Проект «Ковчег». Последний бой

– Не получается, – возразил Стаин, – по дальности не достаю. Туда с дополнительными баками от Курска достану, обратно, даже взлететь не остнется.

– Мы учитывали это при планировании операции, – кивнул Эйтингон, – операция начнется отсюда, он ткнул пальцем в место на карте на западе Брянской области. – Урочище Накот. Здесь база партизанской бригады и большой аэродром. На аэродроме, вернее неподалеку, запасено около 100 тонн немецкого авиационного бензина…

– Откуда?! – не удержавшись, удивленно воскликнул Стаин.

– Украли у немцев три цистерны. Вообще угнали состав, – самодовольно усмехнулся Эйтингон, будто он лично осуществил экспроприацию, – но все что было, уже пошло в дело, а вот с бензином… В общем сжечь было жалко, отогнали на заброшенную тупиковую леспромхозовскую ветку. Брали там помаленьку для своих нужд, техники у партизан хватает, там целый район, куда немцы стараются не соваться. В общем если будет решение, что операции быть, горючее перетащат на аэродром. Это все непросто, но справимся. Нужно только знать, ваши потребности, – комиссар госбезопасности вопросительно посмотрел на Стаина, который, как и Маргелов восхищенно качал головой. Шутка ли, угнать у немцев целый эшелон!

– Считать надо, – задумчиво произнес Александр, – сколько детей, какими силами десантироваться, сколько вылетов, как лететь. Такого масштаба вертолетный десант еще никто не осуществлял.

– А как же Крым? – вмешался в разговор Сталин, – Там же было нечто похожее?

– Там не было такого отрыва от своих, товарищ Сталин, – посмотрел на Верховного Александр, – и то накладки случались.

– Значит, сейчас надо просто тщательней подготовиться, – отрезал Сталин, – товарищ Маргелов, – обратился он к десантнику, – при планировании операции учитывайте, что некоторых сотрудников лагеря необходимо взять живыми и доставить к нам для военного трибунала. Это касается руководства лагеря и работников медицинской секции. Так же, для освещения преступлений нацистов, с вами полетят представители прессы. Кто-то от союзников и товарищи Синявский, Симонов и Сухова. Их безопасность тоже на вас. Все, товарищи. Дальше планируйте без меня. Командует операцией в Москве товарищ Эйтингон, на местах сами решите. Наум, – Сталин, прищурившись, посмотрел на разведчика, – не забывай про основную цель операции, не заиграйся, – и бесшабашно смелый авантюрист, не боящийся ни черта, ни бога вдруг побледнел, а над переносицей выступили бисеринки пота. Наум Исаакович понял, что Верховный знает о его связях с Всемирным еврейским конгрессом, если не все, то многое. И ему позволяют жить и работать, пока эти связи приносят пользу.

Спустя двое суток тихие сумерки аэродрома под Курском разорвал рев множества моторов и шум рассекающих воздух вертолетных лопастей. А за час до этого с аэродрома из-под Калуги взлетели дальние бомбардировщики авиакорпуса НКВД, задачей которых является нанесение бомбового удара по железнодорожной станции в Новозыбкове, призванного замаскировать проход трех вертолетных эскадрилий в немецкий тыл. Правда и маршрут составляли так, чтобы минимизировать возможность обнаружения постами ВНОС с немецкой стороны. Вместе с транспортниками шли и две штурмовые вертолетные эскадрильи под общим командованием гвардии капитана Весельской, им предстоит отработать по ближним вражеским тылам и тоже с целью вести в заблуждение немецкие службы оповещения. Сводные десантно-транспортные эскадрильи, две от своего полка и одна гвардии старшего лейтенанта Никулиной от полка Бершанской повел гвардии майор Никифоров. В эскадрильи Никулиной в экипаже гвардии младшего лейтенанта Крутовой бортстрелком летела добившаяся своего Света Сталина. А среди штурмовиков впервые вылетела командиром экипажа Герой Советского Союза гвардии лейтенант Федоренко, летчиком оператором у которой оказалась Зина Короткова.

Смолк шум винтов, растаяли, скрывшись в потемневшем ночном февральском небе, точки улетающих машин, а на аэродроме, молча вглядываясь в небо, остались стоять трое мужчин. Наконец один из них нарушил тишину:

– Пойдемте что ли. Холодно. Оттого что мы здесь стоим, там ничего не изменится.

– Пошли, – махнул рукой, второй. И Коротков со Стаиным потянулись вслед за Василием к узлу связи аэродрома. Им предстояло самое сложное в начавшейся операции – слушать и ждать.

Александр Верт, родившийся в Санкт-Петербурге и с детства отлично знавший русский язык сын прибалтийского немца Адольфа Верта и англичанки Камиллы Шмидт, уехавших в 1917-ом году от революции в Шотландию, был безмерно удивлен приглашению в Кремль к господину Сталину. Дядюшка Джо, как называли Сталина американцы, не особо жаловал капиталистических журналистов. Но видать сыграли свою роль русские корни Александра и его любовь к России, а иначе, почему именно его выбрал для беседы Сталин.

Хоть Верт и симпатизировал советам, но все же являлся подданным британской короны, поэтому о вызове в первую очередь он уведомил посла Великобритании в СССР Керра, а во вторую, конечно же, главных редакторов Reuters и ВВС, на которых в данный момент работал. Когда Сталин предложил ему поучаствовать в качестве единственного представителя западной прессы в боевой десантной операции по освобождению узников немецкого концлагеря, Александр ни минуты не сомневался. Было ли ему страшно? Конечно! На войне всем страшно, тем более он не солдат, он обычный корреспондент, хоть и военный. Но то, что он может, со слов Сталина, увидеть, внесет его имя в историю мировой журналистики. А от такого не отказываются. Тем более с ним летит его старый знакомый по работе в Крыму советский журналист Симонов, второго корреспондента, представившегося Вадимом Синявским, Верт тоже видел в Крыму, но лично до этого знаком не был. А еще с ними летел кинооператор, к удивлению Александра оказавшийся симпатичной улыбчивой женщиной.

Симонов с Синявским, оказывается, отлично знали командира авиакорпуса, чьи вертолеты должны были их доставить к месту боя. Совсем молодой парень, оказавшийся тезкой Верта, с полностью седой головой и жестким взглядом, который стал еще жестче, когда он узнал, что Александр британец.

– Вы не любите британцев, Александр? – поинтересовался Верт такой реакцией русского командира. Тот криво усмехнулся и ответил:

– Я не люблю грабителей и лжецов. Являются ли британцы таковыми решать Вам, Вы человек наверняка образованный, историю знаете лучше меня, – и больше к этой теме не возвращался, как бы Верт не пытался его вытянуть на разговор, он просто отмалчивался.

Но, несмотря на это, Александр был доволен. К знаменитым вертолетчицам, «сестренкам», как с легкой руки Симонова их стали называть в русской армии, пытались попасть многие из его журналисткой братии, но всегда получали вежливый отказ, а тут наоборот полное содействие со стороны командования советов. И условие только одно, освещать только правду. Можно было его не озвучивать, это один из основных принципов журналистики, и тех, кто ему не следует, Александр презирал, относясь к ним, как к падшим женщинам.

Несмотря на холодность полковника Стаина, приняли его хорошо, практически дав полный карт-бланш на разговоры с личным составом, как десантников, так и летчиков. Правда, в присутствии офицера из политуправления армии, но такие уж порядки у русских, Верт к ним привык.

Он с удивлением узнал, что в одном из экипажей служит бортстрелком дочь самого Сталина, и мало того, летит вместе с ними на боевой вылет. Причем, как оказалось, ей не впервой участвовать в боях, судя по рассказам десантников, Светлана уже успела повоевать в Крыму и даже под огнем выносила раненых солдат с поля боя, за что имеет награды. Эти суровые немногословные русские парни готовы были носить ее на руках. Верт сам видел, как разительно меняется выражение их лиц, с жесткого, даже свирепого, на трогательно-нежное, когда упоминают Светлану Сталину. Впрочем, это отношение распространялось у десантников ко всем вертолетчицам. А ведь в штабах, где в основном бывал британский журналист, к ним наоборот имело место быть презрительное пренебрежение. Разве что генералы Жуков и Рокоссовский высоко оценивали вклад женщин-летчиц в разгром немцев на юге и под Ленинградом. Хотя Георгий Константинович и кривился при этом.

Перед вылетом на Александра надели комбинезон, такой же, как у бойцов воздушно-десантной бригады единственное отличие, это нашивка «Пресса» на спине. Вряд ли немцы обратят на нее внимание, но такой дотошный подход к мелочам со стороны русских Верту импонировал. Летели долго, около трех часов. Сели на большой аэродром окруженный лесом. Александр с восхищением и удивлением смотрел, как споро разъезжаются, казалось тяжелые, неповоротливые машины по отведенным для них местам и едва останавливаются винты, экипажи тут же натягивают сверху белые маскировочные сетки. Над кромкой деревьев стал едва-едва пробиваться рассвет, подкрашивая небо бледно-розовым цветом, а все 52 машины, участвующие в операции, уже были укрыты, а взлетно-посадочная полоса, перерытая шасси, присыпана снегом. Над бараком, расположенным под кромкой леса, развевалось красное знамя. Там и тут сновали бойцы. При чем, не десантники, которых сразу по приземлению развели на отдых, а местные. Они, весело переговариваясь, тащили куда-то какие-то ящики, катили бочки. Вот откуда-то появился немецкий бензовоз и направился к одному из вертолетов. Обычная суета прифронтового аэродрома. Вот только находится он в глубоком тылу немцев. Рядом раздался характерный стрекот, Мария – женщина-кинооператор начала съемку.

– Алекс, – подошел к Верту Симонов, – пойдем, поедим и отсыпаться. Еще успеешь материала набрать. После операции нам тут несколько дней еще отсиживаться предстоит. А ночью в бой пойдем.

– Да, Константин, пойдем, – согласился Верт, – Мария, вы с нами? – женщина кивнула и выключила камеру.

Ближе к вечеру на лесном аэродроме началась суета, а в воздухе повисло тяжелое, тягучее, почти осязаемое напряжение. Журналистов заставили надеть странные, довольно тяжелые жилеты, называемые тут «брониками». В британской армии таких не было точно. Да и в русской ничего подобного он не встречал. К корреспондентам прикрепили десяток бойцов, одетых в такие же жилеты, командовала которыми совсем юная девушка младший лейтенант с миловидным скуластым лицом. Немногословный инструктаж о том, что нужно слушать ее команды и команды приданных им десантников, первыми никуда не лезть, отнестись к ее словам предельно серьезно и вот они уже сидят в вертолете.

– Зойка, привет, привет, ребята. С нами сегодня? – мимо них проскользнула юная девушка, почти девочка, махнув рукой десантникам и, не дожидаясь ответа, рыбкой нырнула куда-то вниз, откуда послышался оружейный металлический лязг.

– Светлана Сталина, – шепнул, склонившийся к Верту Синявский. Поразительно! Какой внутренней силой, каким духом надо обладать, чтобы всех своих детей отправить на фронт, при этом потеряв самого старшего сына в первые же дни войны. Правда, ходят слухи, что Яков попал в плен, но Александр не очень-то им верил. Был бы сын Сталина у немцев, Геббельс трубил бы об этом, не переставая. А тут промелькнуло что-то и все. Да и даже если он в плену, это ничего не меняет.

Из размышлений Верта выдернул гул раскручивающихся винтов. Сердце екнуло от страха, который сменился охотничьим журналистским азартом. Легкий толчок и покачивание оповестили о том, что они взлетели. Лететь пришлось около часа. А потом ночь за небольшим иллюминатором рядом с Александром вспыхнула огнем, а со стороны отсека, в котором скрылась Света Сталина послышалось покашливание авиационной пушки. Когда они сели на укатанную колесами грузовиков дорогу, ведущую к проступающим в ночи в зареве пожара силуэтам огороженных колючей проволокой бараков и вышек, все было кончено. Там и тут на снегу чернели пятна трупов. На дороге чуть дальше, рядком стояло еще пять вертолетов, несколько силуэтов виднелись у бараков, остальные, видимо, сели с другой стороны.

– Не разбредаемся, ждем команды, – скомандовала Зоя. И корреспонденты послушно замерли у вертолета. Глаза Синявского горели азартом, Симонов аккуратно, по фронтовой привычке курил в кулак, Мария стрекотала своей камерой. То там, то тут слышалась стрельба и всполохи гранатных разрывов.

– Товарищ майор, рядом с вертолетом не курите, – попросила выглянувшая в люк Светлана.

– Не буду, – улыбнулся Симонов и покорно затушил папиросу об снег.

– Товарищ младший лейтенант, можно, – вынырнул откуда-то один из десантников.

– Товарищи корреспонденты, – Космодемьянская обернулась на журналистов и запнувшись взглядом об Верта, скривившись добавила – и господин Верт, пойдемте со мной. И она направилась к баракам. А навстречу им уже вели детей. Александр знал, что лагерь детский, но от этого было не менее страшно и мерзко. Ребятишки испуганно бежали к вертолетам, подгоняемые криками десантников. Те, что постарше несли на руках малышей. Совсем малышей! Лет четырех-пяти. Это, какими же зверьми надо быть, чтобы отнять таких маленьких у матерей. У многих на куцых пальтишках и телогрейках нашиты белые тряпки со Звездой Давида небрежно накарябанной химическим карандашом. Верт заметил, как у младшего лейтенанта Зои из прокушенной губы потекла тоненька струйка крови.

Их провели по баракам. Длинные кое-как сколоченные нары с каким-то тряпьем, вонь от стоящей тут же у двери параши, металлическая печка посреди барака, совершенно не дающая тепла. А младший лейтенант поясняла:

– Лагерь не концентрационный, а пересыльный, не рассчитанный на долгое пребывание. Сколько времени здесь провели дети на самом деле, предстоит выяснить следствию, – Симонов в это время щелкал фотоаппаратом, Верт пожалел, что не захватил свой, обычно он работал с фотографом, но тут было только одно место.

– Константин, поделишься снимками? – спросил Александр.

– Не вопрос, Алекс, – кивнул головой русский. Все-таки они другие, совершенно другие. Любой из британцев ни за что не отдал материал просто так, только за деньги. А тут, не вопрос, и все.

– Спасибо, – Александр записывал то, что видел. Пока ничего необычного, кроме того, что узниками являлись дети, не было. Из некоторых бараков узников еще не вывели, и ребятишки жались по нарам, сверкая глазенками при тусклом свете ламп. Бледные, худые, с черными кругами под глазами. А потом они пришли в лазарет. Так он здесь назывался. Отдельно стоящее помещение. Стены в нем оштукатурены и тщательно побелены. Чистенькая прихожая. Шаг в процедурную, и Верт чудом сдержал рвоту, едва не споткнувшись об таз, наполненный человеческими внутренностями, плавающими в крови[i]. Сквозь приоткрытую дверь в соседнюю комнату было видно, что на полу лежат обнаженные трупы. Еще одно помещение. Чистое. Стерильное. Яркий свет. На голой кушетке девочка. Бледная, почти белая. Рот страшно приоткрыт. Мертвые глаза. И вдруг она медленно-медленно моргает.

– Расступитесь, – раздалась команда и в комнату ворвалась женщина с медицинской сумкой, – Сейчас, сейчас деточка, потерпи миленькая, – запричитала она, ухватив тоненькое запястье. – Кровь, нужна. Выкачали всю, сволочи, – с ненавистью произнесла она.

– Так вон же, Анна Александровна, – кивнул на стеклянный холодильник боец прибежавший вместе с врачом.

– Я не знаю что там, и какая у нее группа, – покачала головой женщина.

– Так мы же этих, захватили тут. Давайте их притащим, пока не отправили.

Женщина задумалась и кивнула:

– Веди!

Боец моментально исчез.

– Тетенька, я умру да? – прошептала чуть слышным голосом девочка.

– Что ты, солнышко, – тепло улыбнулась женщина, погладив ее по голове и тут же отвернулась, смахнув слезу, – нет, конечно. Мы тебя обязательно спасем! Тебя как зовут, маленькая?

– Наина, – прошептала девочка.

– Потерпи, Наиночка, еще немножко. Потерпишь? – шушукалась с ней военврач сдерживая слезы.

– Я постараюсь, – девочка устало прикрыла глаза. Тут в помещение буквально влетел что-то верещащий по-немецки мужчина. Глаза девочки распахнулись, и она испуганно вздрогнула.

– Что он говорит? – властно спросила женщина, с отвращением глядя на испуганного немца, – Может кто-то перевести?