Знаешь, так хочется жить!

Для выполнения упражнений вся аудитория была поделена на малые группы. Капитан ее группы, – из тех, что уже давно прошли этот тренинг, – постоянно подчеркивала, что надо раскрыться, включить максимально искренность, убрать маски, но как это сделать?! Ольга старалась, очень старалась, но сердце оставалось каменным и как пробиться через эту броню, она никак не могла вообразить.

И вот сейчас она должна выполнить, пожалуй, самое главное, самое важное упражнение тренинга – находясь на «горячей точке», раскрыть себя, раскрыться перед чужими людьми, в группе, потому что, как сказал ведущий, это легче и безопаснее, чем раскрыться перед близкими. И это работает… Так сказал ведущий… «Ну что ж, попытаемся еще раз», – мысленно произнесла Ольга. – «А что еще остается»?

Свет был приглушен, и огромный зал находился в полумраке. В центре каждого из кругов, которые образовывали восемь или десять человек – участников тренинга, стояли небольшие переносные свечки–фонарики, которые создавали необычную подсветку, из-за чего появлялось ощущение какой-то тайны, важности, значимости происходящего. Негромко играла медитативная музыка, из разных мест просторного зала раздавались то всхлипывания и рыдания, то торжествующие крики и овации. Вдруг, привычное скептическое состояние Ольгиного разума понемногу начало пропадать, а на смену ему стало появляться ощущение спонтанности, как в детстве, когда не надо притворяться и обращать внимание на реакцию окружающих на твои слова и действия, когда даже и мыслей не было о том, как тебя воспримут. И, – она сразу это заметила, – ей даже не приходилось что-то делать для этого, как-то себя заставлять, хотя буквально пару десятков минут назад, как и, вообще, в последние годы жизни, любое проявление положительных эмоций и, даже, спонтанного искреннего выражения каких-то чувств, требовали от нее особых усилий. И единственным способом выходы наружу ее эмоций были истерики, но заканчивались они почти каждый раз плачевно.

Ольга вышла в центр круга, посмотрела на сидящих вокруг нее людей из ее малой группы, а, по сути, команды, команды единомышленников, которых она должна любить и поддерживать, хотя почему ей надо это делать, было пока не понятно. Глаза ее сотоварищей смотрели ласково и ободряюще. И, заявив группе то, что будет проявлять, – это была какая-то банальность, которая пришла ей в голову, пока перед ней выступала та молодая девушка, – закрыла глаза и мысленно произнесла: «Уфф, ну давай, дорогая, давай!». Чуть ли не рядом со своим ухом она услышала слова их капитана, Эльзы: «Давай, Олечка, давай, у тебя получится!». Ольга сделала глубокий вдох и еще раз вслушалась в звуки, идущие из разных мест зала.

И тут, не с того ни сего, в голову полезли совсем не свойственные ей мысли. «А что, если…, это все правда? …То, что говорят эти сумасшедшие…, может это действительно работает и поможет и мне? Я тоже хочу! Чем я хуже их?!… Я тоже хочу быть такой дурой. Почему же они открываются, а я нет. Кто бы Ты ни был, или Что, позволь мне проявить себя, позволь мне открыться! Мне же есть, что вспомнить, хоть моя душа – это помойная яма, но позволь и ей хоть немного, хоть чуть-чуть очиститься…сейчас, именно сейчас…Помоги мне!»

И тут вдруг у Ольги закружилась голова. Музыка словно начала затихать, выкрики, доносящиеся от других групп, как будто шли уже откуда-то издалека, в ушах появился какой-то свист и легкое ощущение тошноты, люди, сидевшие напротив нее, поплыли перед глазами, и ей показалось, что она стала терять связь с окружающим миром…

– …Шлюха! Я тебе во сколько сказал приходить домой?! Я тебе говорил, позже одиннадцати вечера не возвращаться?!

Ощущение острой боли в области левой щеки вернуло Ольгу к реальности. Она почувствовала вкус крови во рту и тут, подняв голову, посмотрела на себя в зеркало домашнего платяного шкафа, который стоял в гостиной комнате их двухкомнатной хрущевки. Но оттуда, из зеркала, в ответ на Ольгу смотрела девочка – подросток лет 13, с красной ссадиной почти на половину лица, испуганными горящими глазами, лежащая на диване с поднятыми в защитной позе руками. «Господи, что со мной?!». – Испуганно подумала она. – «Что происходит? Это какой-то гипноз или сон?». И тут, переведя взгляд, она увидела перекошенное злостью и гневом лицо своего отца. Он что-то орал и слова его крика, словно выпадая из лопающих мыльных пузырей, не сразу достигали ее слуха.

– Ты меня слышишь? Я тебе что говорил? Проститутка, твою мать!

И отец, подняв руку для пощечины, снова двинулся на Ольгу.

– Не смей! – Раздался истошный крик ее матери. – Гад ты такой, не смей, говорю, не трогай девочку! Она ни в чем не виновата.

И мать стремительно бросилась на отца, как на амбразуру, подставляя свое тело под его удары.

– Уйди! – Заорал отец уже на мать. – Уйди, тварь, говорю. Мне дочь проститутка не нужна. Я ее лучше сейчас научу, чем потом ею уже милиция будет заниматься.

И он вместо того, чтобы ударить мать, схватил ее за волосы и потащил в спальню.

– Папочка! Папочка! Не надо, пожалуйста, не бей маму! Папочка…

В ушах у Ольги зазвенел дикий крик матери.

– Оля, Оленька, с тобой все хорошо?!

Ольга, стояла в центре круга вся в слезах, и, закрыв лицо руками, проглатывая рыдания, тихим голосом повторяла: «Папа, папочка, не надо! Не надо!..

Эльза обхватила Ольгу руками, прижала к себе, показывая рукой поддержке, чтобы они принесли воды. Ребята, сидящие на стульях вокруг, испуганно следили за происходящим.

– Олечка, успокойся, успокойся, все хорошо! – Твердила Эльза, крепко прижимая Ольгу к себе и гладя ее по волосам.

Когда все улеглось, и Ольга успокоилась, упражнение «горячая точка» продолжилось. «Проявляли» себя еще 2 молодых парня и женщина лет 40, а затем ведущий объявил перерыв на 30 минут. Ольга ходила как неприкаянная, почти ни с кем не разговаривая, да и не было желания с кем-то общаться. Она периодически подходила к зеркалу и осматривала свое лицо, и, хотя у нее еще продолжало гореть левая щека, никаких изменений в своем лице она не обнаружила. Она находилась в каком-то ступоре и никак не могла осознать то, что с ней произошло. Голова была как в тумане, а в сердце пустота. «Неужели и в этот раз не сработало?!» – Подумала Ольга и тут вспомнила, что говорил ей ее психоаналитик, Аркадий Геннадьевич. – «Что ж, значит не судьба мне стать счастливой». И слезы навернулись на ее глазах.

В 18 лет она закончила фельдшерский факультет медицинского колледжа, и закончила с красным дипломом; по крайней мере, тогда ей медицина нравилась. Проработав фельдшером на скорой помощи около 4 лет, она ушла из медицины и, пройдя курсы массажа, устроилась в банный комплекс на работу массажистской.

Во время работы на скорой помощи она в последний год ездила на вызовы с врачом-психиатром и еще одним фельдшером – крепким мужчиной лет 40 – в так называемой психиатрической бригаде.

Насмотрелась она тогда немало, было очень много, для нее совершенно неожиданных порой и, даже, казавшихся ей дикими, случаев.

Случаи были разнообразные: чаще всего это были пациенты с алкогольным делирием – белой горячкой или «белочкой», как ее тогда, в медицинской среде, называли. Это был конец 80-х годов, период Советского Союза; только что отменили сухой закон, и народ, словно утоляя сильную жажду, пил часто и помногу. Бывало, что эти эпизоды сопровождались бытовым, семейным насилием и, порой, их крепкому фельдшеру приходилось применять физическую силу, чтобы успокоить разбушевавшегося алкоголика. А иногда им приходилось даже вызывать милицию, были и случаи с ножевыми ранениями, в том числе, с так называемыми «саморезами», когда люди «вскрывали» себе вены. Мужья избивали жен, жены мужей, случаев насилия над женщинами было больше. В основном это были одиночные сильные удары во время скандала, после чего мужчина уходил в запой и «ловил «белочку», и, когда они приезжали на такой вызов, их встречала супруга с синяком под левым глазом, которая сама и вызывала скорую – пожалуй, самая стандартная ситуация для того времени. Но были и другие, более тяжелые случаи, когда после очередного скандала и ухода в запой мужа, жена наносила ему ножевое ранение, неожиданно для мужчины, со спины либо сбоку, а иногда даже, когда мужчина спал. Они приезжали обычно на эти вызовы после либо выписки такого пациента из хирургического отделения стационара, либо после приезда простой врачебной бригады. Было что-то нечеловеческое именно в таких проявлениях жестокости по отношению к ближнему, даже дьявольское – ударить исподтишка, совершенно не ожидаемо, хотя, по большому счету, все в таких эпизодах было не по-человечески.

Но были и другие, пожалуй, еще более тяжелые для восприятия психикой, случаи. Это были вызова при острой шизофрении.

Когда это было обострение какого-то вялотекущего процесса, они просто делали укол нейролептика и седативное и, дождавшись наступления фармакологического сна, уезжали. Но иногда это были случаи так называемой «шубы» – первые проявления шубообразной шизофрении. Чаще всего это были совсем молодые люди – юноши, девушки лет 17-19, и вот тогда было особенно тяжело на душе. В самой атмосфере квартир, где жили эти несчастные, совсем еще молодые люди, была какая-то непонятная и потому тревожная тяжесть. Как ни странно, родители и обстановка этих квартир на вид были вполне благополучные, но Ольга совсем не чувствовала в них любви, в отличие от тех случаев, когда она работала одиночным фельдшером и приезжала на обыкновенные вызовы, например, с высокой температурой. На вызовах с юношеской шизофренией у нее не было ощущения заботы, а наоборот, ее сердце тогда сжимал холод, исходящий от угрюмых, как будто бесчувственных, хотя и немного напуганных лиц родителей этих молодых людей. Конечно, так было не всегда, порой они приезжали на вызовы в семьи, где все было пропитано заботой и любовью, и тогда они засиживались у таких пациентов. Их врач-психиатр подолгу объяснял, что и как делать родителям, а они с фельдшером в это время пили чай на кухне, любезно предложенный родителями их пациентов. Тогда на душе был покой, а в области сердца она ощущала благостное тепло.

Воспоминание об этом периоде своей жизни заняло всего несколько секунд, и вдруг в голову пришла шальная мысль – а не сошла ли она с ума? Но вспомнив то, что ей говорил тогда, совсем еще молодой и неопытной фельдшерице, их бригадный врач-психиатр – умудренный опытом и с богатыми знаниями доктор, она, вначале встревожившись не на шутку, успокоилась. Венер Олегович говорил тогда о критериях реальности, и, применив их сейчас к своей ситуации, она поняла, что с ума она не сошла.

Тут к ней подошла женщина, «проявляющаяся» после нее, на бейдже которой было написано: «Наталья» – и, ласково обняв ее за талию, спросила:

– Как ты, Оля?

– Да, нормально, Наташа, спасибо. Как ты?

– Отлично! Знаешь, ты не отчаивайся, что не получается высказаться, главное, не бросать делать попытки, я чувствую, что на этом тренинге мы все вместе создаем некую атмосферу любви, в которой должны раствориться все наши душевные окаменелости, и я верю, что так и будет.

И тут, Ольга почувствовала какое-то шевеление в области сердца, как будто булыжник, давно засевший в ее груди, начал двигаться. После того, что с ней произошло на «горячей точке», она снова начала чувствовать свое сердце. Да, там, в глубине груди еще не было того тепла, которое она ощущала на тех вызовах своей психиатрической бригады, когда они приезжали к пациентам, которых так любили их близкие. Но словно кто-то оторвал камень от насиженного места в ее груди, как бы отделил его, и теперь, она ощущала сердце отдельно от этого камня. Да, ее сердце было израненное и все в рубцах, но оно уже было свободное.

Она четко помнила тот момент, когда в ее сердце поселился этот камень. Это произошло на следующий день после разговора с Алексом. Накануне вечером он пришел домой какой-то холодный и отчужденный и сказал, что им надо поговорить. Они сели друг напротив друга, и он заявил, что перестал любить ее, что полюбил другую женщину и хочет ее оставить.

Странное дело, в этот самый момент с ней не случилось ни истерики, которую она порой закатывала Алексу, когда ей вдруг казалось, что он переставал ее любить, ни простых слез. Но что-то оборвалось внутри, похолодели руки и ноги, и появилось ощущение и осознание полного одиночества, полной отделенности от мира и, пожалуй, даже от бога. В этот момент появилась мысль о суициде, потому что жить дальше уже не имело никакого смысла. «Кончено, кончено!» – звенело в голове с каким-то жутким и необычным тембром.

Но вдруг появилась какая-то надежда, что Алекс внезапно передумает, прямо сейчас обнимет ее и скажет такие нужные ей слова, которые, – и это она поняла только сейчас, – словно живительным соком, жизненным нектаром, питали ее годы их совместной жизни: «Олечка, родная, ты моя лапуля, сладкая моя девочка, ты моя жизнь, иди ко мне родная, так люблю тебя, милая».

Но Алекс молчал, его лицо было не холодное, не далекое, такое же родное и близкое, но оно уже было не ее. Взгляд суровых глаз смотрел куда-то вдаль, уперто и непримиримо, и Ольга поняла, что самая последняя ниточка, связывающая их, обрывается именно сейчас, и все, на этом конец. Она застонала с таким жутким отчаянием в голосе и зарыдала так дико, что каким-то совсем еще независимым, не вовлечённым в эту личностную трагедию участком мозга, прежде чем рухнуть на диван, она заметила испуганное выражение внезапно потеплевшего лица Алекса. Она рыдала почти час. Рыдала страшно, жутко. Наверное, любое бы сердце, любого человека, находившегося рядом, не выдержало этого. Алекс побежал на кухню за валерьянкой, но так и не смог ее напоить, потому что вода из стакана, каждый раз либо проливалась из ее трясущихся рук, либо опрокидывалась, ударяясь об ее дергающееся от рыданий лицо, когда он пытался напоить ее сам. Он бегал на кухню несколько раз, но без толку. Рыдания не стихали, а только набирали обороты, поэтому Алекс вызвал скорую помощь.

По какой-то иронии судьбы диспетчер направил к ним не обычную скорую помощь, а психиатрическую бригаду. Врач, видимо опытный психиатр, окинув квартиру взглядом и увидев суровое лицо и позу Алекса, в одно мгновение все понял, приказал фельдшерице – совсем еще молоденькой девушке с испуганным от Ольгиных рыданий лицом – сделать внутривенный укол седативных препаратов. Но увидев трясущиеся руки своей подопечной, быстро махнув головой Алексу, который тут же прижал Ольгу к дивану и отвел, крепко схватив, ее руку в сторону, сам сделал ей укол. Буквально через несколько секунда Ольга обмякла и замолчала, начала плавно дышать и заснула.

На следующее утро она проснулась уже одна в их общей постели. Алекс видимо раздел ее и уложил в постель, после чего ушел, забрав свои вещи, поскольку, повернув голову, она увидела открытые створки платяного шкафа. На стуле лежала ее, бережно сложенная им, одежда, отчего, увидев это, она даже улыбнулась, но тут же, вспомнив вчерашний день, почувствовала пустоту в душе, а в сердце ее с этого момента и поселился тот самый камень.

Сейчас, только сейчас на этом тренинге, после нескольких лет одинокой жизни и постоянных, изо дня в день болезненно повторяющихся вопросов самой себе: «Почему, почему, почему?!», она начинала понимать, что и уход Алекса, и тот самый булыжник в сердце, который сделал из нее почти бесчувственного робота, это всего лишь следствие, следствие тех страшных событий ее позднего детства, когда она была 13- летним подростком, а также последующих абсолютно катастрофических отношений с мужчинами.

Тогда, после ухода любимого человека, жизнь была кончена – и это для нее было ясно, как божий день, ибо, даже, пожалуй, единственный светлый, наполненный, по-настоящему счастливый период в ее жизни – период жизни с Алексом, тоже закончился катастрофой. Такого, наверное, не смогла бы выдержать ни одна женщина, но она выдержала, она ничего не сделала с собой, несмотря на мысли и иногда, даже, намерения. Но как плата за жизнь, безрадостную и пустую, был тот камень, поселившийся в ее сердце.

На этом тренинге и в первый, и во второй его день, очень много говорили о доверии, об открытости, о возвращении к самому себе, но это все проходило мимо нее, потому что она понимала это только интеллектуально, но не эмоционально, не сердцем.

Перерыв заканчивался. Ольга допивала кофе и смотрела на участников тренинга. «Какие светлые лица, какие искренние улыбки, вот она жизнь, настоящая, вот она искренность». И действительно, она видела, что все эти люди сняли маски, что они чувствуют единение, близость друг с другом, и это факт, это не напускное. Ольга даже улыбнулась и, поддавшись общей, счастливой и по-детски наивной суматохе, начала ходить туда-сюда и здороваться, называя людей по имени. Вдруг, не ожидая сама от себя такого, она даже ответила на приветствия нескольких мужчин, от общения с которыми она даже испытала некоторое волнение. Тут, ответственные за тренинг, начали приглашать всех в лекционный зал. Ольга направилась к входной двери, почувствовав бодрость и рабочий настрой. Через несколько минут началась новая сессия.

– Сегодня мы будем делать очень важное для вас упражнение. Это упражнение поможет вам избавиться от очень мощных заторов в вашей психике и одновременно разобраться в душе с очень важными в вашей жизни людьми – вашими родителям. – С такими словами начал тренинг ведущий.

– Сейчас мы разобьёмся на пары. Выберете любого человека, находящегося поблизости. Возьмите два стула и поставьте их друг напротив друга. Положите ваши руки на колени ладошками кверху. Теперь, любой из вас, не важно, кто сделает это первым, пусть положит свои руки ладонями вниз на руки напарника.

Голос ведущего звучал успокаивающе, играла медитативная музыка, и Ольга, вначале непроизвольно заволновавшись от нового упражнения, полностью успокоилась. Тем временем тот продолжал:

– Закройте глаза. Представьте себя ребенком. Можете представить себя маленьким ребенком, можете подростком, значения не имеет. Вернитесь временно в свое детство. У вас есть папа и мама. Сейчас вам предстоит выполнить своеобразную очистительную процедуру. Вам предстоит освободить вашу психику от, пожалуй, самых главных, самых глубоких обид вашей жизни. Это обиды на ваших родителей. На папу или на маму. Это те люди, которые подарили вам жизнь, те люди, которые первыми явились вам на этом свете, их лица вы увидели первыми. Мама и папа.