшая взгляд от носков своих ботинок, удивленно вскинула брови.

У тротуара стояла не просто машина – это была крепость на колесах, будто появившаяся здесь прямиком из какого-то гангстерского фильма. Сияющий на солнце черный корпус, тяжелые «крылья» над широкими черными колесами, угловатые линии и дверцы, открывающиеся в обратную сторону. Такие автомобили Лилиан видела только на картинках и в кино. Она пораженно оглядела машину, скользнув взглядом по хромированным ручкам дверей и крупным круглым фарам, торчащим вперед и вверх, словно рожки улитки, и невольно попятилась.

Рядом с машиной стоял пожилой мужчина – простой черный костюм с фиолетовым ромбом на груди, фуражка и излишне прямая осанка выдавали в нем водителя. Он чуть склонил голову, здороваясь, и в его официально-отстраненном взгляде Лилиан заметила искорки любопытства.

– Спасибо, Рошто, – кивнул Джеймс, когда водитель церемонным движением распахнул перед ними дверцу. Лилиан замешкалась: настороженность детей больших городов запрещала ей садиться в машину к незнакомцу.

Джеймс, положив руку на дверцу, чуть приподнял брови.

– Ты, конечно, можешь бежать за машиной, но путь неблизкий.

Лилиан вскинула на него гневный взгляд, шумно выдохнула через нос – и сдалась.

Внутри монструозное авто оказалось не менее впечатляющим, чем снаружи: кожаные сиденья, панели из вишневого дерева, медь и бронза. Будь этот день обычным, Лилиан бы не переставая крутила головой и радовалась возможности прокатиться на такой машине, но сейчас она, устало откинувшись на сиденье рядом с Джеймсом, лишь отстраненно отметила про себя необычность обстановки и уперлась взглядом в спинку переднего кресла.

Машина шла плавно, словно неровности асфальта ее ничуть не беспокоили, и вскоре они покинули знакомый Лилиан район. По мере того как солнце опускалось за горизонт, мелькающие за окном улицы выглядели все более холодными и чужими, небоскребы постепенно уступали место обычным жилым домам, а те становились все ниже и появлялись все реже. День стремительно угасал, в воздухе уже разлились синие чернила подступающей ночи.

Они ехали уже больше получаса – в полной тишине. Джеймс хранил молчание, неотрывно смотря вперед и поглаживая птичий череп на своей трости. Лилиан пару раз бросила на него быстрый взгляд и снова уставилась прямо перед собой – что-то в его позе, в манере держаться, несвойственной пожилым людям, не дающей думать о нем как о пожилом человеке, словно заставляло сохранять дистанцию.

– У тебя, полагаю, много вопросов, – наконец подал голос Джеймс. Лилиан чуть вздрогнула от неожиданности и обернулась к нему. – Отвечу на главные.

Джеймс замолчал, будто собираясь с мыслями. Тени, проникающие через окно машины, скользили по его лицу, то скрывая морщины, то подчеркивая блестящую черноту глаз.

– Да, я действительно твой родственник. Нет, я не причиню тебе вреда, ты моя кровь и к тому же совсем детеныш.

Лилиан смотрела на него, не шевелясь и никак не реагируя. Бросив мимолетный взгляд на пейзаж за окном, Джеймс продолжил:

– Мы едем ко мне домой. Точнее, теперь к нам домой, потому что жить ты будешь со мной. Да, ехать далеко. – Он сделал паузу и посмотрел прямо на Лилиан. – Меня зовут Тиор Базаард. Твоя мать была моей дочерью, но не вздумай называть меня дедушкой.

Наверное, Лилиан нужно было удивиться. Попытаться выяснить что-то. У них в семье бытовало негласное мнение, что ее мать, Джулия, – сирота и что о родителях не рассказывает ничего потому, что потеряла их каким-то чудовищным образом. В другой ситуации Лилиан, скорее всего, задала бы массу вопросов, но сейчас лишь кивнула, опустошенная и, казалось, разучившаяся испытывать сильные эмоции.

Какое-то время она просто сидела не шевелясь, подложив под себя руки и уперев взгляд в вишневую обивку переднего сиденья.

У мамы был отец. У мамы есть отец. А вот самой мамы – мамы больше нет.

То огромное, что медленно заполняло все ее существо с момента аварии, с момента, когда она, открыв глаза, увидела безжизненно повисшую между сиденьями мамину руку, вдруг развернулось, заполняя ее до конца, без остатка, навалилось, поглощая, топя в своей вязкой бесконечности, впивающейся в нее миллиардами бритвенных лезвий, и из глаз Лилиан хлынули слезы. Она опустила лицо в ладони, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, пытаясь понять как, как это могло произойти, как ей жить теперь в мире, где нет странных маминых сказок по вечерам; нет огромных порций мороженого по пятницам, которые отец покупал на всех по пути с работы; нет маминого голоса, требующего не заходить к ней в мастерскую без стука; нет запаха растворителя и крохотных мазков масляной краски на ее одежде и коже, которые она не заметила и не оттерла; нет папиных утренних поисков ключей от машины, нет его ставшего ритуальным каждодневного обещания купить батарейки в кухонные часы; нет препирательств родителей о том, можно ли ей шоколадные хлопья перед сном; нет даже их ссор – нет ничего, что она привыкла считать своей жизнью.

С какой-то неумолимой отчетливостью Лилиан поняла, что никогда больше не увидит свой дом, свою комнату, свои игрушки, что эта дорога – ее прощание с привычным укладом дней, что эта огромная черная машина уносит ее не просто от родного города, но от всей ее жизни, которая теперь навсегда осталась в прошлом и уже никогда не будет прежней.

Слезы текли и текли, пока легкие не заболели от судорожных всхлипов. В груди образовалась пустота, в мыслях – тягучая вата.

Когда она оторвала руки от лица, то увидела, что Тиор протягивает ей платок. Он смотрел на нее еще пару секунд, а затем, вздохнув, вновь устремил взгляд вперед, на летящую перед ними дорогу.

Лилиан, рассеянно сминающей в руках платок, показалось, что в отстраненном выражении лица его что-то изменилось, и даже чеканный профиль выглядит теперь не таким жестким.

Когда Тиор вновь заговорил, не отрывая глаз от дороги, Лилиан вздрогнула от неожиданности.

– Я не видел твою мать пятнадцать лет. Но это не значит, что я ничего не чувствую. – Он помолчал и повернул к ней голову – тяжело, медленно, словно через силу признавая, что горе Лилиан касается и его. – И на самом деле ее звали Джабел.

Они ехали долго. Коттеджи сменились полями, деревьями, ночь окончательно завладела миром, укутав его черным бархатом. Лилиан, измученная событиями этого дня и убаюканная мерным движением машины, заснула, прислонившись головой к окну.

Тиор Базаард смотрел на девочку, которая заснула, отдавшись на милость усталости. Не таким он представлял свое потомство. Но вот оно, непредсказуемое влияние человеческой крови: волосы не черные, как у него самого или ее матери, а каштановые, кожа хоть и кажется оливковой, на самом же деле светлее и просто загорела…

Тиор вздохнул.

Что же ты наделала, Джабел?

Он любил дочь. Правда любил. Внимания ей и Лимару доставалось поровну – как и наказаний. Сын со временем должен был занять его место, а до того гордо носить титул шибет, наследника. Лимар полностью был предан их быту, их жизни, их народу. В нем Тиор никогда не сомневался.

Но Джабел была другой – с юности. Как только ей разрешили самостоятельно передвигаться по внешнему миру, она стала проводить там слишком много времени. Читала книги, написанные людьми, завела какие-то знакомства, назвавшись Джулией. Потом уговорила его отпустить ее учиться рисованию в человеческий университет, аргументируя просьбу тем, что в их среде нет достойных учителей и ее талант просто умрет. Справедливости ради стоило признать, что это было правдой: рисовала Джабел великолепно, в свои юные годы превосходя местных мастеров.

Он сдался и отпустил ее, наказав возвращаться домой при каждой возможности.

Она упорхнула, счастливая.

Приезжала на каникулы, взахлеб рассказывая о мире людей, потом надолго исчезла, сказав, что у нее сложный проект.

А затем вернулась. Чтобы сообщить, что влюбилась. Что знает: отец и брат ее не отпустят и не благословят, что ее человеческого мужчину не примут. Что отказывается от всего и выходит замуж.

Это был гром среди ясного неба. Первой мыслью Тиора было, что это ловушка, часть Игры. Что кто-то – неважно, кто именно, врагов у их рода хватало – решил пойти в обход правил и убрать члена семьи не физически, а устранив из их Дома. Он тщательно проверил все, что касалось избранника дочери. Нет, обычный человек. Обычный. Человек.